Ну и напоследок из копилки переделкинских впечатлений – разумеется, литературный анекдот! Про локальность и идентичность.

Как-то раз за обедом Астьер Базилио – переводчик из Бразилии, работавший в Переделкине над своей антологией российской поэзии начала XX века (мне очень понравились и отбор авторов, сделанный Астьером и несколько отличающийся от традиционных российских наборов "поэтов Серебряного века", и любовь Астьера к этим текстам) – спросил меня:
– А какие есть поэты из Сибири?

Я озадачилась: вопрос Астьера здесь передан не совсем точно, но он был задан в контексте, когда хочется в первую очередь обозначить какие-то важные для литературной истории фигуры. А в Сибири всё-таки здесь на первом плане проза – Астафьев, Распутин, Вампилов и так далее. Виктор Iванiв, Антон Метельков и Иван Полторацкий крутые, но для того, чтобы перейти к разговору о них, нужно начать с более стилеобразующих фигур, что ли.

В общем, думаю, как бы ответить, что-то бормочу об умершем в тобольской ссылке Кюхельбекере, и тут меня озаряет:
– О! В общем, с традиционной поэзией у нас не особо ярко. Но знаешь, был такой Егор Летов...

И ещё пост про память и памятное: сегодня 6 лет как не стало драматурга, режиссёра, одного из создателей Театра.doc, писателя Михаила Угарова. Михаил Юрьевич был очень важным для меня человеком, а .doc – театром, о чем я рассказывала неоднократно и буду рассказывать ещё не один раз, потому что они очень многое мне дали.

У Михаила Юрьевича я очень советую почитать:

– повесть "Море. Сосны" об оттепельном сексе, свободе и их столкновении с государством,
– пьесу "Смерть Ильи Ильича" о том, как иногда важно спрятаться от мира в домике под столом,
– заметки из его сердитого и едкого ЖЖ.

Кстати, сегодня в 21:00 в Москве, в "Доке" на Лесной, тексты МЮ вслух будут читать хорошие актеры, можно сходить их послушать

***
Все же я люблю холодные жалкие звезды
И свою опухшую белую мать.
Неуют и под окнами кучи навоза
И траву и крапиву и чахло растущий салат.

Часто сижу во дворе и смотрю на кроличьи игры
Белая выйдет Луна воздух вечерний впивать
Из дому вытащу я шкуру облезлую тигра.
Лягу и стану траву, плечи подъемля, сосать.

Да, в обреченной стране самый я нежный и хилый
Братья мои кирпичи, Остров зеленый земля!
Мне все равно, что сегодня две унции хлеба
Город свой больше себя, больше спасенья люблю.

Константин Вагинов, <1922>
(снова бессовестно подсмотрено в соцсетях у Александра Скидана)

Пара спонтанных заметок о стиле Михаила Булгакова в «Мастере и Маргарите», которых я взялась перечитывать, посмотрев недавнюю экранизацию:

1.
Кажется, одна из вечных проблем перевода на киноязык «Мастера и Маргариты» — булгаковская фантастика, особенно юмористического толка. Образы, так сильно впечатляющие в тексте, на экране из раза в раз получаются спорными. Например, многострадальный кот Бегемот. Когда мы пытаемся представить реалистичного кота со стопкой водки и маринованным грибом на вилке, получается картинка скорее жуткая, чем смешная. Это, с одной стороны, объясняет впечатление, которое кот производит на «обывателей» в романе, а с другой — как будто противоречит общему тону повествования, в котором все-таки подчеркнут комизм ситуации и обаяние кота. Кинопрактика это наблюдение скорее подтверждает — линия Бегемота, такая смешная и увлекательная в книге, страдает и теряет привлекательность во всех трех фильмах, которые я видела.
И тут на помощь приходит то обстоятельство, что булгаковский юмор, очевидно, во многом построен на его практике работы в сатирических журналах 1920-х, опыта фельетониста. У раннего советского фельетона — особый язык и поэтика, а визуально ассоциируются с ним первым делом карикатуры и шаржи, иллюстрировавшие такие фельетоны в газетах и журналах (в которых художники были не менее важными героями, чем авторы текстов). Так что если мы вообразим кота Бегемота нарисованным, как из сатирического журнала — жуть уходит, Бегемот действительно обаятелен и смешон. С этой точки зрения идеальной экранизацией «Мастера и Маргариты», возможно, мог бы стать анимационный фильм.

2.
Как же легко и динамично написан роман! Так получилось, что «Мастера и Маргариту» я очень полюбила с детства (спасибо как раз коту Бегемоту, очаровавшему меня, когда мама как-то на летних каникулах взялась читать книгу мне с кузиной-старшеклассницей вслух) и перечитывала много раз. Но, как ребенок из семьи филологов, уже в детстве же я знала сложную историю публикации и возвращения этого текста в историю советской литературы. Поскольку дело было в начале 2000-х, то даже на уроках литературы эту историю нередко рассказывали со священным трепетом и акцентом на мученичество Булгакова, а постсоветский ренессанс христианства делал из книги чуть ли не интеллигентскую Библию. Про эту патетику стоит как-нибудь поговорить отдельно, а пока обозначу лишь, что долгое время она мешала мне смотреть на этот текст как на текст и диктовала к нему определенное эмоциональное отношение. Вместо своих чувств при чтении «Мастера и Маргариты» как будто полагалось культивировать чужое, людей более старшего поколения благоговение, чем я, как послушная отличница, и занималась.... (продолжение поста)

(начало поста) ....Сейчас на книгу получается смотреть другими глазами и становится очевидно, что сам автор, при всем булгаковском самомнении, — которое тоже тема для отдельного разговора, — для себя все же еще не был тем мучеником, которым стал для более поздних читателей, и решал местами непосредственно литературные задачи (кстати, одним из достоинств нынешней экранизации «МиМ» я бы назвала то, что она как раз от изображения Булгакова как святого отказывается). Серьезные философские вопросы этого автора волнуют не меньше, чем повествовательный экшн, вопрос о том, как сделать чтение захватывающим и увлекательным. В этом плане очень показательна первая часть, где чуть ли не в каждой главе меняется лицо, с чьей точки зрения мы наблюдаем события, место и время действия, но при этом сохраняется сквозная нить истории и достаточно большой ансамбль персонажей действует слаженно. Очень артистичный монтаж эпизодов, постоянные флешбеки и флешфорварды делают «Мастера и Маргариту» в буквальном смысле остросюжетным романом, а опыт выпуклого сатирического, очень визуального письма Булгакова, о котором я писала выше, превращает этот роман практически не в комикс. И это очень, очень круто, потому что как будто выдает намерение автора писать не только для всё понимающих «бывших» интеллигентов, впоследствии создавших культ вокруг книги, но и для более широкой аудитории, условных будущих Иванов Бездомных, которых ему со своей экзотической темой — «что бы произошло, если бы Сатана посетил советскую Москву 1930-х» — только предстояло завоевать с помощью своего литературного мастерства. Акцент именно на «будущих» читателей здесь важен — потому что невозможность издать такой текст в той литературе, в которой Булгаков существовал, для него, скорее всего, была очевидна. Что ж, маленькая я, влюбившаяся в книжку в 4 классе, не имея никакого понятия ни о «Фаусте», ни о примусе — яркое доказательство тому, что в целом всё получилось.

из значимых переизданий этого года – Ad Marginem перевыпустили "Исследование ужаса" самобытного философа и писателя Леонида Липавского. Как минимум рекомендую из этой книги "Разговоры" – собрание диалогов и высказываний ленинградских "чинарей", дружеского сообщества, в которое вместе с Липавским входили Хармс, Введенский, Яков Друскин и другие обэриуты. На букмейте книгу тоже выложили, но в формате постраничных сканов с нераспознанным текстом, – с удобством цитировать Липавского не получится, но спасибо и на том. Надеюсь, такими темпами Ad Marginem переиздадут и пьесы Томаса Бернхардта, раздобыть которые я пыталась примерно в те же годы, что и книгу Липавского

ЛАСТОЧКА

Славно ласточка щебечет,
Ловко крыльями стрижет,
Всем ветрам она перечит,
Но и силы бережет.
Реет верхом, реет низом,
Догоняет комара
И в избушке под карнизом
Отдыхает до утра.

Удивлен ее повадкой,
Устремляюсь я в зенит,
И душа моя касаткой
В отдаленный край летит.
Реет, плачет, словно птица,
В заколдованном краю,
Слабым клювиком стучится
В душу бедную твою.

Но душа твоя угасла,
На дверях висит замок.
Догорело в лампе масло,
И не светит фитилек.
Горько ласточка рыдает
И не знает, как помочь,
И с кладбища улетает
В заколдованную ночь.

Николай Заболоцкий, 1958

ещё одна новая книга, которую я очень ждала – сборник стихов "В самое вот самое сюда" Александра Скидана, вышедшая недавно в Издательстве Ивана Лимбаха. Я очень люблю тот литературный язык, который разрабатывает петербуржец Скидан: в нём есть место и европейской интеллектуальности, и тем особым чувствам, которые ты испытываешь, встречая в пять утра рассвет с пьяными друзьями на Мойке, пока кто-то из них танцует вальс.

В сборник вошли тексты Скидана последних лет, как печатавшиеся, так и опубликованные им в соцсетях, с 2020-го по 2023 год. Книга есть на Букмейте, но я советую не полениться, поддержать рублём одно из лучших независимых издательств в стране и купить её в бумаге.

У меня есть маленький личный ритуал: каждый раз, покупая сборник стихов, я открываю книгу на случайной странице и знакомлюсь с выпавшим текстом. Это хорошо помогает, кстати, когда сомневаешься, стоит ли книгу брать – если конретный текст тебя зацепил, есть вероятность, что и другие понравятся. Со сборником Скидана я провела этот ритуал просто для удовольствия; поделюсь с вами тем, что выпало.

***
выходят адорно и беньямин
прилавки подписных изданий ломятся от антифашистской литературы
а ты стоишь один на один
с уроком литературы

урок говорит отвечай
погасло дневное светило
и были лучезарны вечера
и автора поставили к стенке

а еще урок говорит молчи
целее будешь
и тонкая струйка мочи
течет из лицейской осени

и тебя обнимают одноклассники
сокамерники палачи

22 мая 2022

***
мальчик на скейте в футболке кэннибал корпс
что ты принёс
то ли счастливый билетик в тонкой руке
то ли кровь на щеке
эти сиреневы ветки любви
тоже в крови
ну-ка давай зачарованный май
сердце сжигай
криком протяжным учите стрижи
жить не по лжи

29.05.24

Возвращаюсь к формату читательского дневника, вот из недавно прочитанного:

"Гадкие лебеди", Аркадий и Борис Стругацкие, 1967

(фиксирую просто свой читательский отзыв, без глубокого погружения в историю произведения и контекст)

В некоторой стране, в провинциальном городе, где всё время идёт дождь, неугодный лично президенту писатель Виктор Банев пьёт в компании местной выдающейся публики, спит с женщиной Дианой и пытается устроить судьбу не по годам умной дочери-подростка, с которой как раз из-за ума и характера больше не может жить его бывшая. Ещё в городе время от времени появляются загадочные люди – мокрецы: их внешний вид изменила генетическая болезнь, и живут они в лепрозории по соседству. Городская элита – сплошь самодовольные порочные фашисты, – мокрецов не любит и даже ставит на них капканы. Зато подростки-интеллектуалы от этих странных созданий без ума, и писателю Баневу предстоит выяснить, почему.

Подробный пересказ сюжета и анализ "Гадких лебедей" можно найти много где, поэтому поделюсь несколькими личными наблюдениями. Главное из них – всерьёз читать текст с поставленной советскими шестидесятниками проблемой "как жить, если в совершенное будущее, когда его построят грядущие поколения, несовершенных нас не возьмут", сегодня довольно сложно. К тому же очень забавно выглядит моделируемый писателями мир, который, хотя и вырастает из советских реалий, должен выглядеть как "заграница" и поэтому всячески экзотизируется. Например, писатель Банев, прототипом которого был Высоцкий, играет свои песенки на банджо, пусть Боб Дилан в то время и довольствовался гитарой, как и Владимир Семёныч. Нарочно или случайно это сделано, но выглядит очень забавно.

Как и мир повести, образ Банева вообще получился очень осколочный, сшитый из разных лоскутов – герой, по мере необходимости, умеет и войну вспоминать, и песни сочинять, и романы писать, и женщин любить, и пить, и совестью нации выступать, хотя в самом начале "Лебедей" упоминается, что свою дочь он увидел впервые за много лет, и авторы даже время от времени к этому возвращаются. Выглядит так, будто увлекательная задача разобраться в психологии этого порочного, но одухотворённого представителя "старого человечества" в какой-то момент пересилила все остальные, поставленные в тексте, поэтому и развитие сюжета, и образы духовных оппонентов Банева – детей нового поколения и их наставников-мокрецов – остались за бортом. Учитывая, насколько Банев собирательный персонаж – интересный результат, конечно.

Вообще я долго добиралась до этого текста у Стругацких, и ожидания от него были немного другими. Впрочем, то, что я сейчас в нём увидела – несколько несбалансированную исповедально-аллегорическую фантастику, – всё равно интересно. Есть в "Гадких лебедях" определённая романтика, порыв – ради них и стоит читать, пожалуй. Ну и ради того, что памятник своего времени. Надо будет потом проверить, как в составе "Хромой судьбы" этот текст смотрится.