Тяжело было издавать советский глянец, думаешь, что прививаешь пролетариату чувства стиля, а оказывается потакаешь нэпманевским элементам
Кому-то по душе детективы, кому-то — мелодрамы, а я обожаю забытый сегодня жанр — советские производственные драмы, почти исчезнувшие вместе с поздним СССР.

Недавно пересмотрел великолепный фильм «Собственное мнение» (1977) с Владимиром Меньшовым. По сюжету в провинциальный заводской городок приезжают двое «социологов» из Москвы, чтобы понять, почему коллектив буксует. Очень скоро выясняется: новоиспечённый начальник цеха оказался технократом до мозга костей и напрочь игнорирует человеческий фактор. Герои картины, которых сегодня правильнее было бы назвать корпоративными антропологами, убеждают директора завода создать постоянную лабораторию, чтобы изучать рабочую среду и внедрять изменения не только “по цифрам”, но и с учётом психологических нюансов.

И это вовсе не кинематографическая фантазия. На КАМАЗе действовала полноценная социологическая служба: специалисты проводили интервью, анализировали отчёты, готовили рекомендации для руководства. Исследователей воспринимали не как сторонних наблюдателей, а как часть управленческой вертикали — именно поэтому их выводы действительно влияли на решения, повышая мотивацию и адаптацию сотрудников. Жаль, что сегодня подобные интегрированные команды почти растворились внутри HR-департаментов, утратив возможность заниматься комплексной аналитикой.
Фильм «Председатель» (1964) — удивительное явление советского кинематографа. Одни называют его первой «производственной драмой», другие — образцовым «колхозным кино», однако главное, что картина остаётся мощным художественным высказыванием о людях, власти и нравственном выборе. Михаил Ульянов, создавший образ председателя колхоза Егора Трубникова, блестяще передаёт всю сложность и внутренние противоречия своего героя.

Нищета деревни без прикрас. Лента честно показывает бедственное положение послевоенных колхозов. Пусть ко второй серии на экране уже появляются новые дома и даже больница, но грунтовые дороги, поношенная одежда и дефицит подчёркивают: благополучие остаётся хрупким. Режиссёр прямо называет причину — постоянное «выжимание» ресурсов из села партийно-хозяйственным аппаратом: выполнение зернового плана часто происходит за счёт самих колхозников.

Антагонист из МГБ. Главным противником Трубникова становится сотрудник органов безопасности (роль Владимира Этуша). Кавказский акцент персонажа и временные рамки действия — 1952–1953 гг. — дают прозрачный намёк одновременно и на Берию, и на сталинскую систему в целом. Для середины 1960-х такая откровенность выглядела смело: сценарий ещё готовился во времена «оттепели», когда разговоры о тёмных сторонах послевоенной действительности только набирали силу.

Присутствие Сталина. Имя вождя звучит в кадре напрямую — редкость для 1964 года, когда десталинизация была в самом разгаре. Этот штрих добавляет повествованию исторической достоверности и подчёркивает драму надежд и разочарований советской деревни.

Неоднозначный герой. Егор Трубников — не «хрестоматийный» положительный персонаж. Он талантливый хозяйственник, но при этом живёт с одной женщиной, имея в Москве законную жену; в минуты гнева не брезгует крепким словом и может пойти врукопашную. Его человечность проявляется именно в несовершенстве, что делает образ особенно современным.

Бюрократия против здравого смысла. Райком партии показан скорее как бюрократическая структура, склонная к показухе, нежели к решению реальных сельских проблем. Тем отчётливее контраст: цельный, пусть и нелёгкий характер Трубникова — и безликая система, предпочитающая красивые отчёты живым людям.

Смотреть «Председателя» в 2025-м непросто не потому, что он двухсерийный. Куда тяжелее примириться с мыслью, что энтузиазм героев — их желание поднять село, построить школу, больницу, дороги — сегодня почти не виден в реальности. Большая часть деревень, за которые они боролись, либо пришла в запустение, либо растворилась в структурах безликого агрохолдинга, где судьбу земли решают не председатели-энтузиасты, а менеджеры в Excel-таблицах. Именно поэтому фильм звучит острее: он напоминает, что любое «производство» держится на живых людях, и что истинное благополучие измеряется не центнерами зерна, а тем, останется ли в селе жизнь.
Сходил на выставку Ильи Машкова в Третьяковке — и обнаружил занятую перекличку. Экспозиция начинается с его натюрмортов: вот ананасы (хорошо, что без рябчиков) и прочие фрукты, а заканчивается масштабным диптихом 1936 года — «Советские хлеба».

В аннотации указано, что здесь изображены темный и светлый хлеб, но я так и не разобрался, где какой. Возможно, это как у Павича в «Хазарском словаре» — есть мужская и женская версии, а отличия ищите сами.
Мы знаем Илью Машкова как одного из основателей «Бубнового валета» — художника, который смело экспериментировал с формой и цветом, создавая сочные, почти «фовистские» натюрморты и портреты. Но 1930-е диктовали свои правила: вместо буйства красок — каноны соцреализма, вместо свободного творчества — политический заказ.

Вот его работа, посвящённая XVII съезду ВКП(б) («Съезду победителей»), на котором триумфально воспевали Сталина, а вскоре после — репрессировали большинство участников. Ирония истории в том, что даже такие картины становились частью трагического фона эпохи.

Но что, если бы Машкову дали волю? Если бы соцреализм не отвергал его любовь к ярким, почти «бубнововалетским» цветам? Мог бы получиться альтернативный авангардно-социалистический стиль: где Маркс, Энгельс, Ленин и Сталин написаны сочными мазками, а революционный пафос соседствует с декоративной насыщенностью.
Многие уверены, что первый официальный конкурс красоты в России — это «Московская красавица» 1988 года (или можно считать конкурс в новосибирском Академгородке). И правда, это было громкое событие: 2500 девушек на кастинге, финал в «Лужниках», телевизионная трансляция и победа 16-летней Маши Калининой.

Но на самом деле русские «королевы красоты» выбирались гораздо раньше — еще в 1920-х годах. Правда, не в СССР, а в эмигрантской среде.

После революции тысячи русских оказались за границей, и в Париже — центре русской диаспоры — стали проводить конкурсы «Мисс Россия».

Условия были строгими:
✔️ возраст 16–25 лет,
✔️ русское происхождение,
✔️ «безупречная репутация».

Так что, пока в СССР женщин оценивали в трудовых подвигах, в Париже русские эмигрантки продолжали традиции светских балов и изящества.
Duckworth_and_Hunt_-_Espionage_in_the_Eternal_City_(2019).pdf
1.3 MB
Об операции ЦРУ против сборной СССР во время Олимпийских игр-1960

В выходные разжился пдф-ом научной статьи 2019 года о работе ЦРУ на Олимпиаде-1960 в Риме (в 2017-м году ЦРУ рассекретило некоторое количество документов)

Duckworth Austin, Hunt Thomas M. Espionage in the Eternal City: the CIA, Ukrainian Émigrés, and the 1960 Rome Olympic Games // Journal of Intelligence History. 2019, Vol. 18, №. 2, pp. 233–252

Всё это было в рамках более общей операции «Аэродинамик», проводившейся ЦРУ с помощью членов ОУН: глава СБ ОУН(б) Мыкола Лыбидь, разнообразные украиноговорящие эмигранты, первые контакты со сборной СССР во время матчевой встречи сборных СССР и США по лёгкой атлетике в 1959 году, уже в Риме безуспешные попытки склонить к побегу прыгуна в длину Игоря Тер-Ованесяна и штангиста Якова Куценко (оба - киевляне).

То, о чём кричала советская пропаганда, как минимум частично оказалось правдой…

/////

Как читать иноязычные книги/статьи в автоматическом переводе на русский, тыц

/////


Для полноты картины добавлю в комментах ещё три пдфа, где идёт речь о действиях ЦРУ против спортсменов Восточного блока (ссылки ведут прямо на нужные комменты)

1. Maraniss, David. Rome 1960: the Olympics that Changed the World. 2008 (ссылка)
Популярная (но вполне толковая) книжка от американца-беллетриста (много фоток) - первые публичные упоминания о ЦРУ против сборной СССР.

2. Rider Toby C. Cold War Games: Propaganda, the Olympics, and U.S. Foreign Policy. 2016 (ссылка)
Отличная научная книга, где в том числе подробно описано, как ЦРУ через сотрудников журнала Sports Illustated успешно «распропагандировало» венгерскую сборную на Олимпиаде-1956 в Мельбурне (сразу после событий в Будапеште).

3. Щербак Ф.А. На XVII Олимпийских играх // Сборник статей по вопросам агентурно-оперативной и следственной работы Комитета государственной безопасности при Совете министров СССР. 1960, № 4(7), с. 114-120 (ссылка)
Статья генерал-майора КГБ в совсекретном сборнике «по обмену премудростями» – сразу после Олимпиады (рассекречено в 2009-м году, взято из заглохшего тг-канала).



P.S. В общее оглавление пдф-ов по спортивной истории добавил (в часть 1 пункт 3)
В архивах сохранилась любопытная жалоба работников кооператива при МВД Латвийской ССР, адресованная ЦК Компартии. На первый взгляд — типичное письмо "маленького человека": эмоциональные обороты, подпись "Оскорблённые, обманутые, ни за что потерпевшие материально работяги", нарочитая простота формулировок.

Но здесь кроется первый парадокс: авторы явно не были простаками. Попасть в ведомственный кооператив МВД мог далеко не каждый — это уже говорит об их связях или статусе. Почему же они изображают наивность? Вероятно, это расчёт: играя роль "обиженных трудяг", они усиливают эффект и повышают шансы на реакцию "сверху".

Второй момент ещё интереснее: ЦК действительно провёл проверку — и выявил нарушения у бывших руководителей МВД республики. Правда, отделались они не уголовными делами, а партийными взысканиями.

Этот случай — отличная иллюстрация советской системы:

Миф о "честном милиционере" сталкивается с реальностью, где злоупотребления были не редкостью.
Но и партийный контроль работал — пусть и избирательно. "По шапке" могли дать, особенно если жалоба попадала в нужные руки.
Вывод? Советская бюрократия была сложнее пропагандистских образов: в ней умели и "играть в наивных", и покрывать своих, но иногда — и наводить порядок. Главное, чтобы "сигнал" был оформлен правильно.
В годы Второй мировой войны американское командование привлекало к службе не только лётчиков и моряков, но и антропологов. Одним из результатов этой необычной мобилизации стала книга видного культурного антрополога Рут Бенедикт «Хризантема и меч» (1946). Работая по заданию Управления военной информации США, Бенедикт вынуждена была изучать Японию «на расстоянии»: через литературу, газетные вырезки, кинохронику и беседы с японцами, жившими в Америке, поскольку поездка в воюющую страну была невозможна. Этот метод — «культура на дистанции» — строился на тщательном анализе письменных источников и устных свидетельств и позволял выявить глубинные культурные паттерны, определявшие действия противника. Антропологи искали не только корни агрессии, но и потенциальные «точки приложения» — те слабости мировоззрения, к которым могла апеллировать военная пропаганда.

Подобные исследования, по-видимому, велись и в Советском Союзе, но их центрами стали не университеты и институты РАН, а спецслужбы — КГБ и ГРУ. В закрытых аналитических записках советские специалисты столь же дотошно dissectировали социальную ткань сопредельных стран, чтобы использовать обнаруженные культурные напряжения в оперативной работе.

Когда-нибудь, если доживём до раскрытия секретных архивов, историки получат уникальный материал: станет ясно, насколько «культурная разведка» советского образца совпадала или расходилась с западным опытом времён мировой войны и какую роль гуманитарии действительно сыграли в работе спецслужб.
В начале 1970-х Наталья Дмитриева работала в отделе литературы и искусства журнала «Смена». За кофе-паузами, устав от бесконечных материалов о комсомольских стройках, она мечтала о совершенно ином издании — таком, где читатели рассказывали бы о тех, кого действительно любят и кто живёт рядом каждый день: о кошках и собаках. Уже тогда родилось и название, лёгкое и запоминающееся, — «Кот и Пёс».

Попытки воплотить идею в жизнь встречали жесткую партийную цензуру. В ЦК ВЛКСМ, которому подчинялась «Смена», недоумённо спрашивали: «Какой кот, какой пёс? Где герои коммунистического труда?» Даже авторитеты вроде Сергея Михалкова и Анатолия Алексина не смогли проломить эту стену. Предлагали довольствоваться «Юным натуралистом» — прекрасным, но всё-таки детским и сугубо научно-популярным журналом.

Настоящий шанс появился с началом перестройки. 1 сентября 1990 года Москва впервые проводила масштабный праздник «Наши верные друзья»: всё Бульварное кольцо заполнили кошки из питомников, дрессированные собаки, голуби и аквариумисты. К этому дню Дмитриева вместе с единомышленниками подготовила пилотный номер газеты «Кот и Пёс», отпечатанный в типографии журфака МГУ по благословению декана Ясена Засурского. Прилавок на Сретенском бульваре быстро окружили любопытные прохожие, и все три сотни экземпляров, пахнущие типографской краской, разошлись по 30 копеек за утро.

Первым официальным читателем оказался… Юрий Лужков. Тогда ещё малоизвестный председатель Моссовета, он стоял у входа в «Уголок дедушки Дурова», куда Дмитриева принесла «свежак» Наталье Юрьевне Дуровой. Охранник не хотел пропускать «незнакомца в зелёной шляпе», и редактор вмешалась, а заодно вручила Лужкову первый экземпляр. Так будущий мэр Москвы оказался в числе тех, кто увидел газету раньше всех.

Новый проект получил горячую поддержку творческой среды. Писатели предлагали тексты, а эмблему нарисовал Виктор Чижиков, «отец» олимпийского Мишки. Его рыжий кот на логотипе позже стал прародителем кошачьего питомника Дмитриевой. Делать газету приходилось практически вручную: строки отливали на линотипе, выкладывали на свинцовый талер, катали валиком — технология середины ХХ века, но энтузиазм перекрывал все неудобства.

Так из редакционных мечтаний, упорства и ветра перемен родилось первое советское периодическое издание, посвящённое домашним питомцам. «Кот и Пёс» не только выжил в турбулентные девяностые, но и заложил фундамент целого сообщества любителей животных, для которых короткое название газеты стало символом тепла, открытости и безусловной любви к братьям нашим меньшим.
2025/06/29 12:46:38
Back to Top
HTML Embed Code: