Насчëт задержания Арсена Маркаряна. Не мог высказаться до сих пор, потому что все выходные провел в лесу, фактически находясь без связи. Так вот, начать стоит с того, что мне, очевидно, совсем не симпатичен Маркарян. Толстый гном в карикатурных мокасинах, рассказывающий о том, как нужно быть мужчиной, — это смешно. Если он при этом позволяет себе ещë и говорить что-то в адрес русских солдат — это смешно вдвойне. То, что он умудрялся при этом иметь русскую аудиторию, — оскорбительно. Кроме того, я, как христианин, считаю мужчин и женщин равными. Мизогиния — это мракобесие.

Во-вторых, Маркарян, конечно, эталонный идиот. Зная, что на него возбуждено уголовное дело, прилетать в Россию — глупость безразмерная. Анонсировать тут какие-то мероприятия — безразмерная глупость вдвойне. Если у тебя случились какие-то проблемы с документами, тебе пришлось вернуться в Россию и тебя каким-то образом не приняли в аэропорту — ну свали ты по-тихому, решив свои дела. В чëм проблема? И этот человек учит других жизни.

Но ни глупость, ни то, что ты смешной, — не повод для уголовного преследования. Гражданин, даже такой убогий, как Маркарян, имеет право говорить всë что угодно. Если слова не сопровождаются делом, например, донатом врагу, — это не вопрос полиции или других правоохранительных органов.
Маркаряну в Москве должны плевать в лицо, в магазинах ему должны отказывать в обслуживании, солдаты и феминистки должны вместе заставить извиняться на камеру за свои слова, но сажать его всë ещë нечего. Нельзя призывать к репрессиям, если маузер не у тебя в руках.

Поставившие говняшки, а вы же понимаете, что каток репрессий не смотрит на взгляды, и когда будут сажать вас за вас также не впишутся?

Революция выбирает молодых любовников

Несколько дней назад была очередная годовщина расстрела Гумилёва. Про любимого своего поэта Серебряного века, солдата и авантюриста в этом году я уже писал, приурочив ко Дню рождения. Но в связи с годовщиной по нему я вспомнил про одного из его читателей, человека, среди толпы застрелившего имперского посла, эсера Якова Блюмкина.

Всё-таки сложно представить более показательную судьбу, которая бы объяснила, почему мне, в отличие от большинства нацболов, Советский Союз 1920-х нравится больше, чем сталинский.

В никакое другое время в России невозможно было, столь открыто выступая против власти, стать фактически основателем еë внешней разведки. Да ещë и в 20 лет от роду!

А ведь Блюмкин стрелял в Мирбаха с целью остановить позорный Брестский мир и уничтожить декрет «О мире» большевиков. И правильно делал — ведь, вернув уже Красную Россию в войну, он бы ослабил белых, выезжающих на патриотичности. Да и для помощи восставшей Германии не пришлось бы пробиваться через Польшу.

Однако когда большевики его схватили, они не казнили его, а отпустили сначала на Украину — налаживать связи с Махно, а затем и в Персию на нелегальное положение. Окончание Гражданской верный Революции, но не большевикам Блюмкин встретил в качестве личного адъютанта Председателя Реввоенсовета. Представляете, какая это карьера.

При этом он был принят в богемных кругах и дружил не только с красными поэтами, но и с контрой. Например, он просил за Гумилёва, к сожаления безуспешно.

Следующие годы он провëл, строя советскую резидентуру заграницей. Был начальником разведки на Ближнем Востоке, ездил в Монголию и даже побывал в Тибете. Раньше всякого Аненербе!

Однако конец был предсказуем. После изгнания Троцкого он не понял, что времена изменились окончательно. Он верил, хоть и думал уйти в подполье, что его опыт (почти 10 лет в нелегальной разведке) защитят его от репрессий, и продолжал переписку с Троцким, не зная, что еë читают его коллеги из ОГПУ.

По легенде, на своей казни в 1939 году он скомандовал расстрельной команде: "По Революции, пли!"