Солдаты забытой войны
Тема Донбасса ушла с передовиц – но война не прекратилась. Мы убеждены, что бойцы Донбасса заслуживают, чтобы их портреты были сохранены для истории. Всмотритесь в их лица – даже у молодых солдат совсем другой взгляд, чем у людей на "гражданке": война накладывает неизгладимый отпечаток. Продолжение следует.
Тема Донбасса ушла с передовиц – но война не прекратилась. Мы убеждены, что бойцы Донбасса заслуживают, чтобы их портреты были сохранены для истории. Всмотритесь в их лица – даже у молодых солдат совсем другой взгляд, чем у людей на "гражданке": война накладывает неизгладимый отпечаток. Продолжение следует.
«Хочешь мира - готовься к войне» - эта латинская пословица была лозунгом Моторолы: поэтому ОРБ «Спарта» регулярно проводит учения на тактическом поле. В день разведчика публикуем серию фото с полигона.
На грани: анатомия страха на передовой
Страх – естественный спутник войны. Но у людей, готовых пожертвовать жизнью ради Родины и Идеи, которые ходят по грани – особый взгляд на смерть, иное восприятие страха. Офицер, чью отвагу и бесстрашное упорство мы длительно наблюдали при съемках фильма – так описывает эту "патологию":
"Главная цель – всё сделать четко, чтобы всё ты довел до конца, что наметил. Ну, и чтобы все живы были, все здоровы. Порой даже ловишь себя на мысли, что перестаешь обостренно воспринимать чувство страха. Скорее всего, грани какие-то уже стерты. Это нехорошо. Когда работаешь в зоне риска слишком часто, слишком долго – уже как бы не видишь разницы… Ощущаешь, конечно, что, да, тебя могут и убить, застрелить, ранить, можешь подорваться – но чувство страха притупляется. Наверное, какой-то азарт, адреналин свое дело делает.
Инвалидом остаться, наверное, страшнее, чем погибнуть. Хорошо ещё, если рядом достойная женщина, семья, но это редкость. А так… Если что-то и происходит – лучше пускай сразу.
У меня был момент, когда ранения получили мы втроем. Сильное кровотечение было, в ротовой полости – под скулу дало мне осколком и артерию зацепило, так заливало в глотку, что я понимал, что я стеку, не вытяну. А там так получилось: укропы подошли до ста метров и начали нас отрабатывать. Мы гранатометом их ушатали там, восемь выстрелов осколочными, хорошо им поддали. Но получилось, что нас пятеро было и троих ранило – одного в руку, в плечо, а одного в легкое – под броник залетел осколок от АГС-17, и меня вот, под бороду. И на фоне всех, ну, самый тяжелый был: в сознании, но захлебывался кровью. Я понимал, что надо выходить – у меня времени очень мало. Честно говоря – страха не было, вот абсолютно не было. Разве, мысли такие крутились в голове – что будет… рано ещё, что будет моя дочка делать без меня? Вот до сих пор помню. Больше ничего.
Единственное, когда я через месяц заходил туда же, по необходимости – ну, все-таки, это наши позиции – мысли такие были странные: «ты же выходил отсюда, казалось без пяти минут труп, и опять сюда же лезешь!» …. Ну, я думаю, это нормальные мысли для человека. Выходил – лишь бы выжить, а тут – опять сюда идешь. Вроде бы только отошел от ранения – но опять идешь. Но это ненадолго всё, потом ушло. Стал по-другому реагировать, когда выходы АГС-17 – дёрганье какое-то – все-таки подсознание, мышечная память. Реакция – сразу в укрытие куда-то дернуть, потому что ты пострадал именно от этого оружия. Ну, нормально, попустило всё. Многие говорили: мы думали, ты уже не вернешься. Обычно после таких ранений люди стараются отойти от этого всего. Ну, я не отошел. Не знаю, почему. Правильно это или неправильно – я не знаю. Скорее всего, от склада характера. Не хочу себя нахваливать, но считаю, что я на своем месте. Какие-то сверхзадачи, может, и не выполняются, но эту работу надо кому-то делать, в любом случае".
Страх – естественный спутник войны. Но у людей, готовых пожертвовать жизнью ради Родины и Идеи, которые ходят по грани – особый взгляд на смерть, иное восприятие страха. Офицер, чью отвагу и бесстрашное упорство мы длительно наблюдали при съемках фильма – так описывает эту "патологию":
"Главная цель – всё сделать четко, чтобы всё ты довел до конца, что наметил. Ну, и чтобы все живы были, все здоровы. Порой даже ловишь себя на мысли, что перестаешь обостренно воспринимать чувство страха. Скорее всего, грани какие-то уже стерты. Это нехорошо. Когда работаешь в зоне риска слишком часто, слишком долго – уже как бы не видишь разницы… Ощущаешь, конечно, что, да, тебя могут и убить, застрелить, ранить, можешь подорваться – но чувство страха притупляется. Наверное, какой-то азарт, адреналин свое дело делает.
Инвалидом остаться, наверное, страшнее, чем погибнуть. Хорошо ещё, если рядом достойная женщина, семья, но это редкость. А так… Если что-то и происходит – лучше пускай сразу.
У меня был момент, когда ранения получили мы втроем. Сильное кровотечение было, в ротовой полости – под скулу дало мне осколком и артерию зацепило, так заливало в глотку, что я понимал, что я стеку, не вытяну. А там так получилось: укропы подошли до ста метров и начали нас отрабатывать. Мы гранатометом их ушатали там, восемь выстрелов осколочными, хорошо им поддали. Но получилось, что нас пятеро было и троих ранило – одного в руку, в плечо, а одного в легкое – под броник залетел осколок от АГС-17, и меня вот, под бороду. И на фоне всех, ну, самый тяжелый был: в сознании, но захлебывался кровью. Я понимал, что надо выходить – у меня времени очень мало. Честно говоря – страха не было, вот абсолютно не было. Разве, мысли такие крутились в голове – что будет… рано ещё, что будет моя дочка делать без меня? Вот до сих пор помню. Больше ничего.
Единственное, когда я через месяц заходил туда же, по необходимости – ну, все-таки, это наши позиции – мысли такие были странные: «ты же выходил отсюда, казалось без пяти минут труп, и опять сюда же лезешь!» …. Ну, я думаю, это нормальные мысли для человека. Выходил – лишь бы выжить, а тут – опять сюда идешь. Вроде бы только отошел от ранения – но опять идешь. Но это ненадолго всё, потом ушло. Стал по-другому реагировать, когда выходы АГС-17 – дёрганье какое-то – все-таки подсознание, мышечная память. Реакция – сразу в укрытие куда-то дернуть, потому что ты пострадал именно от этого оружия. Ну, нормально, попустило всё. Многие говорили: мы думали, ты уже не вернешься. Обычно после таких ранений люди стараются отойти от этого всего. Ну, я не отошел. Не знаю, почему. Правильно это или неправильно – я не знаю. Скорее всего, от склада характера. Не хочу себя нахваливать, но считаю, что я на своем месте. Какие-то сверхзадачи, может, и не выполняются, но эту работу надо кому-то делать, в любом случае".
Взгляд боевых
О боевом братстве от фронтового офицера:
"Неприятная вещь, которую я прослеживаю в городах (республик), что ближе к тылу… Идет военный по улице, и ты идешь – и ловишь его взгляд, чтобы просто, ради приличия, махнуть, мол, “здорово, братец!” – а он проходит полметра-метр от тебя, и даже не смотрит! Вот этих людей, ряженных – их сразу чувствуешь, это не боевые люди. Может, они военные, но они не прошли через войну.
Даже по этим признакам понимаешь, что это “сырые” вояки сегодняшнего дня. Вот на 9 мая в Луганске ребята, которые еще в 14-м воевали, были по гражданке. Но ты их видишь среди толпы, всех. Они как волчата, взгляд у нас одинаковый. Они сами с тобой здороваются. Еще то осталось, как в 14-м году – братские рукопожатия, скажем так.
Бывает, в общественный транспорт зайдешь – сидит офицер… Хочется подойти и поздороваться – “здорово, братец!” Некоторые аж ошарашены этим. Смотрят в недоумении – что ты хочешь? Хотя я тоже по форме. Не очень это приятно".
О боевом братстве от фронтового офицера:
"Неприятная вещь, которую я прослеживаю в городах (республик), что ближе к тылу… Идет военный по улице, и ты идешь – и ловишь его взгляд, чтобы просто, ради приличия, махнуть, мол, “здорово, братец!” – а он проходит полметра-метр от тебя, и даже не смотрит! Вот этих людей, ряженных – их сразу чувствуешь, это не боевые люди. Может, они военные, но они не прошли через войну.
Даже по этим признакам понимаешь, что это “сырые” вояки сегодняшнего дня. Вот на 9 мая в Луганске ребята, которые еще в 14-м воевали, были по гражданке. Но ты их видишь среди толпы, всех. Они как волчата, взгляд у нас одинаковый. Они сами с тобой здороваются. Еще то осталось, как в 14-м году – братские рукопожатия, скажем так.
Бывает, в общественный транспорт зайдешь – сидит офицер… Хочется подойти и поздороваться – “здорово, братец!” Некоторые аж ошарашены этим. Смотрят в недоумении – что ты хочешь? Хотя я тоже по форме. Не очень это приятно".