F, Сы.

Ты стала своей в лучшем легионе астартес.
Ты была напоминанием за что улыбались убивая и смеялись умирая.
Ты прожила свою жизнь на службе Империуму, пережила осаду и вернулась домой, окончив свой путь в кровати.
Всё твои деяния будут запомнены верными внуками Чогориса.

Tl;Dr Илья Раваллион пережила осаду и была смертельно ранена обоссаным отбросом из 3 легиона, которого она прирезала как собаку кинжалом Квин Ха.

Диоклетиан собирается убить Робаута Жиллимана.

Он знает это с той же уверенностью, с какой знал всё в своей жизни: если самопровозглашённый Лорд-командующий Империума не замолчит немедленно, Дио и сопровождающие его кустодесы – а также оставшиеся, скрывающиеся, преследуемые сёстры в этом величественном зале – обнажат клинки и убьют существо, возомнившее себя наследником империи.

— Ты слушаешь, Диоклетиан? Я призываю к единству в тот момент, когда оно нужнее всего.

Диоклетиан слушает. Но он не слышит призывов к единству. Он слышит требования покорности. Время, когда единство было нужнее всего, осталось в прошлом – десятилетия назад, когда половина сородичей Жиллимана подожгла галактику.

Он хочет сказать это — и знает, какие слова произнесёт.

Я видел, как умерла мечта моего короля. А затем — и сам король.
Я видел, как половина твоего рода восстала против империи, которую мы строили три столетия.
Я видел, как ты обратил её в пепел.
Я наблюдал, как даже самые верные из вас плели заговоры против собственных братьев, ныли о том, кого любили больше, и развязывали войны из-за своей гордыни — бездумно, словно какие-то глупые божества древности.
У тебя и твоего уродливого выводка генетических ублюдков, которых ты называешь семьёй, нет права ступать на эту землю.

Ты говоришь, что потерял отца. Но это не так.
Ты потерял учёного, который создал тебя.
Ты потерял провидца, возлагавшего на тебя такие надежды.
Но Он никогда не был твоим отцом.
Твои настоящие отцы любят тебя, примарх. Даже сейчас они пляшут в Варпе, смеясь над тем, какими вы были «послушными мальчиками».

Ты утверждаешь, что Император доверил бы тебе возрождение Империума.
Но если Он доверял тебе — зачем Ему понадобились десять тысяч телохранителей?
И почему ты не был среди них?
Почему тебя не призвали защищать Паутину?
Почему эту важнейшую миссию Он вручил истинно избранным?
Почему, раскрывая тайны галактики, Он никогда не обращался к своим «сыновьям»?

Диоклетиан мог бы сказать всё это.

И это было бы так сладко. Так справедливо.

Сегодня вечером я впервые за целую вечность облачусь в золото. Я откажусь от чёрного шлема - символа моего позора, и от обнажённой кожи - знака моего покаяния. Вместо этого я предстану перед моим королём вооружённым и облачённым в доспехи, как было в те времена, когда мы ещё не подвели Его.

Приблизившись, Нарэк разглядел
острые как бритва пилы, инъекторы, скальпели в багровой коросте. В металлических тазах дымились свежеизвлечённые органы. Легионер шил, отложив в сторону наруч с нартециумом — инструментом апотекария. Снова кадуцей, вытравленный красным по белому.

Каждое движение нити было подобно симфонии, где дирижёр — виртуоз за пюпитром. Здесь оркестром служило тело: огромное, геркулесово, едва умещавшееся на операционном столе. Черты лица, ещё не искажённые уродством, напомнили Нарэку... кого-то. Белые волосы, мраморная бледность кожи...

— Это не мой отец, — произнёс аптекарь, замерший на мгновение с натянутой, как струна, нитью в голой руке. — Хотя сходство определённо присутствует.

— Что? — выдохнул Нарэк, разум и тело разрываемые между ужасом и болезненным любопытством к существу на столе. Он даже не заметил, как опустил винтовку.

Апотекарий продолжил сшивать плоть.

— Он однажды просил меня... воссоздать одного из них. Не его, конечно, никогда его. Феникс — образец совершенства, зачем его улучшать? — Он понизил голос, будто делился похабной шуткой или чудовищной истиной: — По крайней мере, так он утверждал.

Сухой кашель, похожий на предсмертный хрип, вырвался из его груди.

— Нет, он хотел другого. Своего брата. Тупого железного. Репликация вышла грязной, увы. Требовались лучшие материалы. Нечто... оригинальное. — Он размашисто жестикулировал, разбрызгивая капли крови, в то время как вторая рука продолжала своё жуткое искусство.

Нарэк застыл, заворожённый. Лишь прикосновение Ренски к его руке вернуло его к действительности. Её глаза умоляли: Уйдём, уйдём отсюда сейчас же...

Но он не мог. У него была миссия — хотя этой её части он не ожидал. Воля Его, направляющая Нарэка.

— Всё это, — заметил аптекарь, — принадлежит Ему. Отцу моего отца. У них есть для Него имя — «Анафема». По-детски, конечно. Он учёный. Я ценю это призвание. Мыслить. Творить. Воплощать замыслы в реальность.

Приступ кашля сотряс его тело, порвав нить. Вытерев окровавленные губы и отложив инструменты, аптекарь повернулся к ним. Его броня была заляпана органикой.

— Любопытно... — Он прищурился. Руки по локоть в багрянце. Брызги артериальной крови украшали резкие черты: интеллектуальные, измождённые, одновременно любознательные и жестокие. — Звероподобное лицо, тяжёлый лоб, приплюснутый нос. Шрамы, но не ритуальные. Ты не похож на них. Учёный? Жрец? Нет, погоди, как они там называют... — Он сделал театральную паузу. — Апостол. Ты апостол, сын Лоргара, Несущий Слово? — Апотекарий прочёл идентификатор на броне. — Нарэк. Не припоминаю такого имени.

— Что ты здесь делаешь, легионер? — прошипел Нарэк.

— Аотекарий, если точно. Я ценю точность. Апотекарий Фабиус.

— Мне плевать. — Нарэк вскинул винтовку. — Отвечай.

Взгляд аптекаря скользнул к людям. Глаза расширились, в них вспыхнул голод — похотливый, как у тех тварей в пустыне, только его уродство пряталось внутри.

— Мне нравится её кожа, — сказал он, кивая на инквизитора. Та отступила. — Гораздо нежнее твоей, Нарэк. Думаю, я сниму её и надену как плащ.

Он услышал клинок раньше, чем почувствовал его - этот мерзкий, невозможный звук, когда сталь рассекает броню, защитную прослойку и... его самого.

Нарэк попытался достать пистолет, но его тело предательски ослабевало, пальцы скользили по рукояти. Он опустился на колени, сжимая в конвульсивно сжатом кулаке фульгурит, склонив голову.

Это был не обычный нож, осознал он. В этом клинке не было ничего невинного.

Его владелец остановился перед поверженным, здесь, на полях бойни, среди мёртвых земель, в тени некогда неприступных бастионов, ныне лежащих в руинах.

"Интересно, - произнёс Эреб, его надменное лицо с выбритым черепом, покрытым колхидскими клинописными символами, выражало самодовольство, - что ты здесь забыл, Бартуса?"

Нарэк не ответил. Не мог ответить. Клинок оставил что-то в ране. В его крови. Это распространялось, словно лёд.

Ему удалось лишь скривиться в гримасе.

"Я не могу позволить этому случиться, чем бы это ни было, - продолжал Эребус. - Всё закончится здесь, с твоей смертью."

"Лоргар..." - хрипло выдохнул Нарэк, стиснув зубы, чувствуя медный привкус во рту.

"Его здесь нет, брат. Не было никогда. Ты шёл по ложному следу."

Это откровение жгло больнее, чем лезвие ножа.

"Не может... быть... я же..." Фульгурит в его руке казался холодным, безжизненным. Как он мог пройти столь долгий путь, совершить всё, что совершил, чтобы закончить здесь? Поражением?

"Никто не может оспорить волю богов, Бартуса. Ни ты, ни даже Он. Царь восстанет из тьмы, и всё станет таким, каким должно быть. Каким предопределено. Их посланцы изрекли это. Я же - всего лишь проводник их воли."

Он открывает рот…

И в тот же миг чувствует, как умирает его отец.

Тьма.

Только тьма, и белые когти боли, разрывающие сознание.

Где-то в этой тьме падают капли. Кровь и перья.

"Сангвиний мёртв..."

Это станет строчкой в донесении.

"Примарх Девятого пал..."

Потом - легендой. Потом - мифом.

"Хорус убил Ангела, бывшего ему ближе брата..."

Но для Гаэллона это не строчки и не миф.

Это -

Кровь на языке.

Белое.

Чёрное.

Не может быть. Не может.

Падение без крыльев.

Кисть, окунаемая в чернила.

Алый мазок на белом пергаменте.

Он мёртв.

Я мёртв.

Мы все мёртвы.

Его отец - мёртв.

Гаэллон - мёртв.

Кровавые Ангелы мертвы.

Мир теперь - только чёрная пустота и красная ярость.

Но в этой тьме звучит голос Баэрона.

Художника. Воина.

Того, кто видел поэзию в мазках кисти, а не в бойне.

*Красное и чёрное...*

Пепел. Кровь.

Белые перья, окрашенные алым.

Жив ли ещё Неррон?

Слышал ли он на самом деле голос Су'лока сквозь рёв демонов?

Или это тени зовут его?

Отец? Братья? Баэрон?

Все они -

на том берегу.

За чёрной рекой.

И он хочет -

О, как он хочет!

- последовать за ними.

Хочет, чтобы мир снова стал тем местом, где воины пишут стихи,
Где истина рождается в искусстве, а не в убийствах,
Где ангелы ещё летают.

Но ангелы больше не летают.

Крылья сломаны.

Чернила - это кровь.

Пергамент - это кожа павших.

И Гаэллон...

Гаэллон падает.

Без крыльев.

Без надежды.

В чёрно-красную бездну.

#для_настольщиков #wfrp

Знаете про кого снова забыли в Эре Разрухи?


Севатара в трюме "Непобедимого разума".😈

А потом undefeatedsun выставил процесс своего творчества в истории и я не смогла пройти мимо.

Он — человек. Следовательно, имеет право на помощь. В чём проблема?

Писарь посмотрел на мальчика.

— Проблема в том, что в регламенте нет положений о детях.

— Почему? — спросил Кацухиро.

Писарь понизил голос, испытывая стыд:

— Потому что мы не ожидали, что хоть кто-то из них выживет.

Лакированный керамит.

Он отступил назад, и за ним посыпались обломки. Космодесантник был погребен в слоях войны — виднелись лишь верхняя часть плеч и шлем, словно он укрыт каменным одеялом. Его доспехи были цвета глубин чужих океанов. Броня цела, но глазницы разбиты. Из них поднимался неопровержимый смрад смерти.

Работа вокруг Кацухиро замерла. На наплечнике десантника красовалась ненавистная Око Хоруса. Кацухиро уставился на нее. Один из рабочих подошел и плюнул на символ. Кто-то другой бросился прочь с криками.

Кацухиро разглядывал десантника. Мертвым он не казался таким ужасающим. Даже... человечным. Кацухиро задумался, кем он был и почему предал Императора.

⚫️Придумайте подпись сами, мои хорошие.
⚫️Я не знаю ни как на это реагировать, ни что это вообще такое.

😏 Запускаем розыгрыш альтернативной веpcии Тактикалов Aльфа Лeгионa. 😊

Условия участия просты:

1. Быть подписчиком @Alpha_legion20

2. Нажать кнопку «Участвую!» под этим постом и ждать результатов.

3. Находиться в зоне досягаемости СДЭК или почты России

Бот определит победителя 22 июля в 20:00 по Москве.