Фокус-группа (рассказ)

Виктор Пелевин

– Итак, – сказало Светящееся Существо, – подведем промежуточные итоги. Несмотря на уважение к культурному наследию веков, мы не хотим жить в яблоневом саду со змеями. Мы не хотим скитаться по темным пещерам, бродить по пескам в поисках родника, лазить на пальмы за кокосами и все такое прочее. Мы не хотим, чтобы колючки впивались нам в ноги и комары мешали спать по ночам. Мы не хотим никаких экстремальных переживаний – после туннеля никто, как я догадываюсь, не жаждет новых аттракционов. Правильно я понимаю ситуацию? Ха-ха! Вижу, что правильно… Если сформулировать вывод совсем коротко, мы собираемся сосредоточиться на приятных ощущениях. Опять правильно понимаю? Ха-ха-ха! Осталось выяснить, каких. Что по этому поводу думает… Ну, скажем, Дездемона?

Светящееся Существо вело себя с юмором – все получили от него прозвища вроде детских. Дело, впрочем, могло быть не только в юморе, а в том, что земное имя следовало забыть навсегда.

– Чего тут голову ломать, – ска зала негритянка с серьгами-обручами в ушах. – Надо перечислить, кому что нравится. А дальше плясать от списка.

Она говорила с сильным украинским акцентом, но это не казалось несуразным – все уже знали, что она дитя портовой любви из Одессы. Наоборот, сочетание черной кожи с малоросским выговором придавало ей какую-то малосольную свежесть.

– Давайте попробуем, – согласилось Светящееся Существо. – Начнем с Барби.
– С меня? – хихикнула блондинка, действительно похожая на куклу Барби после второго развода. – Я люблю кататься на яхте. И нырять с аквалангом.
Барби была не то чтобы очень молодая, но все еще сексапильная. На ней была туго заполненная грудями футболка с надписью «I wish these were brains». Сквозь футболку проступали острые соски.

– Монтигомик? – спросило Светящееся Существо.
– Я сладкоежка, – сказал сидевший слева от Барби мужчина с орлиным носом и татуировкой «Монтигомо» на руке. – Чревоугодник, можно сказать. Люблю шоколадки, пончики с сахарной пудрой, пирожные. Только мне врач не советует, у нас в семье наследственный диабет.

… Меня раздражает одна особенность игр для Playstation, и для первой, и для второй. Такое чувство, что их главная задача – сжечь как можно больше детского времени. Поэтому без конца приходится повторять одни и те же действия, проходить заново те же уровни, вести какую-то мутную бухгалтерию – чтобы игра занимала часов пятьдесят чистого времени. Хотя интереса там на час-два. Мне бы хотелось играть в игры, где все свежие впечатления сжаты в минимальном объеме времени. Можно так?
– Можно, – ответило Светящееся Существо словно бы даже с каким-то недоумением. – Вы меня удивляете, друзья. Стоило умирать ради таких мелочей?

– Только не думайте о нас плохо, – сказала Дама с собачкой. – Мы не так примитивны. Каждый назвал то, что первым пришло в голову. Но ведь после чего-то одного всегда хочется чего-то другого. После еды захочется танцевать, после танцев, я не знаю, шторы гладить. Если как следует подумать, список можно продолжить до бесконечности. Я одну только еду могу полдня перечислять.

…– Мне кажется, – заговорила Барби, – что никакой неопределенности нет. Разные люди испытывают моральное наслаждение по разным поводам. Но само это наслаждение всегда одинаково! Мы с ним хорошо знакомы, верно? А раз так, давайте просто добавим его в нашу потребительскую корзину, и все!

Вдруг кто будет в Иннополисе завтра :) приходите

Дневник провинциала в Петербурге

… Мы, провинциалы, устремляемся в Петербург как-то инстинктивно. Сидим-сидим – и вдруг тронемся. Губернатор сидит и вдруг надумается: толкнусь, мол, нет ли чего подходящего! Прокурор сидит – и тоже надумается: толкнусь-ка, нет ли чего подходящего! Партикулярный человек сидит – и вдруг, словно озаренный, начинает укладываться… «Вы в Петербург едете?» – «В Петербург!» – этим все сказано. Как будто Петербург сам собою, одним своим именем, своими улицами, туманом и слякотью должен что-то разрешить, на что-то пролить свет. Что разрешить? на что пролить свет? этого ни один провинциал никогда не пробует себе уяснить, а просто-напросто, с бессознательною уверенностью твердит себе: вот ужо, съезжу в Петербург, и тогда… Что тогда?

Как бы то ни было, вопрос: зачем я еду в Петербург? возник для меня совершенно неожиданно, возник спустя несколько минут после того, как я уселся в вагоне Николаевской железной дороги.

В этом вагоне сидела губерния, сидело все то, от чего я бежал, от лицезрения чего стремился отдохнуть. Тут были: и Петр Иваныч, и Тертий Семеныч, и сам представитель «высшего в империи сословия», Александр Прокофьич (он же «Прокоп Ляпунов») с супругой, на лице которой читается только одна мысль: «Alexandre! у тебя опять галстух набок съехал!» Это была ужаснейшая для меня минута. Все они были налицо с своими жирными затылками, с своими клинообразными кадыками, в фуражках с красными околышами и с кокардой над козырьком. Все притворялись, что у них есть нечто в кармане, и ни один даже не пытался притвориться, что у него есть нечто в голове. По-видимому, это последнее обстоятельство для них самих составляло дело решенное, потому что смотреть на мир такими осовелыми глазами, какими смотрели они, могут только люди или совершенно эманципированные от давления мысли, или люди совсем наглые. А так как моих спутников нельзя же назвать вполне наглыми людьми, то очевидно, что они принадлежат к числу вполне свободных. На меня эти красные околыши произвели какое-то болезненное впечатление. Мне показалось, что я опять в нашем рязанско-курско-тамбовско-воронежско-саратовском клубе, окруженный сеятелями, деятелями и всех сортов шлющимися и не помнящими родства людьми…

Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович

A.I. Is Coming for Culture Part 1.

Как искусственный интеллект меняет и, возможно, полностью переформатирует наше представление о культуре?

Основные тезисы из статьи Джошуа Ротмана из The New Yorker под названием «A.I. Is Coming for Culture». Спасибо дорогому подписчику Артему Космарскому за присланный материал.

*Пересказано под Ideoteque группы Radiohead и вечно повторяющуяся строчку ice age coming*

Отправная точка: аналоговая матрица

Ротман начинает с утреннего ритуала. Проснувшись раньше членов своей семьи, он спускается на кухню, и оказывается затянутым в «встречу с алгоритмами». Reddit, YouTube, новостные агрегаторы — все это бесконечный поток контента, подобранный специально для него. Ротман метко замечает, что мы превратили «незанятое время в проблему» и «решили ее алгоритмически».

Это важный тезис. Мы уже живем в мире, где наши культурные предпочтения и «сети заботы» (webs of care) формируются корпоративными алгоритмами. Искусственный интеллект уже проник в сетевую культуру, глубоко пронизанную алгоритмическим потреблением.

Парадокс ИИ: и мусор, и спасение

С приходом генеративного ИИ ситуация усугубляется. Ротман приводит термин “A.I. slop” («помои от ИИ») — бессмысленный, вторичный контент, который наводняет интернет. Это питает «теорию мертвого интернета», согласно которой большая часть онлайн-пространства уже автоматизирована.

Пытаясь уйти от затягивающих алгоритмов YouTube и соцсетей, Ротман начинает общаться с чат-ботами вроде Claude. И обнаруживает, что ИИ может быть... скучным. В хорошем смысле. Вместо того чтобы затягивать его в кроличью нору кликбейта, ИИ просто отвечает на вопросы («Почему тарифы — это плохо?»), не пытаясь удержать внимание. Это позволяет автору оторваться от экрана и взять в руки книгу. То есть, ИИ может стать инструментом для выхода из ловушки, которую создали его же «предки» — рекомендательные алгоритмы.

Творчество: демократизация или профанация?

Главный вопрос — что ИИ сделает с процессом создания культуры? Ротман исследует обе стороны.

С одной стороны — скепсис. Латиф Нассер, один из ведущих знаменитого подкаста “Radiolab”, признается, что пробовал просить ИИ накидать ему идеи для выпусков. Результат? Мусор. Для него, как и для многих творцов, суть работы — в поиске и генерации идей, в той самой «искре», которую ИИ пока имитирует крайне неубедительно.

С другой стороны — восторг. Ротман знакомит нас с создателями веб-сериала “ai or die”, который они называют «первым в мире скетч-шоу, на 100% сделанным с помощью ИИ». Один из них, Майнд Ванк (псевдоним), говорит, что ИИ позволил ему реализовать идеи, которые раньше были невозможны из-за бюджета и сложностей производства. Он сравнивает это с «режиссерской культурой 60-х и 70-х», когда автор мог полностью контролировать свое видение. Для него и его коллег, живущих в разных странах и никогда не встречавшихся лично, ИИ стал ключом к «такой творческой жизни, о которой я только мечтал в юности».

Ключевой вывод №1: ИИ резко увеличит общий объем культурного «материала». Но это не будет просто «больше того же самого». Он изменит сам процесс: вместо линейного пайплайна «идея → сценарий → съемка → монтаж» появится возможность бесконечных правок на любом этапе. Творчество станет более пластичным, но одновременно возникает риск, что оно станет более формульным, ведь ИИ силен в поиске и воспроизведении паттернов, а не в создании принципиально нового. Кстати, о создании принципиального нового читать нашу статью с Русланом Хестановым.

Угроза общему пространству: «диссоциированное общество» Джарона Ланира

И здесь мы подходим к самой тревожной части анализа. Ротман беседует с Джароном Ланиром, пионером Кремниевой долины и одним из создателей виртуальной реальности, автором переведенной на русский язык книжки "Ты не гаджет". Ланир рисует пугающую картину будущего.

A.I. Is Coming for Culture Part 2.

Ланир предполагает, что само понятие «контента» может исчезнуть. Его заменит «живой синтез, созданный для воздействия на получателя». Представьте, что вы заходите в Spotify будущего, а он не просто предлагает вам плейлист, а генерирует музыку в реальном времени, специально для вас, возможно, на основе вашего пульса или данных из календаря. Голос «вашей Spotify-подружки» говорит: «Привет, дорогой, я создала для тебя плейлист. Он довольно сексуальный, так что не слушай при других». Эти песни никогда не существовали раньше и никогда не будут услышаны кем-то еще.

Культура перестает быть общим полем, на котором мы встречаемся. Мы любим артистов не только за их музыку, но и за то, что являемся частью сообщества их поклонников. Ланир предупреждает о возможности создания «иллюзии общества»: «Вы будете получать индивидуально подобранный опыт, но ваше восприятие будет таково, что вы разделяете его с кучей других людей, некоторые из которых могут быть реальными, а некоторые — фейковыми».

Он называет это общество «диссоциированным обществом, оторванным от реальной жизни».

Ключевой вывод №2: Самая большая угроза ИИ для культуры — это не замена художников, а разрушение общего культурного пространства. Культура из коллективного опыта рискует превратиться в набор бесконечных, гиперперсонализированных, но изолированных «пузырей».

Коллапс общего смысла: метафора дженги от Дэниела Квана

Эту мысль развивает режиссер оскароносного фильма «Всё везде и сразу» Дэниел Кван. Он считает, что главная проблема, усугубляемая технологиями, — это «проблема координации, коммуникации и доверия».

«Что самое важное, что создало человечество? — спрашивает Кван. — Вероятно, не интернет и не сельское хозяйство. Это было создание системного и институционального доверия, которое позволило нам строить общества. И значительная часть этого инжиниринга — это коллективные истории: Бог, правительство, — которые помогли нам видеть себя как одну семью, одно сообщество».

Современные технологии, по его мнению, подобны игре в Дженгу: «Мы вытаскиваем блоки из фундамента — из коллективного понимания и веры в общий мир — и используем их, чтобы строить башню выше. Если мы продолжим, все это рухнет».

ИИ, способный генерировать бесконечные, правдоподобные, но полностью вымышленные реальности, становится идеальным инструментом для окончательного разрушения этого фундамента «консенсусной правды».

Человеческий ответ: ценность несовершенства

Что же остается нам? Ротман завершает свой текст гениальной сценой. Он приходит в музей и пытается «поговорить» о картине Эдварда Хоппера с чат-ботом, которого он «научил» на диссертации своей жены об искусстве. Ответ ИИ — набор банальностей и клише: «классическое для Хоппера чувство тихих, интроспективных моментов и намек на изоляцию».

Раздосадованный, Ротман убирает наушники. А вечером дома он просто показывает ту же картину жене и спрашивает, что она думает. Ее ответ — это поток живых, противоречивых, личных наблюдений: «Мое первое чувство — что это как-то тревожно... Пространство забавное... Поза молодой женщины сбивает с толку... Она кажется перформативной, но для чего?». Она не дает окончательного ответа, она задает вопросы, делится ощущением, сомневается.

Настоящий человеческий отклик — непредсказуемый, полный личных ассоциаций, сомнений и уникального жизненного опыта. Это то, что ИИ не может симулировать.

ИИ может заставить нас по-новому ценить именно человеческую культуру. Как появление искусственных ароматизаторов сделало более желанными натуральные вкусы, так и потоп ИИ-контента может усилить нашу тягу к подлинному, несовершенному, живому искусству, созданному реальными людьми.

Главный вопрос, который ставит перед нами эпоха ИИ, — не в том, что машины могут создать, а в том, что мы, люди, на самом деле ценим в культуре. И ответ на него, похоже, лежит не в области технологий, а в области человеческой психологии и духа.

23 октября в 12:00 (не ноября!) пройдет важный вебинар у коллег из журнала "Мир России".