Иногда я просыпаюсь и думаю о тебе. Здесь светит солнце, неуемное солнце, а там, у вас, уже свирепствует и хлещет дождями как пощечинами осень. Под утро здесь из открытых на ночь окон только пробирается тонкой змейкой прохлада, я натягиваю на плечо в полусне одеяло, но проходит немного времени и солнце встает и становится сначала тепло, потом жарко... Я думаю о тебе как о далекой стране. Нужно было уехать, чтобы влюбиться. Чтобы смириться, чтобы успокоиться, чтобы начать думать о тебе. Да, пожалуй, нам всем нужно пройти через очистительную тоску, чтобы снова забрезжило желание жить. Защекотало кончики пальцев. А иногда я думаю, как же после смерти перехватит горло желание жить, сожаление о несделанном, непрожитом, непонятом. Недолюбленном и невылюбленном. Как же это, наверное, будет больно. Нет, уходить надо без следа. Как камень в воду, пока прохладное солнце. Но как же любовь, которая всегда приходит через даль и разлуку... Будто она живет в длиннофокусном кинообъективе. Иногда я думаю о тебе, ведь женщина навсегда для меня — собрание всех удовольствий мира, точка отсчета следующей жизни, точка отсчета нового света. И безусловного счастья. Иначе и не бывает, иначе у нас и не будет. Солнце встает и начинает медленно подбираться к раме окна и — согревать. Мою выброшенную на песок далекой страны одинокую душу. Она ежится от необходимости нового дня, она цепляется мыслью за будущее тепло твоей нежности. Будто ее кто-то мне обещал. Будто ты обещала. Просыпаюсь и как будто слышу шорох ускользающей мысли. Мысли о том, что солнце оно для всех, для всех, как и любовь, знаешь ли. Как и любовь. Моя далекая и дорогая. Пусть тебе там будет теплее. Посылаю тебе через тысячи километров солнечный зайчик... Маленькое дрожащее пятнышко солнца. Дрожащая монета, блинчик, желток, пляшущее золото. Это все, что у нас с тобой есть.

Подруга забрала на машине и повезла — встречать освобожденного заложника Максима, которого вернули хамасовцы и который выписался из больницы и приехал домой. Впервые за два года. После той страшной дискотеки.
И я увидел этого парня пару часов назад — своими глазами.
И увидел огромную толпу израильтян со счастливыми лицами, с детьми, стар и млад, в океане бело-голубых флагов, криков, аплодисментов, песен — они встречали своего героя! С конфетами, детскими подарками, нарисованными руками плакатиками... Было безумно трогательно и сильно и пронзительно... Этот вихрь радости — от сбывшейся надежды, почти чуда.
В маленьком городке близ Хайфы встречали того, кто выжил и вернулся.

Все это одно дело видеть по ТВ, в этом есть доля абстракции, где-то там, какой-то хамас, граница, заложники, тысячу раз слышишь это и реальность будто вымывается... Но когда в двадцати метрах от себя видишь парня, который два года сидел в подвале у террористов и ты понимаешь, что он же, вот он же — стоит тут и щурится от солнца... Тут конечно эмоции и ощущения очень... необычные, страшные.
Что у него в голове и в душе? У Максима. Помимо радости и счастья от такой встречи... Дай ему господи сил справиться со всем этим, дай ему сил... Такая вот встреча. Прикосновение к большой истории. Запомню на всю жизнь.

«В детстве и в юности ангелы носят тебя на руках твоих грез. Потом они устают и оставляют тебя.
Все детство над ребенком издеваются, готовя его ко времени, когда ангелы оставят его.

Есть на старых коврах такая картинка — олень падает со скалы в пропасть, когда за ним бежит волк. Олень выбрал свободу и падение, чем быть жертвой.

В финале фильма Трюффо «400 ударов» мальчик бежит к морю и только в этом кадре он свободен, он свободен только когда бежит к морю. И на этом кадр обрывается, он все же не рыба, он человек.

Свобода не когда ты оказываешься в новом месте в одиночестве, свобода только когда ты куда-то стремишься, бежишь»
#аристакисян

Мое психологическое состояние достаточно тяжелое. Трудное. Вот уже не одну неделю. Об этом совершенно не хочется ни писать, ни говорить, ни делиться. Хотя мне особенно делиться и не с кем, я живу внутри себя крайне закрытую жизнь и ни с кем проблемы своей души не обсуждаю. Мне — не с кем. У меня нет близких людей, вообще. Но мне тяжело. И наверное, при том, что об этом меньше всего хочется писать, не написать об этом, когда у тебя есть только это — возможность писать, трудно. Поэтому пишу. Чтобы стало чуть легче.
Комментариев ободряющих не надо, они бесполезны и даже раздражают. Уверен, все наладится. А если не наладится, не страшно.
Обычное дело. Тяжелое психологическое состояние. У многих так, у очень многих, даже при внешнем благополучии, успешности и занятости. Жизнь состоит из боли и терпения, и из редких вспышек счастья. И я прекрасно это знаю. Я вообще слишком много знаю про жизнь и про себя, чтобы слишком уж сильно тревожиться. Но просто больно. Просто поделился. Но если что, ничему конечно удивляться не стоит.

Сегодня было уже пятое занятие моего кинокурса. Два часа я разбирал Караваджо, самого кинематографичного художника в истории, на полотнах которого учились все великие режиссеры, так вот разбирал его знаменитую картину «Юдифь и Олоферн» — как кинокадр, разбирая картину по художественным составляющим, по гармонии и диалогу художественных элементов внутри кадра, а так же по кинопроизводству... Меч — реквизит, какой на актерах грим, как сочетается с цветом кожи, какой кастинг сделал Караваджо, как закомпоновал кадр оператор, на какую оптику снимал эту сцену (какие бы кадры мы досняли, если бы делали из этой картины сцену?), как и откуда поставил свет, какие источники (здесь про голливудскую трехточечную установку света, ахах), какими цветами оформил сцену и как разложил их в кадре художник-постановщик, а как добавил в эту сцену красок костюмер, ну и так далее... Два часа конечно не хватило. Но основные вещи сказал. На примере картины великого мастера объяснять, что такое кино, его многослойность, и что такое режиссура — бесконечно интересно!
Караваджо — крутой режиссер, скажу я вам!
Ну а ученики благодарили за лекцию. А я рад, что они начинают лучше понимать кино и мыслить кинематографично.
#киношколагончукова

На фото — великий Ларс фон Триер. А по ссылке пронзительный часовой докфильм о том, как этот чертов гений снимал "Танцующую в темноте".
Он там в трусах ходит с оттопыренной мотней и рассуждает о том, что актерская профессия унизительна. ОБОЖАЮ ЕГО
#гончпросмотр

Безумная эксцентрика, кинематографические аффекты, своеобразный экшен авторского кино, персонажи сумасшедшие, работа с цветом, светом и декорациями, залитыми ярким белым божественным свечением, фильм Пола Томаса Андерсена с дурацким названием "Любовь, сбивающая с ног" — лучший фильм о любви, что я видел.
Вообще когда откровенно чокнутые люди вдруг находят свою любовь — те искры, которые летят на весь свет — неподражаемы.
А если режиссер может еще и показать такую любовь через немотивированные аварии, комичные драки, нарочито надуманные катастрофы, и совершенно отбитый сюжет и абсурдистские сцены — это дорогого стоит. Визуализация безумия любви.

И да, смотрел и думал — как же я скучаю по любви.
Как же я скучаю по любви.
По вот такой.
Бескомпромиссной в своем безумии. Опасной для души, которую такая любовь бросает словно в миксер.
Она была у меня, я держал в руках эту птицу, тоска по которой будет бесконечна, как и надежда, что ты однажды испытаешь это вновь. #гончпросмотр

сидишь в Нижнем Новгороде и кругом говорят — в Москву надо ехать, в Москве вся сила, брат!

переехал в Москву, сидишь в Москве, вокруг говорят, за бугор надо ехать, там вся сила, брат!!

сижу вчера в Израиле на пляже, рядом мужички трутся кричат громко руками размахивают — ну что Израиль?! в Америку надо ехать, в Америке вся сила брат!!

в общем, двигаем в Америку, брат?!!

Прислали частушку про меня

Вместо станции Разлив
Он уехал в Тель-Авив!
Вот какой рассеянный
Внук Доры Моисеевны

Море уже темнее, ветер резче, все вокруг хмурится, осеннеет, свежеет. Солнце еще греет, сильно, но уже короче его тепло. Море показывает характер. Но все равно хожу, окунаюсь, смотрю на гладкие стеклянные волны его, чувствую солоноватый вкус его на губах. Уношу на себе немного песка — частицы этой земли. Море как божество, к которому ходишь на молитву тела, окунаешься в эту веру, проводишь ритуал, пытаясь устоять на ногах под его ударами-волнами, и даже когда уходишь, возвращаешься к берегу, оно толкает тебя в икры, шутливо пытаясь свалить с ног! Но затем накидываешь рубаху на последние соленые капли на спине и идешь домой. Священное море, мой любимый больной в этом мире, я не оставлю тебя, я буду навещать тебя до самого конца, до самых холодов.

Решил получить загранпаспорт, тот самый, израильский, сильный, с которым можно ездить по всему миру. Приготовился к битве. С жутким бюрократическим левиафаном. В другой стране, с другим языком. Непонятно где и как. Было страшно.
Началось. Так как административные здания в Хайфе разбомбили, поехал получать паспорт в городок Кармиэль. Где-то в пустыне. В часе езды.
Сначала записался через месяц в Цфате, и уже начал страдать. Но добрая женщина юрист сказала, зачем ждать месяц? Посмотри записи свежие! И я чудом нашёл запись на следующий день, утром сел и поехал. Чудо.
Насилу нашёл отделение в торговом центре, где-то в глубине, будто его старательно прятали, и внутренне снова приготовился к аду. Ничего не понимаю, сейчас как начнут кричать на меня на иврите... Требуя заполнить бесконечные анкеты.
Но на моё счастье в отделении была добрая уставшая уже с утра женщина с русским и ивритом. Взяла меня, отвела, посадила, сфоткали, сняли отпечатки, затем она сказала пару фраз на иврите служащей, и отпустила, все, финиш, иди, придёт тебе паспорт в постомат у дома! И я благодарил и чуть не кланялся! А она уже спешила к следующему, на меня не взглянув.
Вышел из здания, я, победивший левиафана за 10 минут, подставил бочок солнцу, пытаясь согреться всем телом, которое все ждёт и ждёт по 46-ти летней привычке холодов и не может дождаться... И затем громко сказал: боже, храни добрых уставших женщин! С русским и ивритом! В этой благословенной стране!
И пошёл через дорогу на остановку и по пути заглянул в книжный магазинчик с названием «Арбат».

Пишет мне неизвестный человек в Вотсап, мол, напиши свой адрес, я тебе посылку пришлю... Странно, думаю. Хотя, будучи в Израиле уже три месяца, краем сознания думаю, да наверное... ничего странного. Приходит мне коробка. Пыльная. Открываю. В коробке бережно упакована в коробочке стеклянная статуэтка с голубым глазом, а еще три вязаные подушечки в форме глаз со зрачками... синие, голубые, белые, мягкие... очень милые! Человек сообщает мне в Вотсап — это тебе от сглаза! Чтобы никто тебя не сглазил! Пусть будет. Мало ли. Вот такая забота. Разложил подушечки по кровати, любуюсь. Странно все это. И очень мило. Спасибо.

Странно устроен человек. Вроде бы все у меня круто складывается, а душу так иногда щемит, что не знаешь куда деваться. Идешь по улице и чувствуешь приступ боли. Просто оттого, что ты пусть и счастлив и не идешь, а летишь, но ты далеко от мира, который так долго был твоим.
Странно человек устроен.
И все в нем — и этот коктейль тоски и боли и вместе с тем сладости и счастья. Все в одном.
Зато теперь понимаю как больно было и Бродскому, и Довлатову, особенно последнему, который человек был мягче, теплее. В котором была эта душевность. И который просто спился, в прекрасной Америке, как в подворотне, как растение, выдернутое из горшка с корнем и брошенное под окнами.