В условиях подневольного международного единения обзавелась беспрецедентным количеством свободного времени только, кажется, для того, чтобы выяснить - даже в безделии время летит со страшной скоростью, и его катастрофически не хватает решительно ни на что. Ну невозможно освоить и сотую долю образовавшегося на горизонте горного хребта онлайн-халявы, если каналы доступа к истерической прокрастинации в соцсетях и СМИ не перекрыты. Все эти залежи полезных образовательных ископаемых лишь одарили человечество в кратчайший срок очередным симптомом тревожного расстройства - круглосуточным чувством вины за неспособность сфокусироваться на самосовершенствовании и с пользой провести время в заточении. Пока что всех нас, судя по всему, тянет только на саморазрушение.
Подруга попросила меня почитать на камеру отрывок из какого-нибудь духоподъёмного произведения. В итоге отправила ей видео, где я, заикаясь от смеха, пытаюсь читать анекдоты из “Соло на Ундервуде”. Но прежде чем я остановила свой выбор на Довлатове, думала почитать из Хаффнера или Паустовского. Причем совершенно ненамеренно. Автобиографию Паустовского я просто нежно люблю и готова перечитывать бесконечно. Люблю его за немножечко конъюнктурный просоветский оптимизм, с которым он описывает свои многолетние приключения в постреволюционной мясорубке.
А “Историю одного немца” Хаффнера читаю в данный момент. Там, конечно, никакого оптимизма - это отчет о вскрытии погибшего насильственной смертью достоинства немецкого народа. Так вот оба писали про 20-е годы. Берлин и Одесса. А фон примерно одинаковый: голод, безработица, инфляция, карантин (Паустовский в Одессе переболел испанкой), полный развал и растянувшееся во времени мутное пятно надежды на то, что когда-нибудь всё устаканится. Как известно из учебников истории, устаканились там лишь диктатуры. Но странным образом, это чтение действует седативно - если уж народ прорвался сквозь такой мрак, нищету и крах ценностей, то нам-то ныть вообще грешно. Ну по крайней мере пока.

Предприняла попытку познакомиться с основами буддизма (а когда, если не сейчас, в самом-то деле?) - начала читать лекции Торчинова “Путь ученика”. А поскольку я смотрела South Park и успела выучить, что жизнь - это боль, то с освоением четырех благородных истин буддизма у меня проблем не возникло. Коротко: 1) всё есть страдание 2) причина этому - влечение (в самом широком смысле этого слова) и жажда жизни 3) выход из круговорота страданий есть и имя ему - нирвана 4) её можно и нужно достичь, встав на Благородный Восьмеричный Путь исправления. Но не всё так просто, и упаси вас Будда поставить себе целью достижение нирваны, ведь само понятие цели тождественно пристрастию и влечению, которые влекут за собой что? Правильно - страдание.
В общем, пробравшись через предбанник буддизма, я выяснила, что у этого учения есть вполне себе практическая цель - вырваться из проклятущего круговорота рождений и смертей (aka сансара), у которого нет начала и, как некоторые подозревают, конца.
Проблема с сансарическим существованием (помимо того, что оно - сплошь страдание) заключается еще и в том, что никакого существенного разнообразия оно не предполагает. Это нескончаемая череда повторяющихся сценариев и ролей, чреватая “мучительным однообразием циклической воспроизводимости одного и того же содержания”.
Что заставило меня совершенно по-новому взглянуть на фильм “День сурка”. Фильм, по сути, иллюстрирует сжатую модель сансарического существования. Герой Билла Мюррея - никто иной как Бодхисаттва, который ещё ничего не осознал, а посему обречен на ускоренное переживание череды рождений и смертей, в промежутке между которыми с ним происходит чудовищное одно и то же. Потратив несколько воплощений на пассивное накопление критической массы страдания, герой понимает, что на одной инерции из колеса сансары в нирвану просто так не выскочишь. И решает наконец-то воспользоваться своим драгоценным воплощением (всего в буддизме пять воплощений, и человеческое ценится больше остальных) с умом, вступив на своеобразный интерпретированный Благородный Восьмеричный Путь навстречу своей бодхичитте. А поскольку махаянское направление буддизма гласит, что никакая нирвана невозможна до тех пор, пока все живые существа не будут спасены, Бодхисаттва, параллельно практикуясь в самосовершенствовании, спасает всё сущее.
Моё наивное озарение находит подтверждение в гугле и вики: в основу сценария действительно легли идеи буддизма, и буддисты всего мира оценили их воплощение по достоинству. К слову, фильм отлично рифмуется с тем состоянием, в котором сейчас застряло большинство жителей Земли - мы заперты в "Дне Сурка" и пока понятия не имеем, когда уже он закончится. И только от нас зависит качество потраченного в этом мучительном сансарическом существовании времени.

Мне нужно было муторное сложное занятие на ближайшие сто лет одиночества, и довольно быстро у меня назрела идея вышивки длительностью в три пандемии. Но сопряженный с любым рукоделием паралич и ослепление вынудили меня отложить недобитых “Будденброков” и вернуться к формату аудио-книг. По иронии судьбы, промыкавшись в поисках упитанного романа, я нарвалась на другую сагу о стремительном процветании и не менее стремительной деградации одного семейства - “Книгу Балтиморов” Жоэля Диккера.
Молодой и знаменитый как рок-звезда писатель Маркус Гольдман тщится закрепить успех своего блестящего дебюта и написать великий второй роман. Но довольно быстро отвлекается на воспоминания о какой-то страшной Драме, которая несколько лет назад произошла в семье его дяди Сола - известного зажиточного адвоката из Балтимора. Всё детство и юность Маркус, принадлежавший к нищей ветви “Гольдманов из Монклера”, завидовал лоснящимся от пригожести и богатства членам семейства “Гольдманов из Балтимора”. А в частности - к кузенам-одногодкам Гиллелю и Вуди, взаимная крепкая привязанность которых запускает упомянутый цикл процветания и деградации. Собственно, умный рахитичный Гиллель - единственный и долгожданый ребёнок Гольдманов из Балтимора. А Вуди - непоседливый детдомовец с развитой мускулатурой и повышенным чувством справедливости - совершенно случайно становится полноправным членом семейства, своевременно выступив в роли школьного телохранителя затравленного Гиллеля. Маркус, регулярно гостивший в шикарных особняках дядюшки и тетушки, хоть и тешит себя мыслью о безусловной принадлежности к “банде Гольдманов”, всё же, в силу чисто территориально-экономических причин остаётся, по сути, её почетным гостем и сторонним наблюдателем. Но как это часто бывает, проживая свою не столь блестящую и яркую жизнь, тихой сапой срывает большой куш.
Большая часть книги посвящена описанию взросления попугаев-неразлучников Гиллеля и Вуди (и это прям лучшее, что здесь есть), но анонсированная в начале книги “Драма”, в результате которой ветвь “Балтиморов” на генеалогическом древе Гольдманов стремительно отсыхает, окутывает эти позолоченные детские воспоминания дымком грусти и невозможной тоски. Диккер заворачивает эту семейную сагу о катастрофическом недопонимании в такие крутые вензеля, которые позволяют ему бомбардировать читателя серией развязок до самой последней страницы. Весьма захватывающая и грустная история о неоправдавшихся больших надеждах, в которой, самое, пожалуй, ценное - размышление о ложном восприятии отношений внутри семьи. Здесь все друг друга ревнуют, завидуют и слишком часто заглядываются в сторону, совершенно неверно интерпретируя увиденное. И всё время забывают о том, что их собственная жизнь тоже весьма неплоха и чего-то да стоит.

Из экономических соображений я теперь живу в цыганском таборе из 6 человек, которые всё время что-то едят, пьют, гогочут и играют на музыкальных инструментах. В таких условиях крайне непросто отвлечься от пьянок и уборки, собраться с мыслями и написать даже собственное имя, не говоря уже о каких-то членораздельных обзорах прочитанного. Как это ни странно, читать и слушать аудиокниги в этом балагане мне всё же удаётся, причем в лошадиных дозах. Вслед за “Книгой Балтиморов” послушала “Правду о деле Гарри Квеберта” того же Диккера - первый роман из “серии” про писателя Гольдмана, который принёс Диккеру всеевропейскую популярность и был впоследствие экранизирован. И это прям откровенно плохо написано, на мой взгляд. Хотя сюжет-то интересный.
Тавтологическая детективная история о тайне исчезновения 15-летней Нолы Келлерган, чей скелет спустя 30 лет раскопали на садовом участке всемирно известного (а у Диккера других и не бывает) писателя Гарри Квеберта. Бывший ученик Квеберта Гольдман, позабыв о дедлайнах и творческом кризисе, срывается из своего пентхауса на Манхеттене (ну, писатели же все именно так и живут) поближе к месту преступления, чтобы помочь Гарри оправдать своё честное имя. Несмотря на достоверную информацию о том, что в далёком 1975 году 30-летний Гарри всё-таки состоял в отношениях с жертвой и даже собирался с ней бежать в Канаду. И там, в этой живописной глуши Маркус Гольдман берётся за собственное расследование убийства Лоры Палме…ой Нолы Келлерган, разоблачая грязные секретики местных жителей.
Надо обладать определенной долей наглости, чтобы так перекраивать биографию главного героя, кочующего из романа в роман. И в “Книге Балтиморов” и в “Деле Гарри Квеберта” Гольдман борется с бесплодием в попытках написать вторую книгу. И там и там он - настоящая рок-звезда, которого уже через год после выхода дебюта журналисты и случайные прохожие начинают терзать вопросами из разряда “А когда второго?”. Его узнают на улице даже проезжающие мимо велосипедисты, у него отсохла рука от раздачи автографов, и болит печень от нескончаемых вечеринок. О нём чуть ли не каждый день пишут таблоиды, и вся Америка с замиранием сердца следит за развитием его романа с начинающей кинозвездой. Короче, Бегбедеру с Минаевым и не снилось.
Но вот в прошлом Гольдмана наблюдается раздвоение личности. В “Книге Балтиморов” Маркус рассказывает о переполненном еврейскими родственниками детстве, о закадычной дружбе с кузенами и о любви всей своей жизни - Александре (разумеется, всемирно известная звезда и певица ртом). А роман с кинозвездой превращается в раздутую таблоидами сплетню. В “Правде о деле Гарри Квеберта” Маркус - ну почти что сирота при живых родителях, у которого до встречи с Квебертом не было ни одного друга. Ни о каких кузенах, дяде и тёте там нет ни слова. А версия знакомства с кинозвездой кардинально отличается от версии из "Балтиморов". И нахальная небрежность, с которой Диккер всё это проделывает в угоду новому нарративу, просто-таки обескураживает.
В “Балтиморах” меня так подкупили описание волшебного детства в коротких штанишках и интрига семейной деградации, что я решила благодушно игнорировать откровенную ирреальность описываемого Диккером пространства. В котором персонажи делятся строго на два типа: те, кто не смог, и звёзды Нобелевского масштаба. В котором представлена неродная для швейцарца Диккера, скроенная из теленовелл, фильмов и книг Америка без полутонов. Страна контрастов на уровне "звёзды-простонародье" и “город-деревня”, обставленная стереотипными декорациями: придорожный дайнер, поместье на берегу океана, да пробка, зажатая между небоскрёбами. Сам по себе этот причесанный воображаемый мир Ласковой Долины, выстроенный Диккером, попахивает какой-то провинциальностью и напоминает шутки про москвичей, которые икру жопой едят. А ведь я ни разу не была в Америке. Но моего зрительского и читательского опыта вполне хватает на то, чтобы понять: этот Изумрудный город сделан из картона и пенопласта.

В “Правде о деле Гарри Квеберта” сентиментальная фальшь совсем уж выходит из берегов. До колик смешат цитируемые отрывки из “гениальной книги” Квеберта “Истоки зла”, которую ещё при жизни писателя включили в школьную программу. До зубовного скрежета раздражают шаржированные типажи, аргентинские диалоги персонажей, мотивация их действий и больше всего - невменяемая 15-летняя девочка, которая упорно домогается 30-летнего мужика, приехавшего в глушь за тишиной и вдохновением. Читателям предлагается посочувствовать героине, модус операнди которой сводится к преследованиям, манипуляциям, шантажу и другим романтическим разновидностям незаконной деятельности. Занятно поразмышлять, как бы сложилась совместная жизнь Гарри и Нолы, не пропади она летом 1975 накануне их предполагаемого побега в Канаду. Кто-нибудь бы там точно покончил с собой.
Ну и над всем этим витает жирный такой вопрос: почему швейцарец Диккер пишет свои бесспорно интересные и захватывающие истории, помещая героев на территорию реально существующей страны, о которой он, кажется, знает не больше, чем все, кто там до сих пор так и не побывал?

В начале июля сбылась, можно сказать, моя мечта - меня попросили взять интервью у писателя Дмитрия Глуховского в связи с выходом расширенной пятисериной версии фильма “Текст”. Я не люблю брать интервью. Какое облегчение я испытала, когда Саша Петров обиделся на наше издание Кино-Театр.ру из-за первоапрельских новостей (я написала, что он страдает Синдромом самозванца, а Лёша Филиппов придумал какую-то шутливую новость, высмеивающую всеядность Петрова) и отменил интервью, на которое должна была пойти я. Но тут - Глуховский. Бриллиант сердца моего и алмаз моей души. Человек, чьи эфиры на “Эхе” я жду с тем же нетерпением, с которым я жду зарплату (тоже, кстати, раз в две недели). Глуховский, к интервью с которым даже готовиться не надо - я и так всё знаю, всё смотрела, читала, слышала и выучила наизусть. И что тут вообще может пойти не так?
Но накануне вечером мы отправились с подругами лазать на скалы. Два месяца жизни с беззаботными людьми, излучающими полную уверенность в принимаемых ими решениях, притупили мой скепсис и критическое восприятие реальности. И по какой-то необъяснимой причине я, отогнав резонные сомнения, согласилась страховать свою соседку с нижней страховкой, несмотря на то, что лазала она от силы раз десятый в своей жизни, демонстрировала пугающее бесстрашие и не владела техникой срывов. Но в анамнезе у неё уже был один онсайт с нижней, и ей ужасно хотелось ещё, а я ж вроде опытный страховщик. Лонг стори шорт: между третьей и второй оттяжкой Ксюша сорвалась головой вниз и ударилась головой же о выступ скалы, повиснув в беседке мешком. Страшный хрип, кровь, отключка, потеря кратковременной памяти и всё то, с чем лично я никогда не сталкивалась прежде. Но сталкивались многие из тех, кто в тот момент был на скалах. Полчаса я обрывала телефон службы спасения, час мы ждали скорую. А когда её увезли, я вернулась домой, где сидели двое детей 4 и 7 лет, которым надо было объяснить, что мама в больнице, но нет, ничего страшного, сколько она там пробудет, я понятия не имею, но давайте мы пожрём гречку. Время 10 вечера, интервью с Глуховским намечено на 11 утра следующего дня, у детей есть планшет, а меня трясёт и мне срочно нужен какой-нибудь взрослый и виноградные седативы. Взрослый нашелся, седативы тоже, а Ксюшу зашили и выписали тем же вечером, не обнаружив у неё даже сотрясения мозга. Поэтому интервью я брала в состоянии чудовищного шока и не менее чудовищного похмелья. Так что у меня, как у Шипенко, "что получилось - то получилось". Зато я отвлеклась от назойливой картины ксюшиного падения, прокручивавшейся в моей голове, посмеялась и получила массу удовольствия от общения с писателем.
На сайте я опубликовала только ту часть интервью, которая непосредственно касалась сериала “Текст. Реальность”. А вот разговоры о судьбе Родины оставила для менее официальных каналов, скажем так, для себя.

Я: С недавних пор вы стали постоянным гостем на радио “Эхо Москвы”, где регулярно и довольно прямолинейно высказываете свою точку зрения на всё, включая нашего главнокомандующего и особенности внутренней политики РФ. И, кажется, вас уже даже неоднократно спрашивали о том, не боитесь ли вы, что в какой-то момент вас навестят люди в погонах. А я бы хотела узнать, что всё-таки должно произойти, чтобы вы начали задумываться над подбором слов и выражений?

Глуховский: До сих пор реальной проблемы цензуры у нас в стране не было. В большинстве случаев речь шла о самоцензуре. Есть примеры преследования людей, которые занимаются уличной политикой - демонстрации, пикеты и так далее. Вот этими людьми действительно плотно занимаются специальные службы. А что касается свободы слова: случаи преследования людей за то, что они говорили - единичные.

Ну, эти единицы уже в десятки сбиваться начали. Чаще всего менты приходят с проверкой по кляузе униженных и оскорбленных анонимов, которым везде мерещится разгибание скреп и экстремизм. Вот комик Александр Долгополов даже в Израиль от испуга сбежал, когда его захотели “проверить”. А он как раз в одном предложении мог упомянуть Путина и что-то несъедобное.

Если после каждого случая преследования какого-нибудь блогера остальные моментально затыкаются, то будем считать, что тактика точечных репрессий работает. Это однозначно запугивание. Потому что настоящих-то широких репрессий у нас нет в стране, и они быть, наверное, в сегодняшней России не могут. Но точечные репрессии, воспитательно-показательные порки активистов и свободомыслящих людей периодически происходят как бы в назидание всем остальным. Дальше вопрос заключается в том, что каждый замолчавший ускоряет наступление авторитарного режима и перехода в диктатуру. Чем меньше люди молчат, тем медленнее этот процесс происходит. Чем больше люди молчат и кивают, тем этот процесс происходит быстрее. Мне до сих пор никто за всё это время никаких угроз не высказывал и никто меня заткнуться не просил. Как ни странно. А раз не просили, я продолжаю.

Но вы для себя все-таки уже определили момент, в котором вам станет неуютно и вы начнёте задумываться о ценности своей свободы слова и возможности пожертвовать ею?

С каждым моим выступлением на радио и с каждой новой колонкой в “Новой газете” у меня, конечно, возникает ощущение, что вот сейчас могут и позвонить, прийти. Но пока этого не происходит. А если этого не происходит, то зачем мне превентивно самому себе рот затыкать? Правильно? Надо дальше говорить. Мне кажется, что всем остальным так же нужно. Пока к вам не пришли и вас не заткнули, зачем замолкать? Надо продолжать разговаривать.
Сейчас ведь производится попытка выпороть непоротое поколение. За 30 лет, прошедшие с момента развала Советского Союза и независимости России, выросло поколение, которое, действительно, не пороли. Только последние несколько лет после Крыма началась попытка идеологизировать молодежь - в целом провальная, как мы видим. То есть, люди вплоть до моего возраста, которым сейчас сорок, не сталкивались со страхом перед системой. Они росли не в страхе перед системой, а в нежелании с ней соприкасаться каким-то образом. Ну, за исключением тех, кто в ней трудоустроился. И сейчас мы видим со стороны правящих стариков попытки эту молодежь приструнить, высечь и привести к присяге. Потому что иначе эти люди просто потребуют у них свое будущее. Сейчас у нас вырисовывается такой яркий поколенческий конфликт. Старики, желая заморозить свою молодость, не пускают всех в будущее. Хотят остановить время, чтобы никуда не исчезала эта уютная для них бандитско-ментовская Россия 90-х.

Вы уже как-то говорили о том, что надежда России в смене поколений, что нам нужно подождать, когда вымрут пресловутые старики. Но я наблюдаю огромное количество представителей своего непоротого, как вы говорите, поколения, людей 30-35 лет. И у меня возникает очень стойкое ощущение, что и они, и даже уже их дети успели впитать этот “стариковский” яд и вовсю транслируют соловьевско-киселевский бред. Может, это продиктовано паническим страхом каким-то, но у меня создается впечатление, когда я смотрю на некоторых соотечественников, что “старики” уже успели в них каким-то образом размножиться, укрепиться на несколько поколений вперёд. И что простого отмирания пары поколений тут будет явно недостаточно.

Ну это процесс. И в других обстоятельствах это был бы естественный процесс развития в сторону более открытого и более информированного общества. Поколение нынешних 20-летних - это поколение ютюба. Всё равно в ютюбе преобладает не лояльный Путину контент, а контент независимый. Настоящие звёзды ютюба, которых просто никто никогда не пустит на телек - Дудь, стендаперы и рэперы. Это независимая интернет-журналистика, независимая сатира. А сатира - самое страшное орудие против диктатуры. Какая-та часть населения, продолжающая, вопреки всему, плакать, колоться и смотреть Первый и второй каналы, безусловно, может оказаться под воздействием достаточно убедительной, очень грамотной риторики, сконструированной талантливыми людьми, продавшими сатане свою душу. И бубнить о том, что “мы в кольце врагов у нас Победа дед погиб подо Ржевом" и так далее. Но. Знаете, я всю свою жизнь занимаюсь чтением и анализом новостей, исторических каких-то статей, я по образованию журналист, работал в разных медиа, в том числе в Euronews и Russia Today. У меня была возможность изнутри разобраться в том, как работают пропагандистские каналы, и как работает независимое европейское вещание. Мои знания - это не то, что мне было кем-то даровано. Это результат моих удивительных открытий. А начинал я точно таким же совком с замирающим от радости во время парада 9 мая сердцем, с томлением в груди при виде межконтинентальных ядерных ракет и марширующих десантников. Потребовалось много лет и жизни в разных странах, чтобы как-то немножко приподняться над этой картиной, выйти из нее, разобраться в том, где манипуляции, где сконструированные пропагандой образы, а где настоящая гордость за отчизну.

Несмотря на стагнацию мы всё-таки живём в такое время, которое принято называть “интересным”. Как гражданину вам, очевидно, некомфортно. Но как писатель вы, должно быть, уже опьянели от вдохновения…

Россия это бесконечный источник вдохновения. Когда ты живешь в Скандинавии, тебе остается только придумывать жестокие убийства детей и изнасилования близких родственников. Потому что в общественной жизни все проблемы уже решены. Россия такая мифическая страна, мы всё время ставим эксперименты над собой и показываем миру, как не надо. И если ты имел счастье у нас родиться и за всем этим наблюдать, а тем более, если ты можешь за счёт своего личного бэкграунда и биографии соотносить всё это с тем, что происходит за пределами твоей страны - это полезный опыт. Я очень Россию люблю как свою Родину. С одной стороны, больно, конечно, и обидно. Но ничего более близкого, родного и понятного нет. Ни в каких других странах, языках, культурах и религиях я эти противоречия не буду так ясно видеть и остро ощущать.

То есть об эмиграции вы не думали?

Нет, я же всё время мигрирую, потом возвращаюсь. Я вообще не отношусь к поколению, которое думает терминами вроде “эмиграция”. Я считаю, что мы с вами живём в глобальном мире, где люди переезжают из страны в страну, могут жить там, учиться здесь, работать ещё где-то. То есть терминология, включающая в себя понятия “валить”, “бежать” - это терминология 20-30-х годов, терминология Парохода философов. Слава богу, ситуация не такая, и власти её такой тоже не делают. Ты можешь родиться в России, поехать учиться в Штаты, работать во Франции и снова вернуться в Россию. А когда нам навязывают такое дихотомичное мышление типа “либо ты здесь, либо вали отсюда”, нужно помнить, что это делают люди, которые сами давно уже засейвились на озере Комо. Почему они тебе рассказывают про патриотические чувства, имея в наличии британский паспорт или вид на жительство в одной из стран Европы?
Я считаю, что вообще нет ничего предосудительного в том, чтобы взять и поехать, как только ты закончил школу, учиться за рубежом. Это пойдет на пользу тебе и твоей родине, когда ты с новыми знаниями вернешься сюда. И глупо не пользоваться этой возможностью. Поэтому я бы на месте любого молодого человека в РФ ориентировался бы на возможность получения образования и дальнейшей работы в любой стране мира. Всё это нам потом как обществу пойдет на пользу.

Во время злосчастной пандемии каждое издание считало своим святым долгом регулярно пугать и без того запуганное население разнообразными прогнозами о безрадостным будущем, в котором царит затяжной кризис, безработица, разбой с грабежом и десятки железных занавесов. И мало кто пытался разобраться в положительных тенденциях. А поскольку у вас неплохо развиты навыки прогнозирования, я бы хотела попросить вас поразмышлять о том, что нас ждёт вообще хорошего в России и в мире.

Думаю, что через короткий период первого шока и реакции, направленной на изоляцию друг от друга, страны поймут, что лучший путь - международная кооперация. В конечном итоге, процессам глобализации пандемия в долгосрочной перспективе не повредит. Я сторонник глобализации, я считаю что этот процесс необратим. Я видел общество действительно перемешанное, например, в Нью-Йорке, и это всё выглядит очень симпатично. В отличие от нашего общества, которое хоть и называло себя в течение 70 лет многонациональным, всё равно являлось глубоко шовинистическим. В котором русские играли главенствующую роль.

Ну у нас внутренняя колонизация, которая так и тянется с допотопных времен…

Совершенно верно, мы не разобрались с колонизацией. И из-за этого мы так нервно реагируем на демонстрации борцов за права чёрных. Мы всегда примеряем это на себя…Мы ещё со Сталиным никак разобраться не можем, куда нам разбираться с тем, что у нас фактически полстраны состоит из колонизированных присоединенных территорий.

Но вообще я спрашивала не столько даже про постпандемическое будущее, сколько про будущее как таковое. Потому что у нас этот глобальный шухер совпал с конституционным цирком, и многим начало казаться, что наше будущее безнадежно…

У вас есть ощущения, что это цирк, правильно? И такое же ощущение, что это цирк, сейчас у достаточно большого количества людей.

Но предсказуемые результаты голосования этот цирк как бы оправдывают...Мне вот интересно, зачем надо было так напрягаться, назойливо пропагандировать и наводить столько шума вокруг голосования, результаты которого были предопределены и совершенно не зависели от населения?

Геббельс же говорил, что обязательно нужно пользоваться статистикой. Потому что если ты постоянно по радио объявляешь, что все за фюрера, то те люди, которые сомневаются или которые не за фюрера, зная, что 90 процентов за фюрера, в худшем случае просто промолчат, а в лучшем начнут задумываться - а не за фюрера ли они тоже?
Это был такой внеочередной ритуал присяги верховному правителю. Чтобы он потом взял и с этим ритуалом пришел к людям и сказал “Вот, вы голосовали за меня, теперь я с вами навсегда”, пришел ко всяким своим ротенбергам и сказал “Ребят, ну что вы хотите? Вот - люди за меня”. То есть, либо ты опираешься на народ, либо ты опираешься на элиту. Если ты конфликтуешь с элитой, тебе надо вот этой народной волей трясти перед лицом зарывающихся элит. Видимо, это было нужно ему лично в свете какого-то переформатирования или чего он там дальше затеял. Просто, сработало ли это - большой вопрос. С моей точки зрения, это не сработало. Наверное, очень большая инертность у русского человека - не готов он сразу взять и сказать власти “нет”. Но долгосрочно база лояльной поддержки сейчас подсократилась. И ему придется дальше использовать все больше и больше репрессивных методов. Соответственно дальше будет усиление угнетения народа.

То есть ничего хорошего в нашем будущем пока не предвидится?

Ну, в конечном итоге, я думаю, что всё это многих людей отрезвит. И это хорошо. Потому что пока люди готовы вместо свободы и прав бегать с палкой Крыма в зубах и носить её хозяину - это тревожная тенденция. А чтобы они поняли, что империя - это одно, а гарантия их прав - это другое, для этого должны определенные события произойти. Люди не взрослеют сами. Люди взрослеют под влиянием внешних обстоятельств, в частности драматических. Из которых они делают выводы. Сам по себе человек ленив и неспособен к обучению и нравственному росту. Обычно это происходит всегда через сросшиеся переломы.

Я завидую Алексею Иванову пузырящейся завистью бесплодного к многодетному. Юзефович (которой он безжалостно отказал в звании “литературный критик”, поставив ей диагноз “блогер”) так хвалила “Тобол”, что пришлось прочитать. И охуеть в очередной раз от внушительных параметров ивановского гения. Не столько даже от массива его знаний, сколько от дерзости его воображения, которым он одушевляет противоречивые палимпсесты российской истории, выдавая внятный и захватывающий сюжет. Сюжет, от которого я, как бабка от новостей на Первом, регулярно вздрагивала, охала и причитала.

Хронологически роман охватывает период службы князя Матвея Петровича Гагарина в должности губернатора Сибири (начало 18 века). Пока Пётр I рамсит с Карлом XII, строит флот и бар-музей на болоте, пополнение худеющей казны ложится на плечи Гагарина. Предприимчивый Гагарин попутно решает сделать Сибирь great at once. Он щедро спонсирует строительные работы в Тобольске, организует кампанию по обращению язычников в православие, беспощадно дерёт налоги и имеет жирный доход от торговли с Китаем. Воюющий с джунгарами за Лхасу Китай посылает в Россию дипломатическую миссию с тем, чтобы получить от Петра военную поддержку в конфликте со степняками. Но Пётр игнорирует эту заявку на добавление в друзья. В приватной беседе с китайским послом Гагарин узнаёт, что ценой царского игнора может стать запрет на въезд русских торговых караванов в Китай. От таких новостей у Гагарина начинают сильно болеть карманы. Сложив в уме экономические интересы отечества, собственное благополучие, занятость Петра, расстояние от Москвы до Сибири и хреновое состояние коммуникаций, губернатор решается на опасную авантюру. Обманом стравить русских с джунгарами. И в этот момент неспешное повествование о том, как жили-поживали на Тоболе русские, пленённые шведы, бухарцы, татары, остяки, вогулы, раскольники, ссыльный соратник Мазепы, языческие демоны и Христос, превращается в таёжно-степной экшн-триллер.

Уже как-то некомильфо произносить в таких случаях фамилию Мартина, но такова селяви. Как и Мартин, Иванов не обслуживает побочными сюжетными линиями генеральную задумку, а создает лабиринт историй с множеством входов и одним выходом. Как и Мартин Иванов выпекает своё остросюжетное повествование под гнётом размышлений о природе власти. Только не о какой-то там абстрактной власти, а весьма конкретной, обусловленной территориальным своеобразием. По той же цене получаем не только увлекательный роман, но и энциклопедию особенностей управленческой деятельности на Руси. И традиционно выясняется, что большой разницы между 18 и 21 веками нет, когда речь идёт о столице и регионах, положении государевых людей и народа. Словами пленённого шведа Сталенберга Иванов подсказывает несмышленому читателю: Сибирь - ключ к пониманию России. Неисчерпаемые на веку чиновника природные ресурсы (когда-то пушнина, лес и золото курганов, теперь нефть, газ, да и лес никто не отменял) - и есть первопричина “особого” заторможенного Русского Пути. Пути, на котором нет и не было понимания ценности “человеческого ресурса” (в экономическом смысле, не в военном). Если будет мало - можно почитать “Внутреннюю колонизацию” Эткинда.

За что я очень люблю и уважаю Иванова - он не моралист. Ну…есть, конечно, но совсем немного, с кем не бывает? Как уживаются в воссозданной им Сибири все эти народности, каждая со своей верой и правдой, так и в сознании Иванова уживаются диаметрально противоположные взгляды. Искреннее восхищение русскими соседствует с ненавистью к русской конкисте. Слеза, вышибленная отблеском солнца на маковках православных церквей, высыхает от священного трепета перед могуществом таёжных богов. Гагарин, окунувший по локоть руки в кровь соотечественников за смарагды и шелка, заслуживает того, чтобы написать его сущим очаровашкой, которому невозможно не симпатизировать. А главный герой и резонёр Семён Ремезов, с которым Иванов явно чувствует душевное родство - склочный как сука и упрямый как баран. И если и есть какая-то мораль в романе - то за неё единолично отдувается именно Ремезов, отрывисто высказывая мысли автора о том, что в жизни действительно важно. Не буду пересказывать, но со всеми этими мыслями согласна.

Объелась подкастом “Книжный базар”, и теперь сижу рыгаю и читаю Зорина “Появление героя” - исследование на тему русской эмоциональной культуры на рубеже 18-19 веков. В введении автор пробежался по хронологии изучения истории эмоций. На протяжении 20 века различные умные люди от психологии, философии, антропологии и лингвистики пытались понять, отделимы ли эмоции от мышления, до какой степени они обусловлены принадлежностью к конкретной культуре и формации etc.

Но особенно меня привлекли размышления антрополога Уильяма Редди о политической сущности эмоциональных стандартов и норм, образующих некий “эмоциональный режим”, который любая разновидность власти навязывает своим подданным. А это же не только про “движения души” и “практику публичного переживания эмоций”, это про стиль жизни в целом. Подобные режимы, согласно Редди, оказываются в той или иной степени репрессивными, причиняют подданным “эмоциональные страдания” и побуждают их на поиск “эмоционального убежища”, в котором можно без оглядки давать выход “несанкционированным чувствам”. *Лирика* Где-то в этом месте, как мне кажется, и всплывает порождённый массовым сознанием и сводками новостей миф о тайных извращениях, которым поголовно предаются чиновники и священнослужители, как представители режимов с наиболее жёсткой регламентацией нравственных устоев. *Конец лирики*.
Приобретающие популярность убежища толстеют до уровня очередного “режима”, из которого индивиду тоже рано или поздно захочется выскользнуть.*Лирика* А вот в этом месте, кмк, рождается коллективный страх того, что все мы поголовно и против желания станем геями и лесбиянками, если пойдём по пути Загнивающего Запада.*Конец лирики*. Но пока “убежище” набирает вес, человек существует одновременно в разных эмоциональных режимах, нередко взаимоисключающих. И оказывается между молотом реальных репрессий и наковальней репутационных потерь. И это драматическим образом сказывается на его способности выражать свои мысли и эмоции, которые безопаснее всего приберечь для сеанса психотерапии или внутреннего монолога.

С побегом от мажоритарного эмоционального режима можно наглядно ознакомиться в любом условно “феминистском” или, проще говоря, либеральном сообществе, где ищут убежища уставшие от патриархальной агрессии и риторики ненависти миллениалы на антидепрессантах. Истощённые социальной несправедливостью жертвы токсичного обесценивания и гендерных стереотипов сбиваются в уютные группки, где с воплем “хочу на ручки!” рассказывают о том, что их триггернуло пять минут назад. И получают поддержку, которая переводит их “нестандартные” эмоции в локальную норму. А заодно обеспечивает широким кругом единомышленников и приятных знакомств.
Фанатики, способные превратить хлебный мякиш в гранит, а отклонение от “режимной нормы” в регламент - это всего лишь вопрос времени. У подобных сообществ с самого начала есть устав, согласно которому все друг друга любят, поют и танцуют, и никто не позволяет себе оскорблений и критики в адрес однопартийца. Довольно-таки быстро на этой территории взаимоуважения и широкого ассортимента дозволенных эмоций появляются полицейские-добровольцы, готовые поминутно выписывать в комментах штрафы за неосторожные формулировки. И в отличие от каких-то установленных правовых систем, регулирующих поведение людей, нормы в таких сообществах стихийно мутируют в зависимости от последовательности защемления сфинктеров у особенно активных членов сообщества. Аккорды могут быть самыми разнообразными - как разнообразна эмоциональная жизнь человека, глядящего на мир с позиции собственных травм и несварения желудка. А вот санкции не поражают воображение "подданного режима": общественное порицание, требования извинений, бан, остракизм и вывод дискуссии за пределы сообщества - прямиком на территорию публичной травли. Где вчерашние единоверцы срывают с провинившегося пионерский галстук под аплодисменты и хохот мимопроходил, устроившихся с попкорном в первом ряду (это я).
Речь, разумеется, о российской действительности, где подобные сообщества не имеют реальной власти и слабо влияют на судьбу и карьеру человека. Но это не отменяет факта “страданий”, ведь половину социального круга репрессированного (или просто разочарованного) ренегата составляют члены этого сообщества. Прекрасные в общем-то люди, когда не сбиваются в толпу под знаменем “всего хорошего против всего плохого”, диктуя всем, как именно надо говорить, думать и действовать, чтоб всё было максимально экологичненько.

Что должен испытывать человек, оказавшийся на перекрестке этих конфликтующих эмоциональных режимов, окруженный представителями самых разнообразных сообществ с богатым репертуаром обид? Понимая, что выражение одних эмоций (некомплиментарная характеристика представителей власти, свободная критика государства и аффилированных организаций и лиц) может грозить ему штрафом, ну или там сроком, а высказывания другого толка (злоупотребление пейоративами и анекдоты про негров и инвалидов) - репутационными потерями и порчей личных связей.
Видимо, он должен ощущать болезненные спазмы реакционной ненависти и удушающие приступы самоцензуры, по семь раз отмеряя то, что он собирается написать - будь то статья или пост в социальных сетях. А убежищем от всего этого, как и сто, двести, триста лет назад, служит “личка”, она же кухня - живописный курорт внутренней эмиграции, на котором можно поправить здоровье целительными ваннами чистейшей и прозрачнейшей свободы слова.

П.С.: Всё написанное касается исключительно языкового аспекта, так как связь эмоции и мысли мне кажется самоочевидной, а язык я рассматриваю как самый популярный инструмент выражения эмоций.

Оуе. Кажется, экспертиза Глуховского на “Эхе” начинает действовать. Друг кинул в меня ссылкой на пост в БП о том, как Примаков "вежливо послал к хуям проект «Тотальный диктант»”, автором которого назначили Глуховского. Примаков заявил, что Россотрудничество “по веским причинам” не будет в грядущем году поддерживать эту акцию. Раскрывать причины он не стал, но некто Андрей Медведев (журналист ВГТРК, депутат Мосгордумы) рассекретил озалуп:

“Примаков не сказал в чем главная причина. Но, зная Женю лично, думаю, что дело в авторе текста.
Для диктанта существует президентский грант на популяризацию русского языка.
Насколько я знаю, в следующем году, Тотальный диктант будет работать с товарищем Глуховским. Директор фонда “Тотальный диктант” Ольга Ребковец говорит, что оный Глуховский написал «очень эмоциональный текст».
Ладно, оставим в стороне художественную ценность «Метро 2033». Однако у него есть вполне четкая позиция относительно России. Которая, конечно же унылая и бездарная, в России душно и плохо, Россия, по мнению Глуховского, вторглась на Украину и оккупировала Крым.
Я так понимаю, что по личным убеждениям, Примаков не готов давать площадку идейному русофобу и человеку искренне презирающему Россию”.

Есть такая ученая-лингвист Ирина Левонтина, моя любимая. Она написала пару захватывающих книг о том, как речь человека выставляет его подсознательные геморроидальные шишки напоказ. Как бы он старательно не отстирывал и не отглаживал свои словечки, складывая их аккуратно в синтаксическую стопочку - все катышки и заломчики бросаются в глаза. И текст Андрея Медведева (который, очевидно, Глуховского не читал, но осуждает) провожает читателя в музей распространенных заблуждений. Самый драгоценный экспонат которого - святая уверенность номенклатуры в том, что Россия = государство. Отсюда и вывод: если ты критикуешь действия представителей власти, значит, ты, сука, русофоб, презираешь свою страну и живущих в ней людей. Куда тебе диктант писать, нехристь, сначала присягни на верность своему сюзерену.

Невольно вспоминается интервью с росгвардейцем по поводу массовых митингов в Москве. Оправдывая насилие по отношению к протестующим, он обронил убойную фразу, выдающую все его притязания с головой и жопой: “Получается, что те, кто против нынешней власти, выступают и против меня, ведь я её представитель”. Лол.

Многолетний опыт написания рецензий отравляет любую попытку свободного выражения впечатлений - тут же упираешься коленками и лбом в углы формата: лид, суть или завязка произведения, характер постановки, оценка. Намертво усвоенная в школе, в институте и на работе структуризация текста достаёт хлыст и диктует мне свои условия даже в сфере выражения чувственного и эмоционального. Будь последовательна! Не забывай об исходных данных! Не теряй мысль! Сделай вывод! И не пизди!

Ну вот как структурировать свои впечатления от спектакля “Мне 30 лет”? Надо, наверное, начать с жанра, автора и исполнителей главных ролей? Исповедальный стендап Васи Зоркого с музыкальными интермедиями и Ариной Маракулиной в роли воображаемой Арины Маракулиной.
Суть? Музыкант Вася Зоркий перелез через забор 30-летия, и, больно ударившись головой, оказался в замкнутом пространстве “взрослой жизни”, откуда теперь ведет свой картавый репортаж в режиме потока сознания и импровизации. Что там, за этим забором? Ну, помимо широко известных ипотек и кредитов, семейных хлопот и пенсионных реформ? Что бы не сказал Вася, я уже всё знаю: одиночество и эмоциональное оцепенение. Да он примерно это и сказал.

У Васи вырос панцирь, Вася чувствует, что эмоции потускнели, а самые яркие впечатления остались в прошлом. Все авансы юношеского оптимизма потрачены, а реальность вылупилась на него дулом заряженой пушки и рассказывает парадоксальные сказки о светлом будущем. И вот Вася, дежурно охнув по поводу очередного теракта, ловит себя на мысли о том, что подобные новости не пробивают его панцирь. Лёгкое дуновение чувства вины, некоторая неловкость, может быть, даже укол стыда. За себя и перед самим собой. Под панцирем у Васи толстый слой утеплителя, сквозь который едва доносятся глухие голоса ведущих новостей. Вася думает, что с ним что-то не так.

И в личной жизни у Васи не очень. Что неудивительно, если верить Арине Маракулиной в роли воображаемой Арины Маракулиной в роли одной из васиных бывших. Проблема в диспропорции между собственной самооценкой и впечатлением, производимым на окружающих. Вася попросту не очень хорошо знает себя. Для этого ему нужны другие. Другим тоже нужны другие. Но Вася думает, что именно с ним что-то не так.

Вася ищет норму, и не находит себя в ней. Беда.
Вась, ну в самом деле, что с нами не так? Нам вроде сказали, что нормы нет, что все люди разные, каждый со своим диагнозом и зависимостью. Делай что хочешь, только, пожалуйста, в рамках закона. Декларируй свою индивидуальность, свою ненормальность (сложновато, правда, бунтовать против нормы в отстутствие нормы). Живи как хочешь, захлебнись в выборе. Зачем нам норма - этот тощий призрак стабильности, блуждающий по полям плодородного хаоса? Зачем терзать себя уверенностью в том, что такая нормальная с виду жизнь и эмоции других - не имитация? Зачем страдать от недостатка иллюзий? И упиваться чувством вины из-за того, что с нами что-то не так? Вот и я не знаю.

Вася, по крайней мере, сценический Вася одинок как одиноки все тридцатилетние. Это одиночество сопровождается фоновым удивлением. Почему мне перестали быть интересны люди в большинстве своём? Хм...Похожее удивление испытываешь лет в 20, разглядывая старые фотографии родителей: оказывается, когда-то их круг общения не ограничивался тётей Леной и дядей Колей. И ты думаешь: пффф, нет, меня не съест это суетливое мещанство и гнездование, я сохраню свой круг близких друзей из 100 человек до гробовой доски! Я буду тусоваться!!! Это удивление настигает тебя с новой силой, когда спустя десять лет ты понимаешь, что тебе, внезапно, очень хорошо одному. И мещанство тут вообще ни при чём. Просто десять лет назад ты так не умел, информации о самом себе не хватало, люди были нужны. Сейчас умеешь. Да, немного странно и слегка тревожно…И мне, и Васе. Но зато как удобно!

А, кстати, спектакль просто отличный.

Вася с воображаемой Ариной Маракулиной