📿Воображаемся география Кавказа
Недавно на семинаре рассказали историю о том, как таджикская феминистка из Амстердама уличила нашего преподавателя в расизме и ориентализме. Стоит заметить, что этот препод ведет в самом либеральном вузе страны дисциплину «История востоковедения и критика ориентализма», поэтому забавно было услышать, что его самого причислили к ориенталистам. Претензия «прогрессивной» особы заключалась в том, что преподаватель, тоже претендующий на звание «прогрессивного», назвал Туркменистан, в лучших традициях русского ориентализма, Туркменией.

Помимо мыслей о том, что вся эта деколониальная тематика в руках левых интеллектуалов стала очень мощным и отчасти полезным орудием для деконструкции вредных симулякров, я вспомнил о воображаемой географии, упоминаемой ещё самим автором «Ориентализма». Воображаемая география по Э. Саиду - это специфическое социальное восприятие пространства, порождённое текстами, изображениями и дискурсами. Он связывает этот термин непосредственно с восприятием Востока Западом. Саид говорит о том, что «Запад», описывая с помощью этого способа «Восток», конструирует образ себя, т.е. познаёт сам себя через противопоставление «Иному».

Сегодня принято ругать европейцев, а сам принцип воображаемой географии связывается непосредственно с ориентализмом (изучением и накоплением знаний о «Востоке»). В то же время, абсолютно игнорируется наличие этого феномена у любых обществ, вне зависимости от того, к каким условным категориям их причислять. Любое сообщество*, опираясь на собственные локальные представления и смыслы, конструирует образы «Иных». *Речь идёт именно о локальных сообществах, а не нациях, которые могут состоять из множества отличающихся друг от друга сообществ.

Еще во времена жизни в Саудии, я заметил, что выходцы из Южной Азии (пакистанцы, афганцы) вообще не смыслят за существование нашей «необъятной». Они называли Россию Бухарой, а Кавказ (к которому часто относят и мусульманские регионы Восточной Европы - те же Балканы, Крым) - страной джинов / одержимых, которая располагается тоже где-то в Азии.

Никто ведь не станет объяснять старому пуштуну, продающему финики в провинциальном городке Саудии, что той самой средневековой Бухары, о которой он подумал уже давно нет. Причём высока вероятность, что эта Бухара не имеет ничего общего с той, о которой кто-то из нас может почитать в учебниках по национальной истории Узбекистана. Наверняка, у него в голове всплыла собственная конструкция некой воображаемой Бухары, для понимания которой нам понадобилось бы погрузиться в контекст миросозерцания конкретно этого пуштуна. Именно по этой же причине, не было бы проку объяснять ему, что «Кавказ» - это не «Азия».

Кстати, а с чего это Кавказ - не Азия? Почему мы так решили?

Потому что именно таким образом когда-то нарисовали карты и дали названия географическим объектам те, у кого было больше ресурсов. Ведь было бы больше ресурсов у условных пуштунов и полмира называла бы Россию Бухарой, а кавказцы ссорились бы на почве того, кто из них более «азиатский», а не как сегодня - кто более соответствует европейской норме культуры.

После подобных примеров, я не удивляюсь, когда в каком-то арабском сериале про мамлюков говорят, что Черкесия – это страна в Центральной Азии.

Проблема для мусульман заключается в том, что Европа оформила свой взгляд на «Иного» в систему (колониализм) и пошла её навязывать всему миру. Отсюда и Фуко с его рассуждениями о связи знания и власти. Постколониальные элиты во всех бывших колониях педалирует теми же понятиями, что и вчерашний колонизатор, декларируя этим самым процесс самоколонизации или внутренней колонизации. Таким образом, национальные элиты и их идея нации становятся таким же инструментом колонизации (точнее - самоколонизации или внутренней колонизации).

Нам стоит называть вещи именами данными Аллахом , а не онтологией европейского просвещения. Иными словами, необходима актуализация мусульманской системы восприятия реальности / апеллирование к религиозному категориальному аппарату, а не светскому, секулярному, национальному и т.п.

📿Советские истоки национальных идентичностей
Между либеральным дореволюционным и красным востоковедением нет никакого содержательного разрыва. Разница заключается лишь в идеологическом оформлении - обёртке. «Восток» у коммунистов остаётся «Востоком», а «туземные» народы всё ещё воспринимаются «братьями меньшими», которым необходимо «помочь» встать на путь развития для интеграции в единое, но уже не имперское, а коммунистическое пространство.

К примеру, один из основателей российской школы востоковедения В. В. Бартольд (1869-1930) пишет, что «Восток» обладает собственными знаниями, но у него нет четкой методологии, которую европейцам и следует привнести. «Четкая методология» в его случае это безусловно «западная»/ «светская» методология. Отсюда и идёт европейское неприятие собственного прошлого, когда эпоху средневековья обзывают «темными веками», а религиозное сознание и мироощущение становятся разновидностями «мракобесия». Именно по этой причине, к примеру, европоцентричные востоковеды, писавшие об исламе, часто критиковали тасаввуф, который им представлялся реакционным и примитивным, в то время как для большинства мусульманских обществ того периода он был основным институтом производства знаний. Той же логике следовали и красные востоковеды. Глубинной разницы между этими методологиями (буржуазной и марксистской) не может быть, так как они опираются на одни и те же постулаты модерна - прогресс, цивилизационный дискурс и т.п.

Можно очень долго говорить об имперских проектах по интеграции «туземных» сообществ в единое имперское пространство. Кавказские просветители, имперские агенты, русские монархисты и либералы предлагали разные подходы для достижения одной цели - формирования единого унифицированного пространства империи. В советский период, конечно же, не было такого разнообразия подходов - была только советизация. Лишь к последней четверти XX столетия местные республиканские элиты (оформившиеся в кланы) начали делать ставку на формирование этно-национальных мифов, сепарированных от идеи более широкой идентичности Советского человека. Если в начале национальные мифы конструировались в рамках конкретного нарратива о необходимости интеграции в «единую советскую семью народов», то к концу эпохи мы видим активизацию националистического дискурса нового формата. Отныне Nation building производилось по типичному западноевропейскому сценарию, копируя давно сформулированные в Западной Европе либеральные нарративы.

На тему советских и постсоветских национализмов на Северном Кавказе вы можете ознакомиться с важнейшим трудом современности - «Быть аланами», В. А. Шнирельмана.

📿Нация как искусственная композиция
Этнопатриотическая риторика формирует такое множество конструктов, что из виду теряется реальность, в которой мы пребываем.

Ныне существующий этнонациональный движ подразумевает рефлексию над собственной культурой, языком и традициями. Самое печальное в этой картине то, что все объекты этих рассуждений являются искусственными, а их ценность определилась для нас не так давно:

Национальный язык - необходимый для унификации конструкт, сформированный в ущерб множеству актуальных диалектов. Самоценность языка - не более чем заблуждение современных этнопатриотов. После развала СССР производилось огромное количество религиозной литературы на родных языках. Авторы писали и переводили на свои родные языки не потому что «надо сохранять» и «самый красивый язык в мире», а потому что это был актуальный, живой для них язык, на котором они говорили и мыслили. Именно жизненный уклад предполагал наличие этого языка, а не какая-то принципиальная установка, отсылающая к концепту нации. Еще в более давние времена, они и вовсе не стали бы ничего писать на «своем», а выучили бы какой-нибудь язык с готовой письменностью, на котором производилось бы конкретное знание (и вероятнее всего, религиозное) в масштабах всего региона, а не только своего кишлака. В случае нашего региона таким языком был тюрки.

Национальная культура - игнорирование актуальных ценностей, в угоду десакрализованных и изобретенных обрядов, претендующих на примордиальность. После развала Союза население не стало массово бежать в сторону папах, черкесок и пандуров. Простой глубинный народ надел черно-белые узбекские тюбетейки, белые хиджабы, начали организовывать поездки в хадж, стали работать над открытием учебных заведений и обустройством мечетей, переводами книжек, изданием журналов, газет. Таков был культурный контекст региона, который ещё не успели превратить в конъюнктуру. Ислам был очевидной составной частью народной культуры.

Национальная история всегда зависит от выгодных её составителям нарративов, что уже говорит об искусственности кабинетной этноистории. В этом отношении, необходимо осознание отечественными историками в целом перехода в эпоху «постистории». Европейцы придумали нацию и сами же покончили с ней. Лишь общества с колониальным прошлым продолжают тщетные попытки выстраивать нации.

Традиции
Искусственнее «хабзизма» ничего и не придумаешь. Зависящий напрямую от Ислама и неспособный без него существовать, «хабзизм» стал в своё время мощным орудием пропаганды секуляризма и даже исламофобии. «Молящийся» автоматически становился предателем изобретенной нации. «Хабзизм» не имеет никакого отношения к прмордиальности, это скорее разновидность new age культов, что в очередной раз доказывает абсолютно либеральную сущность современных кавказских национализмов, ведь любой new age - результат религиозного кризиса в обществе.

Весь этот «поиск самобытности» предназначен лишь для паразитирования над собственной исключительностью.
«Поиск самобытности» также является инструментом политических элит для реализации постколониальной политики - самоориентализации и самоколонизации.

Те самые «предки», к которым нас постоянно отсылают этнопатриоты успешно мобилизировались лишь на основе Ислама и родственных / сословных отношений. Большая война XIX в. не носила «национального» окраса, а была полноценным и осмысленным газаватом - защитой Ислама или же индивидуальным отстаиванием своей частной собственности. Любой сегодняшний «национальный герой» в своём времени был не более чем маргиналом, организовавшим маргинальное движение, ведь протест всегда маргинален.

Идентичность должна стать не этнонациональной композицией, а абсолютно инклюзивной, какой она должна быть по Исламу. Её содержание должно апеллировать не к абстракциям и изобретённым криптоязыческим атрибутам, а к окружающей реальности и ее интерпретации священными принципами нашего Писания.

~ Не является одним из нас тот, кто призывает к асабийе, или тот, кто сражается за асабию, или тот, кто умирает за асабию.

📿Нацбилдинг и феминизм
Феномен «черкесов-трансвеститов», «черкешенок-феминисток» и прочего биомусора, с которым я столкнулся на просторах кавказского твиттерa - это конечно очень интересно (нет), но именно их включённость в свежий, формирующийся этнонациональный движ стал поводом рассмотреть этот феномен сквозь призму тех постов с критикой национализма, которые я излагал ранее.

Не может быть кавказского феминизма в рамках нашей, исторически сформировавшейся мусульманской матрицы: как для Северного, так и для Южного Кавказа. Ислам декларирует права и свободы женщины, в отличие от архаичных патриархальных адатов. В этом отношении, благодаря Исламу, наше общество уже давно включилось в процесс своего рода религиозной «модернизации»/ «тадждида» (ещё раньше, чем регион окончательно вошёл в состав России). Вывод напрашивается сам по себе: феминизм на всём пространстве Кавказа - составляющая политики секуляризации, то бишь искоренения религиозности, с опорой именно на националистическую риторику. «Наши бабушки так не одевались», «женщина по хабзэ обладала субъектностью» и прочие фантазии ведут к искажению не только исторической действительности, но и подрыву актуальных на сегодняшний день традиционных ценностей.

Короче говоря, этнонационализм в очередной раз демонстрирует дыру в своей структуре. Этнопатриоты в своей основе не выписывают таких фриков из «движухи». Их обвораживают красивые статьи про колониализм, необходимость признания геноцида и право на изучение родного языка, написанные прогрессивным языком и изданные в модных либеральных изданиях (довольно редко такое встретишь). Этим и опасен национализм, который будучи либеральным в своем основании феноменом, открывает двери в пространство сначала модернизма, а затем и постмодернизма.

Чтобы отгородить себя от этого мусора, мы выстраиваем позицию, где дискурс не обвешан светской секулярной шелухой, которая будет нас обязывать принимать таких субъектов общества просто по их прихоти. Мы смотрим на внутреннее содержимое их риторики и оно абсолютно деструктивно для мусульман, коими являлись, являются и будут Ин ша Аллах являться большинство жителей Кавказа - исторически закрепившего за собой статус дар-уль-Ислама. Отсюда и вывод, что истинные ценности региона - ценности Ислама.

Как с этим бороться?
Сделать так, чтобы ценностным ядром дискурса в регионе было не эфемерное понятие этнического (будь то гуманистические потуги либералов или спекулятивный адатоцентризм), а Истина, аргументы воли и духа, противопоставленные аргументам тела и комфорта.

Делать ставку не на изобретенные традиции, а на совершенствование и развитие религиозных институтов на местах. Местечковые традиции (адаты) всегда будут оставаться актуальными, постепенно видоизменяясь (как всегда и было), так что за «самость» можно не переживать - она либо трансформируется, либо сольется с другой «самостью», образовав нечто новое (это закономерный процесс). Именно поэтому ставить во главу угла эфемерный аспект адатов, всё это дело как-то пытаться систематизировать, то есть подвергать атрибуты бытия сакрализации, – ошибка.

Безбожник, относящий себя к тому же, что и мы должен маргинализироваться в глазах большинства и подвергаться осуждению - остракизму. Культурной нормой должно оставаться мусульманство (в широком смысле этого слова).

пример: если я подойду к своей бабушке и скажу «этот кабардинец буддист», она посчитает меня идиотом, ведь для нее это равносильно утверждению «это квадратный круг».

теперь задумайтесь: кто ближе к традиционному кабардинскому мировосприятию: 90-летняя бабушка или же националист, начитавшийся цитат путешественников-ориенталистов в интерпретации советских этнологов?