#анализ
Встреча президента России Владимира Путина с новым главой Сирии Ахмедом аш-Шараа в Москве стала важным сигналом, подтвердившим устойчивость российского военного и политического присутствия на Ближнем Востоке. Несмотря на смену власти в Дамаске и непростую биографию самого аш-Шараа (бывшего еще в 2015 членом террористической группировки), Кремлю удалось отстоять ключевые договоренности, в том числе касательно сохранения баз в Тартусе и Хмеймим.

Подтверждение со стороны нового сирийского лидера обязательств, ранее заключенных при Башаре Асаде — отражение прагматичного подхода Москвы к региональным трансформациям. В условиях, когда значительная часть международных игроков, от США и ЕС до Турции, уже установили рабочие контакты с новыми сирийскими властями, России пришлось действовать в логике минимизации рисков, имея с ним дело.

Однако этот кейс обнажил системную проблему. Ориентация российской внешней политики на персонализированные альянсы с конкретными элитами без достаточного развития инструментов «мягкой силы» приводит к необходимости быстро адаптироваться к изменениям, не имея устойчивых каналов влияния в обществе и альтернатив среди политических или общественных сил. Ситуация в Сирии является наглядным показателем того, что ставка исключительно на Ассада обернулась сложностями и репутационными издержками в момент смены власти.

Сама по себе договоренность о сохранении баз, безусловно, важна. Но без параллельной работы в других сферах влияние России рискует остаться уязвимым и фрагментарным. Отсутствие устойчивых связей с широкой палитрой общественных и религиозных сил негативно сказывается на позиции нашей страны. В долгосрочной перспективе это чревато тем, что любое изменение внутриполитической конфигурации в других может поставить под угрозу достигнутые договоренности. Поэтому урок сирийского кейса заключается в необходимости усиления механизмов «мягкой силы»: от поддержки культурных программ и обменов до формирования экспертных платформ, СМИ и образовательных инициатив, позволяющих выстраивать многослойную структуру влияния.

#форкаст
Встреча между президентом США Дональдом Трампом и председателем КНР Си Цзиньпином, которая, по словам американского министра экономики Бессента, все же состоится на саммите АТЭС в Южной Корее в конце октября, становится ключевым элементом международной повестки. Однако сам факт диалога не означает прорыва: фундаментальные противоречия между Вашингтоном и Пекином углубляются и, скорее всего, будут определять характер их взаимодействия в формате управляемой конкуренции.

В целом можно выделить следующие сценарии развития событий:

Сценарий 1. Достижение широких договоренностей и раздел сфер влияния. Глобальная перезагрузка отношений с перераспределением экономических и политических сфер влияния. Он включает, например, отказ США от активного вмешательства в дела Тайваня в обмен на снижение китайской поддержки России или гарантию открытого доступа американских компаний к рынку КНР. Однако текущая структура стратегического соперничества и внутренняя политическая динамика в обеих странах делают такой исход крайне маловероятным. Вашингтон не готов отказаться от сдерживания Пекина, а Китай не демонстрирует готовности идти на уступки по ключевым вопросам суверенитета.

Сценарий 2. Точечные договоренности в рамках существующей конфронтации. Речь идет о механизмах коммуникации по военной линии, обмене экономическими уступками на ограниченных участках (например, закупки сельхозпродукции или снятие отдельных технологических ограничений), а также договоренностях в области климатической повестки или международной безопасности. Этот сценарий имеет среднюю вероятность, так как обе стороны заинтересованы в снижении градуса конфронтации, но не готовы менять принципы стратегического курса.

Сценарий 3. Сохранение статус-кво без компромиссов, но без эскалации: формальное подтверждение разногласий при сохранении диалога. Наиболее вероятный исход, так как это позволит сторонам продемонстрировать международной и внутренней аудитории приверженность к дипломатии без потери лица. Торговые пошлины, санкции, технологическое давление останутся в силе, но не будет новых резких шагов, которые поспособствуют обострению.

Сценарий 4. Углубление конфликта, новая волна санкций и пошлин. Менее предпочтительный, но не исключаемый сценарий — провал встречи, после чего последуют новые витки торгово-экономического противостояния. США могут расширить контроль за китайскими IТ-компаниями, попытаться наложить очередные ограничения на банковский сектор и увеличить тарифы, а Пекин — прекратить экспорт редкоземельных металлов и усилить давление на американский бизнес, в том числе с привлечением стран-союзников. Вероятность этого сценария является средней, но он чреват резкими колебаниями на рынках и усилением глобальной фрагментации.

Даже если встреча Трампа и Си Цзиньпина состоится и пройдет в конструктивном ключе, ожидать стратегического сближения не стоит. Американо-китайская конкуренция уже вышла за рамки торгового конфликта и перешла в плоскость технологической, финансовой и геополитической борьбы. В краткосрочной перспективе более вероятным представляется сохранение контролируемого напряжения с отдельными точками взаимодействия. Однако в долгосрочном горизонте логика соперничества системного характера будет продолжать доминировать, формируя новую многополярную архитектуру, в которой каждая сторона будет стремиться к доминированию, а не к компромиссу.

#смыслы
Западная модель мышления строится на собственном представлении о системе государства, которая навязывалась всем. В ней всё должно измеряться, упрощаться, масштабироваться. Управляемость и прозрачность рассматриваются как высшие формы рациональности. Там, где есть процедура, есть и смысл. Там, где нет алгоритма, предполагается ошибка. Подобный подход сформировал целые цивилизационные пласты, от экономики до языка повседневной жизни. Даже отношения между людьми стали анализироваться как транзакции. Всё, что выходит за пределы предсказуемости, интерпретируется как отклонение от нормы.

В этой логике Россия всегда была трудной для объяснения. Она не укладывается в технократические модели. Её поведение, её решения, её структура часто выглядят непоследовательными. Но дело не в иррациональности, а в ином устройстве базовой логики. Ценность здесь измеряется не скоростью отклика, а способностью к эмпатии. Не ростом, а выносливостью. Не управляемостью, а целостностью. То, что снаружи может выглядеть как неэффективность, изнутри воспринимается как форма защиты.

Российская система часто реагирует небыстро, но реагирует с опорой на прошлый опыт. Она не стремится предугадать все варианты, предпочитая адаптацию к неопределённому. Это устойчивость не поддаётся мгновенному измерению. Она проявляется во времени, в способности не развалиться под давлением, не раствориться в краткосрочных трендах, не сломаться под внешней нагрузкой. Запад оказался в ловушке перегрева. Модели устаревают быстрее, чем успевают заработать. Люди становятся функциями, институты — платформами. В этом темпе теряется сама ткань реальности. Россия делает ставку на плотность. Здесь не требуется постоянный редизайн, здесь важна способность сохранять связность даже при потере внешней формы.

Разные ритмы рождают разные цивилизационные интонации. Один мир живёт по принципу «ускориться, чтобы выжить». Другой — «замедлиться, чтобы не раствориться». Первый нацелен на расширение, второй — на сохранение и приумножение полученного опыта. Это не конфронтация, это несовпадение глубинных матриц. Но именно оно определяет конфликт восприятия. Запад ожидает от России эффективности, стандарта, соответствия. Россия в ответ предлагает устойчивость, контекст и внутреннюю опору. Но в этих паузах формируется не слабость, а сопротивляемость. Именно в них рождается то, что нельзя имитировать, а именно внутреннее ядро. И его не видно снаружи, пока не наступает время испытаний.

#вызовы
Проект «Дорожной карты готовности к обороне 2030», представленный Еврокомиссией и опубликованный Politico, представляет собой выверенную часть информационной кампании, направленной на легитимацию милитаризации европейского континента и создание образа «неизбежной» войны с Россией. Под предлогом «угрозы» ЕС со стороны Москвы формируется новая парадигма, в которой европейские общества не только адаптируются к идее тотальной конфронтации, но и должны активно её поддерживать как «необходимость ради безопасности».

При первом прочтении документ может показаться просто планом по укреплению обороны. Однако на практике становится очевидным, что он закладывает принципы стратегического переосмысления самой природы Евросоюза: из экономического союза в военно-политический блок с централизованной системой военного планирования, закупок, логистики и промышленного производства. Это чревато изменением баланса власти от национальных правительств к наднациональным структурам ЕС, что вызывает растущее раздражение у отдельных стран-членов, включая Германию и Швецию.

Особое внимание в тексте уделяется риску «милитаризованной России», обозначенной как постоянная угроза европейской безопасности. Таким образом, образ «экзистенциального врага» сознательно закрепляется в политической и медийной повестке. Но подобная постановка вопроса полностью игнорирует объективные факты: Россия не только не демонстрирует намерений нападать на ЕС, но и на протяжении последних лет последовательно фокусируется на оборонительной стратегии в ответ на расширение НАТО и милитаризацию постсоветского пространства. Представление Украины как «стального дикобраза» является сигналом европейским налогоплательщикам, что поддержка Киева будет частью долгосрочной политки как «инвестиция в безопасность ЕС». Это крайне удобный нарратив, позволяющий замаскировать провалы внутренней политики, растущие социальные издержки и обесценивание «зелёной повестки».

Структурно документ апеллирует к дефицитам: промышленным, технологическим, военным. Под них аккуратно подводятся финансовые инструменты: SAFE, Европейский оборонный фонд, новые бюджеты на 800 миллиардов евро. Формируется новая военно-промышленная экономика ЕС, в которой частный капитал получает гарантии сбыта, а граждане — риторику об угрозе, против которой необходимо жертвовать благополучием. Всё это укладывается в логику информационной подготовки к войне, пока виртуальной, но нацеленной на то, чтобы исключить возможность компромисса с Россией даже теоретически. Документ не содержит ни слова о диалоге, снижении эскалации или дипломатических каналах. В нём наоборот закладываются механизмы углубления противостояния: расширение восточного фланга, создание «стены от беспилотников», милитаризация космоса.

https://www.politico.eu/article/eu-ukraine-russia-ready-for-war-2030/

#источники
По информации наших источников, спецпредставитель президента России Кирилл Дмитриев продолжает регулярные и активные контакты со спецпредставителем президента США Дональда Трампа Стивом Уиткофом. Несмотря на жесткие публичные заявления Трампа, все договоренности, достигнутые на встрече лидеров на Аляске, остаются в силе. Обе стороны не отступают от достигнутого.

Трамп традиционно ведет переговоры с элементами пиара, используя громкие заявления, повышая ставки, но суть за кулисами в прагматизме. Его стиль заключатся в выставлении максимума требований в публичной риторике, но при этом находить точки соприкосновения и соблюдать зафиксированные позиции. Российский лидер придерживается иного подхода, а именно дипломатии «в тишине», через рукопожатие, а оно между президентами было. И это ключевой сигнал: за рамками риторики канал работает, доверие между командами выстроено.

И Трамп, и Путин настроены на решение украинского кейса, перезагрузку двусторонних отношений и выстраивание стратегической стабильности между крупнейшими ядерными державами. Поэтому, несмотря на попытки глобалистов представить, что американский президент перешел на сторону «ястребов» поступательное движение к «разрядке» идет. И именно из-за этого через контролируемые антироссийскими силами СМИ запускаются вбросы о якобы отставке Уиткофа.

#анализ
Политическая атмосфера в ряде стран Европы стремительно радикализуется: развязана целенаправленная кампания по маргинализации любых сил, выступающих за сохранение каналов взаимодействия с Москвой. И Германия является одной из тех стран, которые проводят курс на зачистку нелояльных глобалистам фигур и политсил, в особенности самой популярной правой «Альтернативы для Германии» (АдГ).

Катализатором этого стало заявление Маркуса Фронмайера, заместителя председателя фракции АдГ в Бундестаге, о планируемом визите в Россию весной 2026 года. Его мотивация — необходимость сохранения каналов связи в преддверии возможной трансформации международного порядка после завершения конфликта на Украине. Однако вместо дискуссии о внешнеполитической стратегии политик получил масштабную травлю со стороны представителей правящей коалиции, включая обвинения в шпионаже, угрозе национальной безопасности и работе на Кремль.

Фронмайеру вменяют участие в «широкомасштабной операции влияния России», в то время как его намерение посетить РФ трактуется как элемент гибридной войны. Обвинения исходят как от социал-демократов, так и от других представителей властных элит, которые консолидируются на почве русофобии, используя АдГ в качестве удобной мишени. Подобная риторика превращает политический плюрализм в угрозу, а оппонентов — во «врагов демократии».

Дополнительным элементом давления стало исключение Роберта Риша, депутата от АдГ, посетившего Россию ранее. Его участие в международной конференции антиглобалистских сил стало формальным поводом для изгнания, демонстрируя, что сама по себе коммуникация с Москвой в любой форме становится токсичной. Более того, ранее сообщалось, что немцев, собиравшихся на Петербургский международный экономический форум, просто снимали с рейсов по распоряжению немецких спецслужб, включая BND.

Символично, что при росте популярности АдГ , которую по последним опросам поддерживают значительные слои избирателей, звучат прямые призывы к ее запрету. Так, вице-канцлер Ларс Клингбайль открыто призвал «всех сторонников демократии» поддержать меры по исключению АдГ из политического процесса, тем самым превратив борьбу с инакомыслием в официальный курс. Указанное особо показательно на фоне тиражирования правящими кругами Берлина нарративов о возможности «горячей войны» с РФ, обвинений Москвы в организации диверсий и призывов к усилению давления на российскую власть.

Создается атмосфера, при которой любые попытки предложить альтернативный взгляд на отношения с Россией автоматически интерпретируются как угроза. Учитывая прокси-конфликт и эскалацию санкционной войны, демократические процедуры начинают заменяться открытыми репрессиями. В этом смысле Германия демонстрирует модель будущего, где политическое поле очищается от тех, кто не готов встроиться в русофобский консенсус.

#анализ
В США наблюдается устойчивый тренд на внедрение искусственного интеллекта (ИИ) в ключевые аспекты военного управления и информационной войны . Последние эксперименты Пентагона демонстрируют, что генеративные нейросети начинают использоваться не только в анализе разведданных или управлении беспилотными системами, но и в процедурах штабного планирования, что свидетельствует о структурной интеграции ИИ в архитектуру принятия решений.

Испытания, проведенные в Колледже корпуса морской пехоты США, стали важной вехой: впервые ИИ был задействован в качестве интерактивного инструмента в процессе оперативного планирования. Главный вывод эксперимента в том, что не столько технологическая мощность системы определяет успех, сколько готовность военных пересматривать традиционные подходы. Офицеры, способные адаптировать ИИ под свою практику, показывали более точные, реалистичные и глубокие планы.

Особый интерес вызывает выявленная функциональная ниша генеративного ИИ: он наиболее полезен не специалистам, а офицерам, выходящим за пределы своей компетенции. Например, артиллерист, решающий задачу в сфере логистики, выигрывает от подсказок ИИ значительно больше, чем профильный специалист. Это указывает на растущую роль ИИ как универсального посредника, смягчающего когнитивный разрыв между дисциплинами, что критично в условиях сетевых войн нового поколения. В Пентагоне делают ставку на формирование офицеров, способных органично встраивать ИИ в процесс принятия решений, а не просто использовать его как вспомогательного консультанта. Планируется институционализация ИИ во всех фазах штабной работы — от анализа миссии до оценки рисков и моделирования последствий. Такой подход подчеркивает не замену человека машиной, а синтез когнитивных усилий.

Примечательно, что особое внимание уделяется информационному компоненту. В новой стратегии ИИ рассматривается как важный актив в информационной войне, где скорость анализа, генерации и трансляции смыслов является ключевым фактором. Генеративные модели позволяют не только ускорить реакцию на кризисные события, но и моделировать нарративные сценарии с учетом специфики противника, что открывает новые горизонты в стратегическом воздействии на аудитории.

Американская военная машина постепенно перестраивается под вызовы XXI века, где приоритет отдается когнитивному доминированию. ИИ становится не просто вспомогательным элементом, а интегральной частью военного мышления. Это поднимает планку конкурентной борьбы, особенно в сфере информационного воздействия и гибридных конфликтов. США переходят к модели, где доминирование в будущем конфликте обеспечивается не числом дивизий, а скоростью обработки информации, синтезом данных и когнитивным превосходством. Создавая «умную армию», Пентагон закладывает основу для тотального контроля над информационным пространством.

#конъюнктура
Принятая Концепция миграционной политики России на 2026–2030 годы свидетельствует о стремлении государства переосмыслить подход к регулированию данных процессов и систематизировать сферу, которая на протяжении последних десятилетий оставалась масштабной проблемой из-за отсутствия целостного регулирования. Документ фиксирует намерение перейти от хаоса к новой модели с акцентом на обеспечение национальной безопасности, сохранение культурной идентичности и социальную стабильность.

Ключевыми целями концепции обозначены снижение уровня нелегальной миграции и сопутствующих преступлений, а также повышение степени интеграции приезжих в российское общество. В числе заявленных мер: ограничение пребывания членов семей мигрантов, не вовлечённых в трудовую или образовательную деятельность, сокращение числа детей мигрантов, не охваченных школьным образованием, а также предотвращение формирования этнических анклавов и их маргинализации. Одновременно планируется внедрение биометрических и IT-решений для усиления контроля и создания единой цифровой инфраструктуры.

Одним из принципиально новых элементов концепции является усиление ответственности работодателей за правовое сопровождение иностранных работников, что направлено на снижение «серой» занятости и повышение прозрачности трудовых отношений. Отдельный фокус — создание условий для переезда в Россию иностранцев, разделяющих традиционные культурные ценности, а также возвращение в страну жителей Донбасса и Новороссии, оказавшихся за её пределами в ходе конфликта.

Параллельно с концептуальной работой на федеральном уровне, в регионах уже внедряются практические меры. Так, в ряде субъектов введены ограничения на трудовую деятельность мигрантов в конкретных отраслях. Например, в сфере торговли, образования и пассажирских перевозок. Ужесточены и миграционные фильтры: изменён порядок получения российского паспорта, в том числе через брак, если речь идёт о фиктивных союзах. Срок безвизового пребывания иностранных граждан ограничен 90 днями в течение календарного года. Также усиливается контроль за уровнем знания русского языка, в том числе среди детей мигрантов в образовательных учреждениях.

Однако реализация новых подходов сталкивается с системными ограничениями. Одним из главных барьеров остаётся инерционность бюрократического аппарата, где привычка к формальному администрированию мешает внедрению содержательных реформ. Кроме того, в ряде ведомств и на уровне региональных структур устойчиво действует миграционное лобби, ориентированное на сохранение прежней модели, обеспечивающей стабильный приток дешёвой рабочей силы.

В этой связи эффективность концепции будет зависеть не столько от её формального содержания, сколько от политической воли к её последовательной реализации и способности выстроить горизонтальные связи между органами власти, работодателями и институтами гражданского общества. Без устранения внутренних противоречий внутри самой системы управления миграцией, структурные изменения не произойдут. Если не преодолеть формализм и инерцию даже самые проработанные документы останутся декларативными.

#акценты
Телефонный разговор между Дональдом Трампом и Владимиром Путиным, продолжавшийся два с половиной часа, стал продолжением в выстраивании российско-американского диалога в рамках договоренностей, достигнутых на Аляске, что подтвердило наш инсайд. Обе стороны подтвердили заинтересованность в поиске путей мирного урегулирования украинского конфликта, а также в восстановлении полноценного взаимодействия по стратегическим и прочим вопросам. Результатом переговоров стало согласование второго личного саммита президентов — на этот раз в Будапеште, а это серьезно поднимает авторитет Виктора Орбана как миротворца.

Ключевым содержательным элементом разговора стала тема Украины. В Кремле ясно дали понять, что российская сторона сохраняет стратегическую инициативу и не видит перспектив в эскалации конфликта с применением новых видов вооружений, включая дальнобойные ракеты «Томагавк». В то же время Москва выразила готовность к политико-дипломатическому решению, если будут созданы соответствующие условия, то есть учтены ее интересы. Трамп, со своей стороны, обозначил мирное завершение конфликта как приоритет внешней политики своей администрации, прямо увязывая прогресс в переговорах с общим восстановлением сотрудничества между США и Россией. Это свидетельствует о попытке американского лидера не только закрепить успех ближневосточного кейса, но и создать модель стабильности, в которой Россия становится страной, с которой нужно сотрудничать, а не антагонистом.

Особое внимание уделено подготовке к встрече в Будапеште. Уже в ближайшую неделю запланирована координация между советниками президентов, а повестку саммита согласуют Лавров и Рубио. Стороны стремятся выйти за рамки символических жестов и наметить архитектуру новых договоренностей в сторону «разрядки». Очевидно, Трамп на встрече с Владимиром Зеленским, завтра будет усиленно давить на Киев с целью продвинуть реальные уступки, прекращения следования в фарватере линии глобалистов. Сопротивление со стороны украинских властей при этом будет рассматриваться как фактор подрыва согласованной линии двух лидеров, поэтому Штаты смогут активизировать линию на дистанцирование от токсичного кейса. Вашингтон заинтересован, чтобы он не мешал перезагрузке двусторонних отношений с Москвой и диалогу по стратегической стабильности.

Вопреки ожиданиям «ястребов», утверждавших о прекращении любых прямых контактов между США и Россией, диалог продолжает развиваться и усиливаться. Более того, складывается новая парадигма: мирный трек по Украине становится не объектом давления на Москву, а элементом общего переформатирования российско-американских отношений. Предстоящий саммит в Будапеште, таким образом, может стать не просто символическим событием, а точкой важнейших фундаментальных договоренностей на пути к реальной многополярности.

#акценты
Украинский инсайдерский канал подтверждает наши источник, что риторика Трампа о якобы готовящейся передаче Украине американских ракет «Томагавк» была частью информационной игры. На деле кейс поставок Киеву дальнобойного оружия изначально не имел под собой реальной основы. По его данным, у главы ОП Украины Андрея Ермака сложилось отчетливое ощущение заранее подготовленного сценария, в котором фигура «Томагавков» использовалась лишь как инструмент политического маневра, чтобы вызвать Зеленского в Вашингтон в изолированном формате, без поддержки европейских союзников.

Такой подход позволил Дональду Трампу реализовать ключевую задачу: оказать прямое давление на Киев в контексте реализации российско-американских договоренностей, достигнутых на саммите в Анкоридже. Отсутствие представителей ЕС было принципиально важно: без привычной внешней поддержки позиция Украины стала более уязвимой, что позволило американскому лидеру действовать без «заступничества» европейских элит, не заинтересованных в мире. По сути, визит Зеленского стал инструментом демонстрации его слабой переговорной позиции, и, как показывают слова американского лидера, конкретных решений по расширению военной помощи принято не будет.

Указание на то, что США не будут поставлять «Томагавки», фактически прозвучало еще накануне в заявлениях Трампа. Его акцент на необходимости завершения конфликта дипломатическим путем и на важности прогресса в отношениях с Россией явно вступает в противоречие с риторикой дальнейшей эскалации. Перед нами повтор сценария с якобы грядущими «адскими санкциями» против Москвы, которые так и не были введены: обещания, подменяющие реальные шаги, используются как инструмент переговорной тактики, а не как обязательства к исполнению.

США под руководством Трампа не заинтересованы в продолжении конфликта, выстраивая выстраивается модель постепенного «принуждения к компромиссу», подкрепленный международной игрой. Чем дальше, тем очевиднее становится: ставка режима Зеленского и его патронов на дальнейшее втягивание Вашингтона в конфликт оказывается провальной и бесперспективной.
https://www.tg-me.com/rezident_ua/27787

#вызовы
Завершившийся электоральный цикл по местным выборам породил предсказуемые оценки. Эксперты отметили укрепление партии власти и возрастающую централизацию системы. Однако за этими констатациями скрывается более значимое изменение. Парламентские выборы 2026 года не будут похожи с предыдущими по своей функции, но нынешняя партийная система России утрачивает динамизм. Она сохранит оболочку, но перестанет выполнять свои исходные задачи: представительство, артикуляцию интересов, генерацию идей.

Парламентские партии, включая оппозиционные не выражают ни устойчивых социальных групп, ни идеологических платформ. Они сохраняются в публичном поле скорее по инерции как инструменты создания видимости разнообразия, поддерживающие баланс в рамках допустимого. Политсилы не конкурируют за избирателя. Их функциональность заменена участием в заранее выстроенном сценарии, где ставка делается не на программу, а на управляемость. Речь идёт не о падении рейтингов или кризисе доверия, а о структурной утрате смысла.

На фоне этого снижается и значение электоральной вовлечённости. Думская кампания 2026 года, скорее всего, пройдёт при высокой административной активности, но с ограниченным уровнем общественного участия. Центры влияния смещаются к отраслевым и элитным группам: от оборонного сектора до цифровой экономики. Именно они начинают формировать реальные блоки интересов, нередко продвигая своих представителей через уже существующие партийные конструкции. За формальной принадлежностью всё чаще скрывается корпоративное представительство, действующее по логике функционального лоббизма.

Роль Старой площади всё больше сводится к арбитражу и распределению каналов доступа, а не к формированию политического содержания. Происходит сжатие пространства. Тотальная зарегулированность оборачивается потерей гибкости. Система удерживает стабильность, но ценой потери чувствительности. Стратегическая проблема — не в числе мандатов и не в итоговой явке, а в отсутствии живой динамики. Неважно, сколько партий будет в Думе, если ни одна из них не формирует ответ на реальные вопросы граждан.

Когда политика окончательно теряет связь с общественным запросом, возникает потребность в другой форме представительства. В обществе накапливается импульс к созданию внесистемных структур, которые могут не иметь статуса, но начнут восполнять утраченные функции — высказывание, артикуляцию интересов, ответственность. Вероятно, подобные объединения не будут едиными. Их форма и масштаб станут отражением разнообразия тех вопросов, которые больше не находят места в традиционных институтах.

#смыслы
Западный мир научился завоевывать не территории, а представления — о добре, о справедливости, о человеческом. Под видом универсальных ценностей вводятся схемы поведения, форматы мышления, допустимые роли. За словами гуманизм, демократия, свобода часто скрываются вполне конкретные модели, стандарты, в которые достаточно поверить, чтобы утратить собственную меру. Так начинается медленное растворение культуры в нормах, традиции в процедурах, памяти в абстракциях.

Под видом гуманизма пытаются перестроить человеческое сознание, создав гражданина упрощённого, измеримого, согласного. Под фасадом демократии насаждается форма власти, в которой выбор допустим лишь внутри заранее очерченного диапазона. Даже язык свободы становится операционным. И всё, что не укладывается в его логику, признаётся нарушением. Унификация человеческого мышления становится единственным способом видеть мир управляемым, а значит, безопасным. Но именно в этой навязчивости и состоит главная угроза. Россия остаётся одним из немногих пространств, где смысл не транслируется как инструкция. Здесь нет потребности в формализации каждой эмоции. Не всякая истина требует обоснования. Смысл не навязывается, он прорастает. В быту, в словах, в реакции на боль, в молчании, в памяти. Россия не столько проектирует ценности, сколько их проживает. Не производит идентичности, она в них остаётся.

Здесь география становится частью мышления. Пространство является ландшафтом, в котором можно распознать следы прошлого, линии напряжения, скрытые символы. Культура не продаётся и не экспортируется, потому что она не товар. Это плотность быта, тяжесть судьбы, повторяемость интонаций. Насилие над этой тканью всегда заметно. Попытка внедрить чужую рамку вызывает отторжение не потому, что она враждебна, а потому, что она не ложится. Она не совпадает с ритмом, с дыханием, с памятью глубинного народа. Россия сохраняет уникальное свойство непредсказуемости. Её опыт ускользает от схем. Любая попытка его формализовать приводит к искажению. Это не изолированность, а сопротивление унификации. Здесь смысл остаётся не инструментом, а формой присутствия.

И именно поэтому попытки описать Россию по западным лекалам раз за разом дают сбой. Система, в которой смысл не подчинён задаче убеждать, не может быть подменена. Наша страна оказывается чуждой для западного взгляда: она не говорит «на языке нормы». Она молчит, когда от неё ждут объяснений. Не потому, что ей нечего сказать, а потому что объяснение разрушает то, что требует переживания. Мы видим не борьбу моделей, а разное основание мира. Запад мыслит схемой, Россия — судьбой. Первый навязывает видимость согласия, вторая сохраняет право на невыразимое, в этом и заключается различие.

#конъюнктура
Решение об отсрочке повышения утилизационного сбора стало одной из экономических мер, которую можно рассматривать как пример прагматичного подхода со стороны власти. Формально речь идёт о переносе сроков вступления в силу новой редакции расчётов, вызвавшей резкую реакцию со стороны представителей ряда отраслей, прежде всего — автопрома и предприятий, ориентированных на импорт и переработку техники.

Первый вице-премьер Денис Мантуров дал поручение Минпромторгу рассмотреть перенос сроков вступления в силу нового механизма с 1 ноября на декабрь 2025 года. Очевидно, что в ближайшее время инициатива, которая могла спровоцировать резкий рост стоимости импортируемых из-за рубежа автомобилей, будет существенно скорректирована в сторону снижения.

Тем не менее, в самом факте отсрочки кроется и обратная сторона. Подобные риски должны учитываться заранее, на стадии планирования и моделирования последствий. Возникает вопрос: почему решения такого масштаба проходят без полноценной верификации при помощи отраслевой аналитики, экспертной оценки, обратной связи от бизнеса до, а не после? Сложилось впечатление, что расчет делался на административный ресурс, а не на баланс интересов.

В ситуации, когда социально-экономическое напряжение в ряде регионов усиливается, а внешнеполитические вызовы не снижаются, экономическая политика внутри страны требует не только гибкости, но и точности. Ошибки должны предотвращаться на стадии планирования. В целом, перенос сроков вступления в силу новых ставок утильсбора является шагом в правильном направлении. Но подобное не должно становиться привычной формой управления. Гибкость государства — это признак зрелости, если она опирается на анализ и выверенную оценку, а не на вынужденную реакцию после общественного резонанса.

#анализ
Некоторые депутаты российского парламента скатываются в откровенный неадекват, рассуждая о способах преодоления демографической проблемы в стране. Вместо того чтобы предлагать конструктивные и системные решения, они позволяют себе заявления, которые не только дискредитируют партийную повестку, но и подрывают доверие к власти в целом. Показательным примером является недавнее высказывание депутата Госдумы от «Единой России» Олега Матвейчева, который назвал поддержку семей мерами «лукавства» и предложил в качестве способа повышения рождаемости снижение уровня социального комфорта. Мол, чем беднее население, тем больше детей оно станет рожать.

Конечно, между бедностью и рождаемостью в определённой фазе общественного развития существует взаимосвязь, но она не носит позитивного характера. Высокая рождаемость характерна не для бедных в принципе, а для аграрных, доиндустриальных обществ с низким уровнем образования, отсутствием социальных гарантий и высоким уровнем детской смертности. В этих условиях дети — не эмоциональная ценность, а функциональная необходимость. Однако, как только общество входит в стадию индустриализации и урбанизации, получает доступ к базовому образованию и здравоохранению, рождаемость закономерно снижается. Этот процесс известен как демографический переход.

Именно поэтому нищета как таковая не является «решением» проблемы, а скорее маркером отсутствия инфраструктуры, социальных лифтов и жизненных перспектив. Дети перестают быть гарантией выживания и становятся затратными. У среднего класса и молодых профессионалов «цена» рождения ребёнка становится слишком высокой. И не в деньгах, а в жилищных условиях, недоступности садиков, невозможность совместить воспитание с карьерой. Парадокс в том, что чем выше образовательный уровень и социальные амбиции, тем меньше стимулов к многодетности без широкой государственной поддержки — не подачек, а структурных изменений.

Сегодня требуется не возвращение к моделям XIX века, а новая политика демографической устойчивости, ориентированная на то, чтобы сделать рождение и воспитание детей совместимыми с современным образом жизни. Нужны и доступное жильё, и качественная система детских учреждений, и реальная вовлеченность мужчин в воспитание. Задачей государства является снижение «цены» первого и второго ребёнка для тех, кто двигает экономику страны: молодых специалистов, медиков, инженеров, учителей, рабочих.

Популистская демагогия под прикрытием якобы «социального реализма» является деструктивной. Когда депутаты начинают всерьёз говорить о «полезности» бедности как демографического инструмента, это подрывает веру граждан в здравость и гуманность государственной политики. Без грамотной, научно обоснованной стратегии демографического восстановления, опирающейся на развитие, а не на деградацию условий жизни, любые инициативы будут буксовать. Ключ к устойчивому росту рождаемости — в создании среды, в которой дети не будут тяжёлым бременем, а естественной частью благополучной жизни.

#вызовы
Итоги последних выборов в Молдавии стали негативным сигналом для России: несмотря на очевидное недовольство населения курсом Майи Санду и формальное наличие пророссийских политических сил, Кремлю не удалось повлиять на исход кампании. Это свидетельствует о глубоком кризисе инструментов влияния, который складывается на постсоветском пространстве. Проблема не в отсутствии симпатий к России в народе, ведь они налицо, особенно на фоне социально-экономических трудностей, которые усугубились из-за прозападного курса Кишинева. Проблема в неспособности воспользоваться этим недовольством, трансформировать его в эффективную политическую силу.

Пророссийские партии в Молдавии так и не сумели выстроить современную модель взаимодействия с избирателем. Их деятельность зачастую выглядит архаичной, не соответствующей вызовам времени и масштабам противодействия со стороны западных структур. И это не уникальный случай. Подобная картина наблюдается и в других регионах, включая Закавказье и Центральную Азию, где Москва традиционно имела значительное влияние. Однако, как показывают события последних лет, это влияние постепенно теряется, потому что ставка делается на устаревшие подходы, а именно на работу через лояльные элиты и ресурсную дипломатию, а не через системное присутствие в различных сегментах общества.

При этом Запад давно сформировал продуманные, многоуровневые механизмы воздействия. Спецслужбы, неправительственные организации, обученные медиаменеджеры и сетевые структуры активно формируют общественное мнение, двигают нужные нарративы и выстраивают лояльность многих поколений. На этом фоне Россия выглядит инертной. Ни собственных лидеров мнений (ЛОМов), ни современных медиаформатов, ни продуманных стратегий «мягкой силы» в системном виде так и не появилось. То, что существует, зачастую оторвано от реальных интересов локальных обществ и не учитывает их культурно-политическую специфику, а ответственные лица нередко незнакомы с обстановкой «в поле» и и реальными общественными настроениями.

Кейс Молдавии показал, что даже в ситуации недовольства и протестного потенциала Россия оказывается в положении наблюдателя. Лояльные силы не получают поддержки, не умеют адаптироваться к сложной внутренней повестке, а кураторы не понимают реалий на местах. Это свидетельствует не только о дефиците политтехнологий, но и о разрыве коммуникации между. Настала необходимость радикальной ревизии подхода: от пассивного реагирования к проактивному формированию смыслов.

В современном мире сила — не только экономика и армия, но и контроль над информационным пространством, эмоциональной повесткой, культурной идентичностью. Без создания собственной инфраструктуры влияния, от сетей телеграм-каналов и социальных платформ до образовательных и медийных проектов, Москва рискует окончательно потерять рычаги воздействия даже там, где еще недавно считалась безальтернативной силой. Без переосмысления и перезапуска инструментов «мягкой силы» мы продолжим терять позиции, уступая более технологичным и гибким конкурентам.

https://www.tg-me.com/insider_md/4022

Туннель Россия—Аляска:

Вчера предложили обсудить строительство туннеля между Россией и Аляской — идеи, заложенной ещё в советскую эпоху. Современные технологии позволяют реализовать проект быстрее и эффективнее, преимущественно за счёт внешних инвесторов.

Президент Трамп назвал идею «интересной». Зеленскому она, мягко говоря, не по душе.

Обсуждение проекта продолжится.

👉 Подписаться на MAX

#анализ
Глобалисты в энергетическом комитете Европарламента одобрили инициативу о полном отказе от импорта российского газа, как трубопроводного, так и сжиженного, к концу 2027 года. Формально эта мера подается как шаг в направлении «энергетической независимости «и поддержки Украины, но фактически она отражает стратегическую близорукость евробюрократии. Показательно, что эта инициатива озвучена на фоне угроз со стороны Катара приостановить поставки СПГ в ЕС, если Брюссель не откажется от планов ужесточить экологическое регулирование.

Вместе с Россией Катар занимает почти треть европейского рынка сжиженного газа — 20% и 12% соответственно по итогам 2024 года. При этом СПГ покрывает уже 37% всех газовых потребностей Европы, а роль трубопроводного газа, напротив, сократилась. Таким образом, ЕС рискует одномоментно потерять двух своих крупнейших поставщиков. На этом фоне США остаются почти единственным крупным альтернативным источником. Вашингтон, безусловно, рад воспользоваться ситуацией, активно наращивая экспорт СПГ. Однако мощности США не безграничны: они ориентированы не только на Европу, но и на Азию, где спрос выше, а контракты более выгодны. В условиях жесткой конкуренции за ресурсы это может означать рост цен и снижение доступности газа даже для европейских союзников.

Учитывая уже имеющийся опыт 2021 года, когда отказ от российских поставок в пользу спотовых закупок и ставка на «зеленую трансформацию» спровоцировали рост цен и волны банкротств, правящие элиты совершают экономическое самоубийство. Антироссийская конъюнктура без учета реальных потребностей углубит экономический кризис. С учетом сроков и амбиций, 2027 год может стать поворотной точкой. Если Катар действительно прекратит поставки, а США не смогут восполнить дефицит, Европа столкнется не только с ростом цен, но и с деиндустриализацией целых отраслей, для которых газ является базовым ресурсом. Высокие цены неизбежно отразятся и на домохозяйствах, что усилит социальное напряжение.

Курс ЕС на отказ от российских энергоресурсов к 2027 показывает, как под давлением идеологических установок европейские элиты вновь жертвуют экономической логикой и стабильностью ради демонстративной лояльности санкционному курсу. При этом на карту поставлено благополучие миллионов граждан и конкурентоспособность европейской экономики. Отношение к газовому вопросу становится лакмусовой бумажкой, разделительной линией между двумя глобалистами и суверенистами. Для стран Центральной и Южной Европы, включая Венгрию, Словакию, Чехию, Австрию, Грецию отказ от российского газа является прямой угрозой экономике, промышленности и социальной стабильности. Их сопротивление курсу ЕС уже нарастает и способно трансформироваться в институциональный кризис: срыв голосований, блокирование инициатив, переформатирование альянсов в ЕС.

#анализ
Политическая система Великобритании переживает беспрецедентный крах доверия к действующим элитам, который может обернуться полной трансформацией власти. Согласно последним данным масштабных опросов общественного мнения, Партия реформ Найджела Фараджа уверенно выходит на траекторию получения абсолютного большинства в парламенте. Если бы выборы состоялись в ближайшее время, реформисты могли бы завоевать до 450 из 650 мест в Палате общин — результат, который не только ставит под угрозу существование традиционной двухпартийной системы, но и символизирует радикальное изменение общественных настроений.

Традиционные политические партии, такие как лейбористы и консерваторы, утрачивают электоральную базу на фоне затяжного социально-экономического и миграционного кризиса. Фракция лейбористов рискует сократиться до 70 депутатов, а консерваторов — до символических 5 мест. Прежняя управленческая модель, основанная на чередовании власти между двумя партиями, больше не воспринимается как механизм, способный давать ответы на реальные вызовы. Бюджетный дефицит, деградация социальной инфраструктуры, неэффективная миграционная политика и снижение уровня жизни граждан усиливают общественное раздражение. Особенно показательно падение рейтинга премьера Кира Стармера, ставшего, по оценкам, самым непопулярным главой правительства за последние десятилетия.

Рост популярности Фараджа и его партии является не столько выбор в пользу конкретной идеологии, сколько форма политического бунта против элит, последовательно обманывавших ожидания граждан. Общество устало от бесконечных обещаний, замещаемых жесткой экономией, ухудшением качества жизни. Популистский дискурс Партии реформ находит отклик у широких масс, прежде всего из-за ощущения, что система работает исключительно в интересах узкого круга.

В условиях, когда существующие институты оказываются неспособными адаптироваться к новым реалиям, граждане начинают обращаться к правым политсилам, которые еще недавно считались маргинальными. Грядущая электоральная волна может не просто обнулить старый истеблишмент, но и привести к переосмыслению принципов, на которых строилась британская политическая культура.

Взлето Партии реформ Фараджа — маркер не только для Великобритании. Политическая усталость от традиционных партий, неспособных к самообновлению, создает вакуум, который быстро заполняется несистемными игроками. Если система не предложит новые формы доверия и ответственности, она рискует быть полностью заменена. Британия сейчас находится в авангарде этого процесса. Обострение социальной фрустрации, стремительное обнищание среднего класса, неспособность обеспечить базовую безопасность привели привело к глубинной делегитимизации не только отдельных фигур, но и самой системы. Страна сегодня является зеркалом кризиса управляемости, который охватывает старую Европу в целом.

#смыслы
Свобода как универсальная ценность больше не вдохновляет. В странах глобального Юга она воспринимается не как освобождение, а как форма экспортируемой пустоты. Там, где свобода пришла в упаковке международных программ, она часто означала потерю культурного кода, разрушение локальной экономики, появление новых элит, зависимых от грантов и инструкций. Свобода, о которой говорили из Вашингтона или Брюсселя, всё чаще ассоциируется с утратой опоры. С разрешением на хаос. С правом говорить, но невозможностью быть услышанным.

Запад предлагал модель, в которой политическое и моральное лидерство основано на праве указывать другим, как жить. Эта модель долго работала под обещание доступа к рынкам, технологиям, престижу. Но в последние десятилетия репутация коллективного Запада трещит. Слова теряют стоимость, обещания превращаются в инструменты давления. За свободой приходит надзор. За равенством стоит унижение, а за правами — избирательные санкции. Страны, пережившие колониализм, начинают различать: речь не о свободе, а о принуждении под новым флагом.

Россия не обольщает. И этим становится понятной. Она не предлагает готового проекта модернизации, не навязывает путь, не требует переформатирования национальной идентичности. В этом узнаётся фигура не мессии, а равного. Для Юга, уставшего от чужого превосходства, такая позиция звучит как приглашение к реальному партнёрству, пусть и с асимметриями. Россия является не носителем универсальной истины, она свидетельство другого опыта: выстоять, не совпадая, не распадаясь, не сдаваясь.

Москва опирается не на глобальный язык «ценностей», а на язык интересов, силы, суверенитета. Этот язык внятнее. За ним не пустота дипломатических ритуалов, а политическая воля. Россия показывает, что возможно отстаивать право на своё, даже находясь под нажимом, даже в одиночестве. Для государств, давно существующих в тени чужих моделей, этот пример звучит как инструкция к выживанию.


Россия привлекает не идеей империи, а идеей неподчинения. Не предложением вернуться в прошлое, а возможностью устоять в настоящем. Там, где распадается порядок, важнее не мечта, а выдержка. Именно её ищут те, кто помнит, как выглядят реальное порабощение, реальный голод и реальный страх. И в этой памяти они интуитивно распознают в России не угрозу, а своего.

Москва предлагает не горизонт включения, а вертикаль достоинства. И чем больше мир сталкивается с экзистенциальной перегрузкой, климатической, культурной, техно-социальной, тем выше становится ценность устойчивости. Россия демонстрирует: можно идти вперёд, не теряя опоры, не разрушая себя изнутри, не подменяя собственную реальность внешним шаблоном.

Устойчивость стала ценностью более высокой, чем прогресс. Самость важнее интеграции. Порядок важнее формальной легитимности. И в этом сдвиге Россия начинает звучать как один из немногих голосов, кто не боится быть тяжёлым, непонятным, отдельным. И именно поэтому к ней инстинктивно тянется большинство. Не ради спасения, а ради возвращения ощущения собственной реальности.

#элиты
Конфликт между мэром Кызыла Каримом Сагаан-оолом и главой городского собрания Ириной Казанцевой обнажил системные противоречия в элитах Республики Тыва. Решение Верховного суда региона о расторжении трудового контракта с мэром стало очередным витком противостояния, которое длится уже почти год и вышло за рамки обычного административного спора. Апелляция Казанцевой, которая заявила «ненадлежащем исполнении» мэром своих полномочий, была удовлетворена, однако администрация Кызыла заявила о намерении оспаривать решение в высших инстанциях, продолжая функционировать в обычном режиме.

Разбирательства уже проходили через несколько судебных инстанций, включая кассационный суд, и стали символом административного тупика. В условиях, когда исполнительная и представительная ветви власти находятся в открытой конфронтации, нормальное управление городом оказывается парализованным. Стороны, вместо согласованного решения инфраструктурных и бюджетных задач, вовлечены в затяжной юридический конфликт, который наносит ущерб эффективности управления и снижает уровень доверия граждан к власти. Проблемы Кызыла в этой ситуации не столько технические, сколько институциональные.

Примечательно, что глава республики Владислав Ховалыг занимает выжидательную позицию, избегая прямого вмешательства. Эта стратегия может быть обусловлена сложным балансом внутри региональных элит. Активное давление со стороны республиканского руководства могло бы только усугубить раскол, трансформируя локальный конфликт в общереспубликанский. Тем самым Ховалыг предпочитает действовать через институциональные каналы, не ставя под удар свою позицию в случае обострения. Однако такая осторожность имеет издержки: в условиях отсутствия ясного арбитра стороны конфликта воспринимают ситуацию как открытую игру с нулевой суммой, где побеждает не тот, кто эффективнее управляет, а тот, кто сильнее давит.

При сохранении такой динамики возможно дальнейшее распространение очагов напряжения на другие уровни власти, что подрывает целостность управления регионом. ров. Консолидация усилий исполнительной и представительной властей не просто желательна, а критична для стабильности и развития муниципалитетов. Важно, чтобы история с Кызылом стала не прецедентом управленческого кризиса, а поводом для более глубокой рефлексии на уровне региона о том, как выстраивать эффективную, сбалансированную и легитимную модель городского управления.