Использовать прошлое для оправдания настоящего, конечно, дурно, но не менее дурно использовать настоящее для оправдания прошлого. И можешь быть уверен, что многие люди именно так и поступают, просто мы не должны равняться с ними.

Словарный запас офицера, поняла она, был почти детским, он был едва грамотен. И исчёркал карандашом всё, чего не понял, — каламбуры, аллюзии, архаизмы.

В Лойко у Дину появились новые возможности, он вновь мог раздобыть фотографические материалы — через границу контрабандой доставляли много чего. Он организовал студию и стал единственным профессиональным фотографом на сотни миль вокруг. Даже в тяжелые времена люди женились, у них рождались дети — людям нужна была память о событиях, и они готовы были платить, иногда наличными, но чаще натурой.

В своем отряде Арджун обнаружил, что существует четкая закономерность дезертирства: люди, которые испарялись, почти все были профессионалами, а из добровольцев ни один не сбежал. Он недоумевал, пока Кишан Сингх не объяснил причину. Профессионалы были знакомы с людьми, воевавшими на другой стороне, те, против кого они сражались, — это их родственники и соседи, и они знали, что с ними, как с перебежчиками, не будут обращаться дурно.

Они знали, что представляют собой профессиональные солдаты и из какого класса они происходят, они знали, как работают их мозги и почему они дезертируют. Каждый раз, как пропадали еще несколько “профессионалов”, Арджун видел растущее презрение в глазах добровольцев. Он понимал, что втайне люди с плантаций смеялись над “сладкой жизнью”, к которой привыкли солдаты, над тем, как их кормили и “откармливали” их хозяева-колонизаторы. Они сами, добровольцы с плантаций, казалось, осознавали, что в конечном счете их борьба отличается от той, что ведут профессионалы, — в некотором смысле они воевали на другой войне.

Чего они боялись?
— Сахиб, — ласково проговорил Кишан Сингх, — страх бывает разный. Какой страх, к примеру, заставляет нас прятаться здесь? Страх перед японцами или страх перед британцами? Или страх перед самими собой, потому что мы не знаем, кого бояться больше? Сахиб, человек может бояться тени оружия так же сильно, как и самого оружия, и кто скажет, какой страх сильнее?

Наша деревня называется Котана, Сахиб, она рядом с Курукшетрой, недалеко от Дели. Это такая же обычная деревня, как и любая другая, но есть нечто особенное, что мы всегда говорим про Котана...

— И что же это?

— Что в каждом доме Котана можно найти кусочек большого мира. В одном — кальян из Египта, в другом — шкатулку из Китая...

Рождение — это страдание, старение — это страдание, болезнь — это страдание, смерть — это страдание, связь с неприятным мучительна, разлука с приятным мучительна, неполучение желаемого мучительно...

Тогда эти слова произвели на нее огромное впечатление, но сейчас, когда она кормила новорожденную дочь, они казались ей глупыми — никогда еще мир не был столь прекрасен, столь полон обещаний, столь расточителен в наградах, столь щедр в радостях и дарах своих.

... есть разница между тем, что человек говорит, и тем, что хочет сказать...