И предлагаю подписаться на канал Камилы Ковязиной. Здесь много качественной аналитики и комментариев к актуальным темам

Если бы у нас была возможность регулярно проводить опросы, можно было бы отслеживать, как популярность Токаева меняется в зависимости от ситуации в стране и его публичной деятельности. Например, я думаю, что его рейтинг после Курултая заметно упал.

Во-первых, его слова в поддержку сохранения единого часового пояса идут вразрез с мнением почти 60% казахстанцев, которые выступают против такого решения. Причем больше всего недовольства в восточных и центральных регионах, которые всегда были более лояльны режиму, чем, например, жители западных областей.

Во-вторых, несмотря на то, что в своем выступлении он затрагивает огромный спектр тем, большинство из них не касаются действительно важных для людей вопросов. Например, ничего не сказано про инфляцию, коррупцию и экологические проблемы. По нашим опросам, именно эти темы находятся в топе социальных приоритетов, а не качество кинофильмов, деструктивные течения и даже не ЛГБТ.

В-третьих, диссонанс усиливается, когда Токаев говорит о “кардинальных переменах” и “политических реформах” как о свершившемся факте. В то время как в обществе доминирует мнение, что в "Новом Казахстане" фактически ничего не изменилось, а в некоторых аспектах ситуация даже стала хуже. Игнорировать этот дискурс — значит не замечать слона в комнате.

В-четвертых, со времен эпохи позднего Назарбаева людей сильно раздражает, когда чиновники тратят бюджетные деньги на пафосные мероприятия. Сейчас, на фоне ухудшения социально-экономической ситуации, а также планов повысить НДС, раздражение по этому поводу стало еще сильнее. Тем более что большая часть аудитории даже не будет вчитываться в содержание выступления, а увидит только картинку. А она совершенно не соотносится с призывами Токаева затянуть пояса и жить по средствам.

Ну и в-пятых, Курултай представляет Токаева в роли очередного патриарха, который раздает указания вниз по вертикали. Тут дело даже не в ассоциациях с Назарбаевым, от которого Токаев хочет дистанцироваться, а в том, что в обществе явно доминирует запрос на демократический стиль управления. По нашим данным, большинство казахстанцев (64%) хотят видеть президента, который подотчетен органам власти и гражданам. Сильный лидер, стоящий выше остальных ветвей власти, популярен только среди авторитарных лоялистов, доля которых составляет примерно 20%.

Таким образом, мне кажется, Токаев и его окружение явно переоценивают свой символический капитал. Они не настолько популярны, чтобы принимать столь непопулярные решения.

Анастасия Решетняк здесь подробно разъясняет что не так с "деструктивными течениями", которыми у нас так любят пугать, еще со времен Назарбаева. Если коротко, то это классическая торговля угрозами, под прикрытием чего можно и гайки закручивать, и бюджет распиливать...

Итоги правления Токаева мы подводили в прошлом году в статье “Старый «Новый Казахстан». Что поменяли реформы Токаева”. Ключевая идея была в том, что сразу после консолидации власти правящая верхушка перестала заморачиваться по поводу политических реформ, а перешла к закручиванию гаек и воссозданию прежней управленческой вертикали со всеми атрибутами. Добавить к этому особо нечего.
"...Однако за последние два года режим Токаева хорошо научился создавать видимость перемен при отсутствии реального содержания. Громкие концепции вроде «Нового Казахстана» оказались лишь попытками заполнить смысловую пустоту, образовавшуюся после многолетней политической стагнации. Настоящие реформы требуют не просто новых лозунгов, а реального ограничения полномочий и привилегий правящей верхушки. Но она к этому явно не готова. Легче установить красные линии и отлавливать тех, кто их пересекает"

Биыл Алматыға көшіп келе сала қаладағы бір жекеменшік университет әлеуметтік зерттеу әдістемесінен сабақ беруді ұсынды. Көп ойланбастан келістім. Бір жағынан, студенттермен жұмыс істеген ұнайды, екіншіден, зерттеу әдістемесі – менің негізгі жұмысым, яғни айтарым мен берерім көп. Бұған қоса, бұл пәнді мейілінше пайдалы қылып, жаңаша оқытуға деген ынта болды.

Бірақ ішімде студенттерді қаншалықты қызықтыра аламын деген сұрақ бар еді. Қазақстанда социологияны жыл сайын кемінде жүзге жуық адам бітіреді, бірақ бұл салада қалып жұмыс істейтіндері некен-саяқ. Оның жиі айтылатын себептері - нарықтың тарлығы, жалақының төмендігі, студенттердің социологияны басқа мамандыққа түсе алмаған соң амалсыз таңдауы. Мысалы, біздің топтағы 17 адамнан бүгінде мамандық бойынша жұмыс істеп жүрген жалғыз мен.

Осындай ойлармен алғашқы сабағыма кірдім. Студенттермен танысу үшін шағын сауалнама жүргіздім. "Бұл мамандықты неге таңдадыңыздар?" деген сұраққа жартысына жуығы "әйтеуір диплом алсақ болды ғой" деп жауап берді. Көбінің социологияны екінші не үшінші таңдау ретінде белгілеп, негізгі қалаған мамандығына түсе алмағаны белгілі болды. Яғни, соңғы 20 жылда жағдай аса өзгере қоймаған - бұл мамандыққа жастар әлі де саналы түрде емес, кездейсоқ келеді.

Осындан келіп "қызығушылығы жоқ, жанары сөнген студенттерді көретін шығармын" деген ой туындады. Бірақ, жұмыс барысында бұл үрейім ақталмады. Курстағы 30 студенттің 70-80 пайызы сабаққа белсенді қатысып, пәнге шынайы қызығушылық танытты, қоғамдық мәселелерді құлшыныспен талқылады, жаңа идеяларға ашық болды. Бұл маған да шабыт берді, курс соңында мықты зерттеу жобалары шығаруға дайындалдым. Бірақ, маған байланысы жоқ себептермен, бұл жұмыстан кетуге мәжбүр болдым...

Оқыту тәжірибемнен түйгенім - әлеуметтік зерттеу әдістемесі пән ретінде дұрыс оқытылса, ғылым мен зерттеуге әлдеқайда көп адам қызығар еді. Мұндағы мәселе тек академиялық білім мен практика арасындағы алшақтықта емес, студенттердің зерттеу жүргізудің тұтас концепциясын түсінбей шығуында. Оларға көбіне бағдарлама жасау, сауалнама құрастыру секілді техникалық дағдылар үйретіледі. Бірақ зерттеу не үшін қажет, оның шынайы өмірмен қандай байланысы бар, теория не үшін керек - осы сұрақтарды қарапайым етіп түсіндіру жоқтың қасы.

Кезінде бізге "батыстағы социологтар сағатына пәленбай доллар табады" деп, мамандықты негізінен ақша табу құралы ретінде ұсынған. Бірақ адамға экономикалық мотивация жеткіліксіз, оған қосымша мән-мағына керек. Яғни зерттеуді тек тапсырыс берушінің талабын орындау үшін емес, қоршаған әлемнің құпиясын ашуға деген құштарлық, адамдардың өмірін жақсартуға, қоғамды ізгілендіруге деген ұмтылыс ретінде жеткізу маңызды. Бірақ ол үшін оқытушы өзі ғылым мен зерттеуді жақсы көруі керек, ал бұл өкінішке қарай біздің мамандықта сирек кездеседі.

Алматыда болсаңыздар, осы сенбіде "Таңғы шәйға" келіңіздер, біздің "Аңғарылмайтын алуандық: Қазақстандағы саяси құндылықтар ландшафтысы" зерттеу жайында айтамын

Вышли результаты нового опроса DEMOSCOPE, где мы решили узнать мнение граждан по одной из самых горячих тем - повышению НДС. Итоги оказались вполне ожидаемыми: против повышения НДС выступают 57% граждан, а поддерживают только 11%. При этом около ⅕ части граждан ничего не знают про эту реформу. Так что если учитывать только информированную часть граждан, можно с уверенностью говорить о явном неприятии этой инициативы.

Важным сигналом также стал резкий рост недовольства работой правительства. По сравнению с ноябрем 2024 года доля респондентов, считающих, что правительство не справляется со своими обязанностями, возросла с 39% до 66%. На моей памяти такого критичного отношения к правительству еще не было.

Очевидно, что подобные результаты отражают накопленное раздражение общественности. Люди недовольны не только общей ситуацией в стране, но и чередой непопулярных решений, как перевод времени, строительство АЭС и теперь уже НДС...

P.S.Сегодня в парламенте оказывается обсуждают предстоящую налоговую реформу. Может кто-то успеет передать эти цифры депутатам и членам правительства… Хотя вряд ли их сильно заботит общественное мнение…

Наш опрос об отношении казахстанцев к повышению НДС неожиданно получил внешнюю валидацию. Исследовательская компания Alvin Market из Алматы опубликовала результаты своего исследования на эту же тему. У нас одинаковая методология (телефонный опрос на базе случайно сгенерированных мобильных номеров), но формулировка вопросов различалась: у них было 2 отдельных вопроса — один про информированность, другой про отношение к инициативе, а у нас — один общий вопрос. Размеры выборок также отличались: у нас 1100 респондентов, у них — 500.

Здесь хотелось бы обратить внимание на то, как при разных размерах выборки, но соблюдении единой методологии можно получить практически идентичные данные. (Вот оно — волшебство случайной выборки и профессиональных опросов)

Данные Alvin Market: Слышали про инициативу — 75%. Из них 78% относятся к ней критично.

Данные DEMOSCOPE: Поддерживают — 12%; Не поддерживают — 57%; Им всё равно — 8%; Не слышали — 18%; Затруднились с ответом — 5%

Если сложить первые три варианта, получаем долю информированных респондентов — 77%. Принимая их за 100% и подсчитывая долю критиков инициативы, получаем 74% (доля тех, кто не поддерживает, среди информированных). Таким образом, расхождение между нашими данными находится в пределах статистической погрешности (2-4%).

Также данные Alvin Market предоставляют важное понимание причин недовольства повышением НДС. Почти 80% респондентов, выступающих против налоговой реформы, в первую очередь опасаются повышения цен на товары и услуги. И ведь правильно опасаются...

В последнем опросе мы также решили узнать, какая часть казахстанской аудитории знает про прошедший в марте Национальный Курултай, и что люди думают про исполнение поручений, которые раздает президент госаппарату на этом мероприятии. И вот что говорят данные:

1. Низкая осведомленность. Почти 60% казахстанцев ничего не слышали про Курултай (опрос проводился через неделю после его проведения). Имеют общее представление 27%, а детально знают о нём только 14%. Анализ показывает, что информированность больше всего коррелирует с возрастом респондентов: чем старше, тем больше узнаваемость. Среди молодежи от 18 до 29 лет 72% ничего не слышали про мероприятие. В средних возрастных группах доля информированных растет до 36%, но тех, кто не в курсе, всё еще большинство — 62-63%. Только в группах 50 и 60+ информированность достигает примерно половины, что, очевидно, связано с их более активным потреблением телевизионных новостей

2. Преобладание скептического отношения к исполнению президентских поручений. 39% казахстанцев считают, что будет исполнена лишь меньшая часть поручений или вообще ничего не будет исполнено. Оптимистов, думающих, что все или большая часть поручений будет исполнена, в 2 раза меньше (20%).Интересно, что больше всего пессимизма в группе от 50 до 59 лет, которые более информированы. Здесь соотношение скептиков и оптимистов составляет 52 и 16% соответственно.

3. Небольшая доля лояльной аудитории. Только 11,5% опрошенных можно отнести к “информированным оптимистам” - тех, кто знает о Курултае и верит в успешную реализацию поручений президента. Эта доля заметно меньше, чем “информированных пессимистов” - тех, кто осведомлен о мероприятии, но не верит в его эффективность (16%). При этом каждый четвертый казахстанец занимает позицию “не знаю и не верю” (24%).

Таким образом, результаты опроса показывают серьезный разрыв между позиционированием Национального Курултай и его реальным восприятием. Есть только узкая прослойка общества, которые “покупают” его месседжи. Большинство либо ничего не знают про мероприятие, либо сомневаются в его эффективности.

Авторитарные режимы во многом опираются на репрессивный аппарат, но все же не могут полностью игнорировать общественные настроения. Им нужна легитимность — политический ресурс, который позволяет править без необходимости постоянного применения грубой силы, обеспечивая молчаливое согласие или хотя бы пассивное подчинение значительной части общества. Без этого ресурса власть держится исключительно на штыках, что дорого, нестабильно и рискованно в долгосрочной перспективе.

Каковы источники легитимности Токаева? Я бы выделил 4 “ножки”, на которые опирается нынешний режим:

1. Социальный контракт: лояльность в обмен на госрасходы. Старый и проверенный метод, когда государство через повышение зарплат, пенсий и социальных льгот представляет себя основным источником благосостояния для значительной части граждан. В период Токаева сюда добавились списание кредитов, раздача пенсионных денег и недавние выплаты детям из Нацфонда. Сейчас эта "ножка" находится под серьезным давлением. Наши опросы фиксируют рост недовольства социально-экономической ситуацией и решениями правительства. В частности, попытки пополнить бюджет за счет повышения НДС и штрафов воспринимаются крайне негативно, напрямую подрывая основу этого негласного договора. На фоне общей экономической ситуации эта "ножка" становится все более шаткой, хотя выплаты из Нацфонда еще могут некоторое время поддерживать ее хрупкую устойчивость.

2. Анти-"Старый Казахстан". Легитимность режима в значительной степени строилась на противопоставлении себя назарбаевскому периоду и обещаниях восстановить справедливость (возврат активов, преследование фигур из окружения Назарбаева). Этот нарратив долгое время был эффективен, но сейчас его убедительность сходит на нет. Несмотря на громкие дела и манипуляции страхом перед реваншем старой гвардии в обществе уже нет доверия к риторике о “де-назарбаевизации”. Наоборот, с каждым новым политически мотивированным делом и несправедливыми решениями, укрепляется убеждение, что режим тот же, как и методы его управления.

3. Реформаторская риторика и “Жаңа Қазақстан”. Обещания политических изменений, демократизация, прозрачность госуправления — эти нарративы в свое время ответили на мейнстримный общественный запрос на кардинальные перемены. Но сейчас эта “ножка” тоже фактически сломана. Разрыв между декларациями и реальностью стал настолько очевидным, что сама идея реформ для многих дискредитирована. Хорошая иллюстрация — отношение к инициативам власти: данные наших опросов (например, по Национальному Курултаю, о котором почти 60% не слышали) показывают, что лишь около ⅕ граждан верят в реальное исполнение озвученных планов и поручений Токаева.

4. Многовекторный курс и нарратив о нейтралитете. Пока единственная по-настоящему устойчивая опора режима. Она поддерживается, во-первых, внешней нестабильностью (особенно войной в Украине), усиливающей запрос на безопасность, а во-вторых, пониманием многими гражданами сложности геополитического положения страны. Как показывают наши опросы, большинство казахстанцев одобряют позицию невмешательства в войну, которой придерживается руководство страны.

Таким образом, можно заключить, что легитимность режима смещается с ослабевших внутренних опор (социальный контракт, вера в реформы, риторика "Анти-Старого Казахстана") на внешние — многовекторную дипломатию и стабильность. Это пока находит отклик у населения на фоне глобальной турбулентности, но на этой опоре далеко не уедешь. Нужны новые источники внутренней легитимности, с чем явные проблемы у Акорды. Видимо, это и подталкивает режим к усилению силового контроля и попыткам окончательно зачистить информационное поле.

Когда я только начинала свой бакалавр, одним из популярных направлений среди международников было миротворчество и медиация. Я туда, конечно, не пошла, потому что решила, что сравнительная политология поприкольнее, но вплоть до магистратуры брала предметы по этому направлению. Особенно интересной для меня была тема женщин в миротворчестве. Не из-за стереотипа, что “женщины вот такие прекрасные, спасительницы”, а потому что действительно было интересно, почему там, где в принятии решений участвуют женщины, меньше войн, а соглашения о мире после конфликта длятся дольше.

Исследование Krause, Krause и Bränfors (2018) показывает, что это не про репрезентацию ради галочки, а про устойчивость мира. И не просто устойчивость — а долгосрочную, с конкретными измеримыми эффектами.

Авторы проанализировали 82 мирных соглашения, заключённых с участием женщин в 1989–2011 годах, и задались одним очень прагматичным вопросом: повышает ли участие женщин шанс, что конфликт не вспыхнет снова?

Ответ — да, и причём с эффектом, который трудно проигнорировать. Если женщины участвуют в переговорах — вероятность устойчивого мира возрастает примерно на 20%. Если они подписывают соглашение или участвуют в его реализации — вероятность того, что мир продержится 15 лет, вырастает уже на 35%. Причём это не просто корреляция естественно. В модели учтены ключевые переменные: уровень насилия, число погибших, политический режим, география, вовлечённость международных акторов, длительность конфликта. Эффект остаётся значимым даже под контролем этих факторов.

Так почему же это происходит? Женщины, вовлечённые в мирный процесс, часто представляют не только себя, но и более широкие коалиции — от учителей до матерей погибших, от активистских групп до медицинских работников. Вместе с собой они приносят в повестку переговоров темы, которые обычно не считают "миротворческими": образование, здравоохранение, репарации, поддержка пострадавших. Но именно эти темы, как показывают и другие исследования, уменьшают вероятность рецидива конфликта, потому что адресуют его коренные причины. То есть женщины чаще фокусируются на устранении самих условий, из которых рождается насилие.

Не любое участие женщин в мирных переговорах действительно что-то меняет. Если они просто «для галочки» сидят за столом, но не участвуют в принятии решений, это почти не влияет на результат. Другое дело — когда женщины связаны с гражданским обществом: с учителями, врачами, активистками. Когда они участвуют в так называемой Track II Diplomacy — это неофициальные переговоры, где представители общества, а не только политики, обсуждают пути к миру. В таких случаях женщины приносят с собой важные темы: справедливость, восстановление, заботу о людях. И именно это помогает построить более устойчивый мир, потому что меняется сам подход к тому, каким он должен быть

Авторы исследования говорят, что мирное соглашение — это не только про прекращение стрельбы. Это про то, какое будущее будет выстраиваться после. Кто будет услышан, чьи травмы будут признаны, и кто получит доступ к восстановлению. Если в этом будущем нет тех, кто тащил на себе войну, кто заботился, лечил, восстанавливал — устойчивости не будет. Потому что мир — это не только про элитные компромиссы. Это про доверие, легитимность и включённость.
И именно поэтому участие женщин — не опция, а условие.

На днях поговорили с Карлыгаш Еженовой на площадке Exclusive.kz. Обсудили результаты наших опросов, Нац.Курултай и неработающие форматы коммуникаций между властью и обществом. Основная мысль в том, что демократизация в Казахстане - это не про перенос западных моделей на нашу почву, а про то, чтобы политическая система лучше отражала нашу реальность. Интервью можно посмотреть по этой ссылке

Тәуелсіздіктің алғашқы жылдары қабылданған тіл саясаты мен заңнаманың негізгі қағидалары сол уақыттағы қоғамдық жағдайға бейімделіп қалыптасты. 1990 жыл «КСРО халқының тілі туралы» заңы қа­былданғанға дейін КСРО-да ресми тіл болмады. Орыс тілі ісқағаздардағы негізгі тіл болды. Сол кезеңде орыс тілі ресми тіл мәртебесіне ие болды және оның қолданыс аясы заң жүзінде анықталды. Арада 20-30 жылдай уақыт өткенде, елдің демографиялық ахуалы түбегейлі өзгерді. Қазіргі кезде қазақ этносының үлесі 70%-дан асып отыр. Сонымен қатар, тәуелсіздік кезеңінде дүниеге келген жаңа буын үшін қазақ тілі жай ғана қарым-қатынас құралы емес, ол ұлттық бірегейліктің және тәуелсіздік құндылықтарының негізгі символына айналды. Украинадағы соғыстан кейінгі соңғы 2-3 жыл ішінде әлемдегі саяси ахуалдың күрт өзгеруі тіл мәселесінің маңызын одан әрі арттырды. Себебі, Украинаның өзіндегі жанжалдың басты себептерінің бірі дәл осы тілдік мәселеге байланысты еді. Осы тұрғыда тіл – бүгінде ұлттық және саяси маңызы аса жоғары, сезімтал стратегиялық мәселе болып отыр
https://www.minber.kz/2025/05/prezidentpen-qorqytqan-satushy-astanadagy-butikte-qazaqsha-qyzmet-suragan-bala-men-anasyna-qysym-korsetildi/

Можно много спорить о том, каким акимом был Досаев, а можно просто посмотреть на данные опроса самих горожан.

В конце января мы провели опрос жителей Алматы. (Кстати, это единственный публично доступный опрос по оценке работы Досаева). Полную презентацию с результатами можно найти на нашем сайте, а здесь хочу выделить ключевые моменты:

Во-первых, горожане явно не жаловали Е.Досаева. При узнаваемости в 60% (что для акимов не так уж плохо) только треть жителей считала, что он справляется со своими задачами. Недовольных оказалось заметно больше — 44%. Интересно, что известность работала против акима: чем лучше люди знали Досаева, тем критичнее к нему относились. Среди тех, кто знал его по имени, недовольных было уже 51%.

Во-вторых, большинство жителей мегаполиса убеждены, что за последние три года в городе ничего не изменилось (54%) или стало хуже (21%). Только 16% заметили улучшения. Чаще о позитивных сдвигах говорят молодые 18-24 лет — очевидно, студенческая аудитория. Самая скептичная группа — жители 35-54 лет, среди которых более трети считают, что ситуация ухудшается. Это как раз тот экономически активный класс, из налогов которого формируется бюджет города, и похоже, что они недовольны получаемым в ответ сервисом со стороны городских властей.

В-третьих, транспортный коллапс и грязный воздух — проблемы, которые волнуют практически всех горожан. Видимо, именно по этим двум критериям люди оценивают общую ситуацию в городе. Могу подтвердить как человек, вернувшийся в Алматы через 8 лет: с пробками и воздухом стало значительно хуже.

В-четвертых, алматинцы хотят сами выбирать своего акима. 73% опрошенных считают, что акимов крупных городов должны избирать жители, а не назначать президент. Эта идея популярна во всех возрастных группах, кроме 65+. Только в этой группе больше сторонников назначения. Таким образом, выборность акимов - это не выдумка "критиков режима", а реальный политический запрос от самих горожан.

Хотелось бы, конечно, проводить такие замеры регулярно, чтобы была хоть какая-то обратная связь от горожан для акимов, которые приходят и уходят по воле Акорды.
Думаю, может объявить краудфандинг среди алматинцев?)

Что падающая рождаемость в Южной Корее говорит о будущем всех нас

В демографии один из ключевых показателей - суммарный коэффициент рождаемости (TFR): сколько детей в среднем рожает женщина за жизнь. Чтобы население страны не сокращалось, этот показатель должен быть около 2.1. Это называется replacement level, уровень замещения. Один ребёнок условно «заменяет» маму, второй - папу, а ещё «0.1» компенсирует женщин, которые не заводят детей вовсе. FYI, в Казахстане рождаемость в 2025 году остаётся выше порога замещения, но за последние три года она постепенно снижается с 3.32 в 2021 до 2.8 в 2024 (чуть выше уровня замещения, то есть население пока что медленно, но растет). Для сравнения, в России TFR примерно 1.45.

Но именно Южная Корея сегодня - страна с наименьшим уровнем рождаемости в мире: 0.75 ребёнка на женщину в 2024 году. С 2020 года смертей в стране больше, чем рождений. Прогнозы показывают: к середине века страна потеряет 10 миллионов трудоспособных граждан, а к концу века станет обществом, где треть населения будет старше 65 лет.

Чтобы понять снижение рождаемости, часто используют модель демографического перехода — базовую теорию о том, как с развитием общества меняются рождаемость и смертность. Несмотря на ограничения (о них ниже), это главный инструмент для описания перехода от традиционных к индустриальным обществам. В классическом виде она делится на четыре стадии:

Этап 1 - высокие рождаемость и смертность (традиционные аграрные общества)
Этап 2 - снижение смертности за счёт медицины и гигиены, рождаемость остаётся высокой -> население быстро растёт
Этап 3 - начинает снижаться и рождаемость -> рост замедляется
Этап 4 - рождаемость и смертность низкие -> население стареет, рост прекращается или идёт на убыль

Важно помнить, что теория демографического перехода не универсальна. Страны проходят его по-разному, она плохо объясняет, почему именно падает рождаемость, и не учитывает миграцию. Основана на опыте Западной Европы XX века и слабо применима к другим регионам. Кроме того, модель не даёт ответа, что происходит после стадии спада.

Южная Корея сегодня находится на границе четвёртой и потенциальной пятой стадии демографического перехода, где рождаемость уже значительно ниже уровня замещения, и население сокращается. Подобные тренды есть в Японии, Италии, Германии, но в Корее спад идёт особенно быстро. Причины комплексные: высокая стоимость жизни, поздние браки, ограниченные карьерные возможности для матерей. Пандемия лишь усилила эти тенденции. В ответ Сеул увеличивает выплаты, упрощает наём нянь и даже запускает программы знакомств, но эксперты считают, что без изменений в условиях труда, равенстве и доступности жилья результаты будут ограниченными.

А есть ли выход? Один из ключевых я бы назвала миграцию. Пока Южная Корея сохраняет сравнительно низкий уровень иммиграции, особенно по сравнению с ЕС и США. Но в условиях быстрого старения населения миграция может сыграть критическую роль: не только компенсировать нехватку рабочей силы, но и оживить экономику, повысить рождаемость в долгосрочной перспективе, если будут созданы условия для интеграции. Ключевой вопрос в том, готово ли государство к такому культурному и институциональному повороту.

Важно понимать: кейс Южной Кореи - не трагедия и не катастрофа, которую нужно срочно «исправлять» ограничениями на аборты или другими сомнительными стимулами. Потому что вопрос не в том, как заставить людей рожать, а в том, как изменить условия так, чтобы те, кто хочет завести семью, могли это сделать без страха и перегрузки. Это про доступное жильё, защищённые рабочие места, справедливое распределение обязанностей, культурные сдвиги в представлениях о браке и материнстве. И если такие изменения не произойдут, то важно подумать, какие альтернативные модели социальной и экономической устойчивости возможны в мире, где всё больше людей выбирают жить иначе.