В 1923 году поэт-левфовец Сергей Третьяков сочинил мелодраму «Противогазы». Уже весной 1924-го её поставил Сергей Эйзенштейн ― прямо в работающем цехе Московского газового завода. Актёры играли среди реальных станков, а рев компрессоров и стук клёпок служили живым звуковым фоном, подчёркивая идею сблизить театр с повседневным трудом рабочих.
Краткий пересказ сюжета:
Директор завода, чтобы не сорвать крупный заказ, откладывает закупку противогазов. Когда магистральная труба рвётся, он приказывает чинить её немедленно ― без средств защиты.
Семьдесят рабочих добровольно (!) идут «шахматкой» по три минуты: починил — упал — тебя унесли, следующий пошёл. Большинство травится, многие умирают, среди них — сын директора, комсомолец Петя. Завод спасён, но цена высокой производственной дисциплины неприемлема. В финале директоr в отчаянии диктует телеграмму в прокуратуру с просьбой возбудить дело… против самого себя.
После аварии секретарша-стенографистка сообщает директору, что ждёт ребёнка от погибшего Пети. Он, цепляясь за традицию, предлагает назвать внука «Петушком».
― Нет, ― отвечает она. ― Противогаз.
Фраза «Назовём ребёнка Противогазом» может шокировать сегодняшнего читателя, но для 1920-х она действительно звучала как небольшая декларация о грядущем переустройстве мира. В молодой республике экспериментировали не только с экономикой, бытом и семейными ролями — её создатели стремились преобразить саму ткань языка.
Краткий пересказ сюжета:
Директор завода, чтобы не сорвать крупный заказ, откладывает закупку противогазов. Когда магистральная труба рвётся, он приказывает чинить её немедленно ― без средств защиты.
Семьдесят рабочих добровольно (!) идут «шахматкой» по три минуты: починил — упал — тебя унесли, следующий пошёл. Большинство травится, многие умирают, среди них — сын директора, комсомолец Петя. Завод спасён, но цена высокой производственной дисциплины неприемлема. В финале директоr в отчаянии диктует телеграмму в прокуратуру с просьбой возбудить дело… против самого себя.
После аварии секретарша-стенографистка сообщает директору, что ждёт ребёнка от погибшего Пети. Он, цепляясь за традицию, предлагает назвать внука «Петушком».
― Нет, ― отвечает она. ― Противогаз.
Фраза «Назовём ребёнка Противогазом» может шокировать сегодняшнего читателя, но для 1920-х она действительно звучала как небольшая декларация о грядущем переустройстве мира. В молодой республике экспериментировали не только с экономикой, бытом и семейными ролями — её создатели стремились преобразить саму ткань языка.
Статья М. Ф. Полынова и А. К. Потапова посвящена тому, как литовский сепаратизм конца 1980-х — начала 1990-х годов развивался во взаимной ― и далеко не симметричной ― связке с политикой союзного центра в период перестройки. Авторы показывают, что экономических причин для выхода Литвы из СССР не было: республика оставалась одним из наиболее благополучных регионов Союза. Однако гласность вскрыла «белые пятна» истории, усилив представление о незаконности присоединения 1940 года; именно эта травма стала главной идеологической опорой будущего движения за независимость.
Дальнейшая динамика, по мысли исследователей, задавалась чередованием уступок Москвы и всё более радикальных требований Вильнюса. Смена руководящих кадров (назначение А. Бразаускаса вместо Р. Сонгайлы) и создание «Саюдиса» (июнь 1988 г.) сделали национальный фронт реальным центром власти. Кульминацией раннего этапа стал августовский визит в Прибалтику секретаря ЦК А. Яковлева: его примирительные сигналы воспринимались как «зелёный свет» для ускорения суверенизационных шагов. Одновременно руководство СССР во главе с М. С. Горбачёвым публично признавало «ошибки сталинизма» и рассчитывало на союз с народными фронтами, тем самым невольно понижая собственный авторитет в глазах республиканских элит.
В 1989 году началось фактическое двоевластие: парламент Литовской ССР последовательно утверждал законы о государственном языке, приоритете республиканских правовых актов и суверенитете, а «Саюдис» добился триумфальной победы на выборах народных депутатов СССР. Союзный центр ограничивался созданием комиссий и заявлениями о «необходимости не драматизировать», что только ускоряло дрейф Литвы к независимости. Разрыв окончательно оформился в декабре 1989 г., когда ХХ съезд КПЛ большинством голосов объявил партию самостоятельной и поддержал курс на восстановление государственности.
Решающее слово оставалось за Верховным Советом Литвы нового созыва: 11 марта 1990 года он принял Акт о восстановлении независимости. В ответ Москва применила частичную экономическую блокаду и вела переговоры, но от силовых мер (до трагедии у Вильнюсской телебашни в январе 1991 г.) воздерживалась. После провала ГКЧП в августе 1991 года Государственный Совет СССР признал независимость Литвы, зафиксировав фактический раскол Союза.
Авторы приходят к выводу, что сочетание демократизации, гласности и кадровых перетасовок открыло в Прибалтике «окно возможностей», но союзные структуры показали институциональную беспомощность: отсутствие единой стратегии, половинчатые решения и ставка на «самоуспокоение» («Да куда они денутся? Перебесятся», ― словами Горбачёва) трансформировали латентный национализм в мощный сепаратизм. Литовский прецедент, утверждает статья, стал важнейшим катализатором распада СССР, поскольку наглядно продемонстрировал, что центральная власть не готова ни интегрировать, ни удерживать республики в рамках обновлённой федерации.
Дальнейшая динамика, по мысли исследователей, задавалась чередованием уступок Москвы и всё более радикальных требований Вильнюса. Смена руководящих кадров (назначение А. Бразаускаса вместо Р. Сонгайлы) и создание «Саюдиса» (июнь 1988 г.) сделали национальный фронт реальным центром власти. Кульминацией раннего этапа стал августовский визит в Прибалтику секретаря ЦК А. Яковлева: его примирительные сигналы воспринимались как «зелёный свет» для ускорения суверенизационных шагов. Одновременно руководство СССР во главе с М. С. Горбачёвым публично признавало «ошибки сталинизма» и рассчитывало на союз с народными фронтами, тем самым невольно понижая собственный авторитет в глазах республиканских элит.
В 1989 году началось фактическое двоевластие: парламент Литовской ССР последовательно утверждал законы о государственном языке, приоритете республиканских правовых актов и суверенитете, а «Саюдис» добился триумфальной победы на выборах народных депутатов СССР. Союзный центр ограничивался созданием комиссий и заявлениями о «необходимости не драматизировать», что только ускоряло дрейф Литвы к независимости. Разрыв окончательно оформился в декабре 1989 г., когда ХХ съезд КПЛ большинством голосов объявил партию самостоятельной и поддержал курс на восстановление государственности.
Решающее слово оставалось за Верховным Советом Литвы нового созыва: 11 марта 1990 года он принял Акт о восстановлении независимости. В ответ Москва применила частичную экономическую блокаду и вела переговоры, но от силовых мер (до трагедии у Вильнюсской телебашни в январе 1991 г.) воздерживалась. После провала ГКЧП в августе 1991 года Государственный Совет СССР признал независимость Литвы, зафиксировав фактический раскол Союза.
Авторы приходят к выводу, что сочетание демократизации, гласности и кадровых перетасовок открыло в Прибалтике «окно возможностей», но союзные структуры показали институциональную беспомощность: отсутствие единой стратегии, половинчатые решения и ставка на «самоуспокоение» («Да куда они денутся? Перебесятся», ― словами Горбачёва) трансформировали латентный национализм в мощный сепаратизм. Литовский прецедент, утверждает статья, стал важнейшим катализатором распада СССР, поскольку наглядно продемонстрировал, что центральная власть не готова ни интегрировать, ни удерживать республики в рамках обновлённой федерации.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
этот мем, в свое время, прошел мимо меня, но не могу не выложить его
Приобрел достаточно уникальное издание - каталог коллекции живописи Челябинского трубопрокатного завода. Коллекция интересна тем, что она подбирается по тематическому принципу и связана с изображением советского металлургического производства. Сами по себе картины не шедевры первого порядка даже в рамках советской живописи, но в рамках собрания оказываются важной частью образа прошлого. Насколько я знаю коллекция нигде постоянно не выставляется, поэтому каталог дает возможность посмотреть на нее масштабно.
После поста о каталоге ЧТПЗ мне написал админ замечательного канала «Я книгоноша» — там с любовью сканируют и выкладывают редкие книги. И прислал ссылки на два потрясающих альбома, посвящённых образу советских милиционеров в искусстве:
🔗 Первый альбом
🔗 Второй альбом
Там столько прекрасного! Но особенно интересно, как советские художники, даже работая с «заказной» темой, не просто воспроизводили канон, а постоянно искали новые выразительные средства. Это не сухая агитка — здесь есть и динамика, и характер, и эксперименты с формой.
Очень ценно, что такие материалы сохраняются и становятся доступными. Большое спасибо «Книгоноше» за работу! Если вам близка тема советского искусства — обязательно загляните.
🔗 Первый альбом
🔗 Второй альбом
Там столько прекрасного! Но особенно интересно, как советские художники, даже работая с «заказной» темой, не просто воспроизводили канон, а постоянно искали новые выразительные средства. Это не сухая агитка — здесь есть и динамика, и характер, и эксперименты с формой.
Очень ценно, что такие материалы сохраняются и становятся доступными. Большое спасибо «Книгоноше» за работу! Если вам близка тема советского искусства — обязательно загляните.
Я давно и искренне люблю научно-просветительский проект «Арзамас» — настолько, что даже оформил пожизненную подписку. Однако, регулярно слушая их материалы, я заметил, что тема СССР встречается в их курсах не так часто. Решил проверить: зашел на сайт, открыл раздел «История России» и насчитал там 63 курса — больших и маленьких. Из них только 8 посвящены советскому периоду (причем три — личностям: Ленину, Троцкому и Сталину). А вот про XIX — начало XX века курсов оказалось 18.
Конечно, «Арзамас» — частный проект, и редакция вправе сама решать, о чем рассказывать. Возможно, советская эпоха кажется им слишком чувствительной или рискованной по сравнению с Древней Русью или XIX веком. Но мне всё равно хотелось бы больше материалов про СССР.
Если этот текст читает кто-то из редакции или читатели, которые с ними на связи, — я даже готов помочь в создании курса или подкаста о советском прошлом. Уверен, там есть много интересного, что стоит обсудить!
Конечно, «Арзамас» — частный проект, и редакция вправе сама решать, о чем рассказывать. Возможно, советская эпоха кажется им слишком чувствительной или рискованной по сравнению с Древней Русью или XIX веком. Но мне всё равно хотелось бы больше материалов про СССР.
Если этот текст читает кто-то из редакции или читатели, которые с ними на связи, — я даже готов помочь в создании курса или подкаста о советском прошлом. Уверен, там есть много интересного, что стоит обсудить!