Владимир Дубосарский рассказывает про картину «Праздник урожая» и реакцию на нее тещи

КАК СООБЩАЕТ АРМЯНСКОЕ РАДИО

Как сообщает армянское радио,
то, что упало, в пути не украдено,
только уже поднимать не тебе.

Так обними их, пока не уехали
в ненастоящее небытие,
в серый экран, зачерненный помехами.

Что не всегда сообщат в новостях,
передается по внутренней связи:
кто это так засиделся в гостях,
и не пора ли ему восвояси?

Речь о каких-то последних вещах,
что не выходят на первые полосы.
Кто утопающих схватит за волосы,
есть же у нас голова на плечах.

Михаил Айзенберг

Вообще любви нету. Есть форма высшей независимости от причин. Высшая реальность. Вы что, влюбляетесь от причины? Вот она вошла, или он вошел. Где тут причина? Это настолько широкий вопрос. Вообще, эта мания в широкий вопрос вогнать все — это самое жалкое свойство вопрошающего и вообще всей истории человечества. То, что необъятно и что дано не понимать свыше от богов, вы начинаете истолковывать. Это патология, все ваши вопросы. Постепенное изуродование всего. Вы спрашиваете, а потом вообще ничего не будет того, о чем вы спрашиваете.

— Олег Каравайчук

Владимир Сорокин вспоминает про знакомство с текстами Д.А. Пригова:

Началось с того, что году в 1977-м, наверное, в мастерской у Эрика Булатова я прочитал его стихи. Это было днем, мастерская была залита таким ровным солнечным светом, и вот стихи… они сильно задели. Они сразу заставили почувствовать, что это сильный поэт, которому есть что сказать — и сказать принципиально новое. Я их перечитывал, и, как всякие стихи на бумаге, они как бы нерукотворны — то есть ничего не могут сказать о человеке, который написал их; и в разговоре с Булатовым я не мог из его описаний понять, кто такой Пригов. Тем более он относился к нему несколько настороженно. Через пару лет я попал на чтения в подпольном салоне и увидел Пригова: он читал целый вечер свои тексты, и это было очень сильное, яркое впечатление. Я увидел удивительно современного поэта — поэта, язык и мышление которого опережают течение советского времени, который своим явлением как бы разрывает окружающую действительность. Он был в джинсах и белой рубашке. На эту рубашку падал весь вечер свет лампы — и была удивительная перекличка с теми белыми страницами, на которые тогда падал свет мастерской. Это были ожившие стихи в образе Пригова. Он был олицетворением этих текстов, он буквально за них отвечал — и ментально, и телесно. Часто бывает, что автор абсолютно не совпадает с собственными текстами — ты видишь его и не понимаешь, каким местом он все это написал. Тут было полнейшее совпадение творца и текстов. Этот вечер один из ярчайших в моей жизни. Такое редко случается.

Очень люблю такие истории. Владимир Дубоссарский: путь от самого большого унижения до международного успеха.

!

Виктор Пивоваров. «Зеленые солдаты, что случилось?», 1988 год.

Всеволод Некрасов, 1977 год.

Настасья Хрущева в книжке про метамодерн любопытно рассуждает об истоках постиронии и Венечке Ерофееве. Так постирония уже была описана в литературоведении под видом противоиронии на примере ерофеевского текста:

Я вынул из чемоданчика все, что имею, и все ощупал: от бутерброда до розового крепкого за рупь тридцать семь. Ощупал — и вдруг затомился. Еще раз ощупал — и поблек… Господь, вот ты видишь, чем я обладаю? Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа? Вот что дали мне люди взамен того, по чему тоскует душа! А если б они мне дали того, разве нуждался бы я в этом? Смотри, Господь, вот: розовое крепкое за рупь тридцать семь... И, весь в синих молниях, Господь мне ответил:
— А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны.
— Вот-вот! — отвечал я в восторге. — Вот и мне, и мне тоже — желанно мне это, но ничуть не нужно!
«Ну, раз желанно, Веничка, так и пей», — тихо подумал я, но все еще медлил. Скажет мне Господь еще что-нибудь или не скажет? Господь молчал.

Процесс противоиронии описывается так: «Розовое крепкое и стигматы святой Терезы настолько неравноценны, что нельзя их сравнивать без насмешки. Но если вдуматься, над чем же это насмешка, о чем ирония? Над розовым крепким — было бы глупо. Над святой Терезой — еще глупее… Первоначальный серьезный подтекст читался так: о, святая Тереза! фу, ничтожный Веничка! Ирония перемещает акценты: у каждого есть свое розовое крепкое, у одного — розовое крепкое, у другого — стигматы. Противоирония еще раз смещает акценты: у каждого есть свои стигматы, у одного — стигматы, у другого — розовое крепкое. Нельзя сказать, что в результате противоиронии восстанавливается та же серьезность, которая предшествовала иронии. Наоборот, противоирония отказывается и от плоскости серьеза, и от пошлой иронии, давая новую точку зрения — «от Бога»: что человеку не нужно, то ему и желанно; в промежутке между нужным и желанным помещаются и святость, и пьянство; величайший человек небольше этого промежутка, и ничтожнейший — не меньше его».

Авангардная вакханалия.

Благодарим всех причастных к этому видео — из нашего дикого 2025 года можно подсмотреть на слегка одичалый 1988.

Так выглядела выставка клуба авангардистов в Сандуновских банях. Архивным сокровищем с нами поделились в канале «между приговым и курёхиным».

👍, если захотелось в баню с Приговым.

Виктор Пивоваров. «Полетели, полетели… Посвящение Илье Кабакову», 1973 год.

— соловецкие розы безречья
поляны частой морошки
тяготное покрывало
мелкоцветная ткань

и фамилия эта «флоренский» —
чтобы цвести на снегу
в дантовом скрежете звезд
в режущих колющих брызгах

не орет бывший охранник
не вздрагивает озираясь
бывший философ бывший
узник небытия

соловей деревянный и роза
ледяная. в горящих пятнах
крашенные анилином
роза и соловей

Виктор Кривулин

Не так давно я сделал небольшое интервью с Андреем Монастырским. Расспросил его про авторитеты в жизни, актуальное искусство, про КГБ, курение и много о чем еще, что меня интересовало. На днях у АМ открылась выставка в галерее XL, тем актуальнее эта беседа выглядит сейчас. Надеюсь, вы тоже почерпнете из нее что-нибудь для себя.

Весь текст я упаковал в телеграф: читайте здесь.

Андрей Монастырский и Владимир Сорокин играют в «толкунчики». На дворе 1987 год.

Не на что рассчитывать.
Это хорошо.
Знаешь, впрочем, плохо —
потерял мундштук
вечером, в речушку
уронил с мостков
чёрный, эбонитовый
на меня похож.

Андрей Монастырский, 1983 год

Прыжок в пятницу

Иван Сотников. «Абсолют водка», 1987 год.

так холодно зябко на этой водице осенней
так листья зеленые ежатся падая к сене
в корявый гранитный проем
такой вот хуевый прием
да хуево
а все-таки лучше, чем дома
а все-таки осень в париже

Виктор Пивоваров. «Гвозди и молоток», 1970 год.

Николай Каретников и Новая венская школа

Концерт к 95-летию со дня рождения композитора готовит Студия новой музыки и Фонд Николая Каретникова. 30 октября в Рахманиновском зале Московской консерватории программу представит музыковед, композитор, пианист Иван Соколов.

БИЛЕТЫ

О концерте
В основе программы концерта — частичная реконструкция легендарного московского концерта Гленна Гульда 1957 года, который стал опорной точкой развития для музыки второго авангарда и моментом обращения Каретникова к новой венской школе, которое парадоксальным образом совпало с приходом в Православие. Удивительное сочетание додекафонии с христианством, эстетический выбор, непреложно связанный с этическим, стали его кредо.

Программа
В концерте прозвучат камерные произведения Каретникова до и после прихода к додекафонии, а также музыка Иоганна Себастиана Баха и главных композиторов-нововенцев ― Арнольда Шёнберга, Альбана Берга и Антона фон Веберна.

Николай Каретников
Пьесы для фортепиано, написанные в школе, II тетрадь (1944–1947)

Иоганн Себастьян Бах
Музыкальное приношение. Фуга (Ричерката) (1747) — переложение
для камерного оркестра Антона Веберна (1935)

Альбан Берг
Соната для фортепиано ор. 1 (1909)

Арнольд Шёнберг
Пять пьес для оркестра ор. 16 (1909) в авторском переложении
для камерного ансамбля

Николай Каретников
Две пьесы для фортепиано ор. 25 (1978)

Антон Веберн
Вариации для фортепиано ор. 27 (1935–1936)

Николай Каретников
Квинтет для струнных и фортепиано ор. 29 (1991)

Исполнители
Иван Соколов, фортепиано
Наталия Черкасова, фортепиано
Мона Хаба, фортепиано
Ансамбль солистов Студия новой музыки
Дирижер – Игорь Дронов

Важнейшая роль принадлежит тексту, включенному в ряд других изображений на картине. Он не позволяет оторвать произведение от сознания, он ставит его в неопределенное, «скользящее» положение по отношению ко внутреннему полю суждения. Текст обращает, «защелкивает» произведение «внутрь», а предметы относят его наружу. Получается как с кошкой у Хармса, которая «отчасти идет по дороге, отчасти по воздуху плавно летит». Эта неопределенность, неясность, куда отнести картину — внутрь или наружу, — и составляют притягательные возможности «картины с текстом», поскольку всегда остается выбор, хотя, конечно, иллюзорный, как в любой игре.

Есть тут и другое обстоятельство. Текст в этих картинах не просто написанные слова, а речь, произносимое слово. Это звучащее высказывание, принадлежащее конкретному лицу, имя, отчество и фамилия которого часто написаны тут же, и создает особый эффект при чтении фразы: мы слышим ее, но не видим того, кто ее произносит. Ho подлинность, обрывочность такого слова создает чувство, что говорящий стоит где-то совсем рядом. Возникает подмена, иллюзия реальности того, кого мы не видим, но хорошо слышим, а тем самым написанное может заменить вещественный предмет.

Есть и еще одно свойство произнесенных слов. Они необычайно «пространственны». Действительно, человек постоянно окружен в своей повседневной жизни колышущимся морем произносимых слов, никогда не затихающим, сидит ли он на лекции или бродит в горах. Он ввергнут в бесконечный хор голосов, сам участвует в нем. Мало того, если вслушаться в самого себя, то окажется, что ты и внутри полон тех же голосов, звучащих в каждом из нас, голосов, спорящих, возражающих, успокаивающих... «Внешние» и «внутренние» голоса сходятся, расходятся, перекрывают друг друга в разных пересечениях, уровнях, ответах, отголосках.

Можно смело сказать, что как внешнее, так и внутреннее пространства представляют единое поле, космос звучащих голосов. Поэтому стоит записать два или три отрывка этих звучаний, как для любого из нас моментально всколыхнется, оживет все гигантское море голосов, и за счет этой «детонации» перед нами может возникнуть полнообъемная, пространственная, постоянно колышущаяся среда, хотя это всего лишь иллюзия нашего воображения.

Илья Кабаков

Иосиф Бродский рассказывает, как работает ностальгия по родине: «Это как вернуться к первой жене. Что ты ее любил, и чем ты стал в результате этой любви — куда важнее, чем то, во что она превратилась».