Не лучше ли жить в покое, чем в суете? Суета – это для детей, для памяти, для преодоления смерти. Мне это не нужно. Я хочу отдаться смерти, не хочу через неё переступать. Я пройду сквозь. Думая так, я успокаиваюсь. Думая так, я боюсь, что окончательно отвернусь от тех, кого считаю близкими, что умру я гораздо быстрее, чем хотелось бы. Этот страх сильнее меня.

Нужен всего лишь решительный шаг к иночеству. Но суетная жизнь слишком сладка, а жизнь покойника – слишком страшна!

У меня никогда не было мечты. Точнее, не было такой мечты, к которой нужно стремиться всю жизнь. По-настоящему я мечтаю лишь о покое.

Кажется, я в том состоянии, в котором люди попадают в секту.

Снился сон. Это был фильм, действие которого развивалось совершенно абсурдно.

Всё начинается с родословной главного героя. Нам показывают трёх его предков, живших в одно и то же время – трёх мужчин, которые чего-то добились. Удивительно, но их дела пошли в гору, когда они одновременно, находясь в разных точках мира, взялись готовить коктейль из водки и арбузного сока. Именно то, что все они испили сие недоразумение в один и тот же момент, и было условием их успеха.

Главный герой не унаследовал достоинств трёх своих великих предков. Он жил в полунищете со своей женой. Однако он всегда носил белый костюм-тройку, когда ему доводилось выходить в свет, что случалось довольно часто, так что в костюме он был почти всегда. И вот однажды он вышел в свет, нищий и голодный, с причёской, как после удара мешком с мукой по голове: длинные полуседые волосы торчали и одновременно с тем ниспадали.

Главный герой сидел в кинотеатре и неудержимо и надрывно хохотал над каким-то фильмом, пока публика безучастно смотрела в экран, не обращая внимания на раздувающийся от смеха живот человека в белом костюме-тройке.

Далее следует пробел в повествовании.

Какой-то тёмный, сажистый интерьер. Главный герой лежит на кровати, всё ещё в костюме. Он накрыт белым одеялом до груди, лежит и смеётся, испуская воздух и хрипя, как курильщик. И тут вдруг обнаруживается краснеющее пятно на одеяле. Одеяло сползает, и оказывается, что на костюме есть надрез, от которого тоже исходит красное пятно. Он ранен! Рукой он пытается прикрыть рану, пока жена суетится вокруг него.

Снова перемена сцен.

Доктор, человек под два метра ростом, с широкой спиной и лысой головой, одетый как прозектор, грузно идёт по залу кинотеатра. Главный герой и его жена здесь живут. И он, тот, кто наложил шов на рану неудачника, идёт, чтобы сделать инъекцию от столбняка, забытую в спешке. Впрочем, доктор не торопится.

Доктор плутает по подсобкам, пока не выходит на задворки. Там – газовый свет и испарения. И тут он видит главного героя и его жену. Они сидят на коленях и виновато, трепетно смотрят на доктора, все в поту и саже. Белого костюма нет, его заменило потрепанное пальто. И ещё кое-чего нет. Левой руки главного героя, отрубленной по запястье.

На этом фильм кончился. Под большим впечатлением я проснулся.

Я записываю этот сон в пять утра, потому что произошло нечто необычное. Я, опять же, не видел ничего из описанного. Я всё это проживал, как если бы смотрел кино, не имея глаз, каким-то шестым чувством. И эта финальная сцена. Доктор открывает дверь, и я чувствую, что моё существо уносит к двум персонажам, сидящим на коленях, и это моё шестое чувство всецело обращается к обрубку. Это было так живо и страшно, что я проснулся.

Я не знаю, видят ли другие люди сны так же. Но обычно никто не описывает ничего подобного. В любом случае, меня всегда поражает это погружение в действие, по существу бессмысленное, но такое живое и подвижное... Очень захватывает.

Сначала мне мешали спать шумы. Затем – рассветное сияние. Теперь и сны восстали против меня.

Удалённая интеракция, друзья. В течение десяти минут можете написать в комментариях что угодно, и я начертаю сие маркером на стене Лампы. Условие: не более четырёх слов (предлоги не в счёт).

Вы многое теряете.

бопики.

Ну это даже что-то вроде каллиграфии.

Интеракция окончена, следующий раз будет через одну вечность.

Я никогда не соответствовал чьим-либо требованиям. Я бесконечно этого хочу, но у меня не хватает сил и умения.

Другие – это бездна, в которую опасно глядеть. Но глядеть надо. Парадокс.

Слишком много парадоксов. Пытаясь их осмыслить, мой разум ломается, шипит, шкворчит, но ничего толкового не рождает, разлагаясь и умирая. И я просто сдаюсь, погружаясь в абсурд и преумножая его.

Бороться с абсурдом мало кто способен. Я не в числе этих людей.

Никто не поможет. Я никому не помогу. Наверное, впереди маячит остров, скрытый в тумане.

Ничтожно. Я не могу ничего создать, только разрушать. И не могу не разрушать, пока не перейду грань недеяния.

Я пытаюсь наслаждаться разрушением, но это тоже выливается в парадокс, с которым я не справляюсь. Я не жажду разрушения. Я хочу лишь покоя.

А может, я просто слишком молод и спешу. И все по малости лет в той или иной мере впадают в нигилистическое отчаяние от всеобъемлющей бессмысленности. Я не знаю.

Простите. Я повторяюсь. Усмиряющая тень постоянства.

Сидим впитываем нечто вроде ВАЙБа.

Чёрт, она впитала всё до капли.

АТМОСФЕРА дня прошедшего.

Лето прошло незаметно, как и всегда. А вот осень ожидается мощная, тосковать не перетосковать.

Вы как хотите, а у меня эта песня всегда ассоциировалась с уходящим летом.

Продам обложку шугейз инди альбома, неношенная.

Какой трек вы боитесь переслушивать, зная, что вы запомнили его не таким, какой он есть на самом деле, – запомнили его лучшую, "достроенную" непрочной памятью версию?

Так вот, не бойтесь. Такой эффект оказывает хорошая музыка, если не вообще хорошее искусство. Хорошее всегда лучше идеального. Идеальное случится однажды и не повторится вновь, оно сведёт всех с ума, потому что его нельзя будет запомнить, но постараются запомнить все. Человек помнит все ошибки и шероховатости, это в его природе. Поэтому нужно время от времени возвращаться, корректировать расхождения между прошедшей негладкой действительностью и стремящейся к идеалу памятью, ставить себя на место, чтобы не приближать себя к крушению. Переслушивая, перечитывая, пересматривая обнаруживаешь даже больше недочётов, утверждающих жизнь. Одновременно с тем ничто больше не дарит столь воодушевляющее чувство собственной принадлежности ко времени и не позволяет так легко говорить: "Да, были мы дебилы". Именно такое возвращение поддерживает здравый смысл и позволяет душе закоснеть. Именно это и есть тихая гавань блуждающего впотьмах разума, вечный маяк длящейся из прошлого неизменности.

Из этой странной логики получается, что любая жизнь, текущая в здоровом цикле воспроизведения воспоминаний, – это хорошая жизнь. Кажется, где-то здесь кроется секрет того, почему люди ведут дневники и т.н. тгк, иначе – занимаются литературой, делом, не терпящим идеализации.