Ребят, ну, «походу любовь» только что выиграла на Full Bloom Film Festival в USA как лучший художественный фильм. Я плачу.

Фильмы Яны Климовой-Юсуповой «Походу любовь» выиграл на фестивале в США.

Картина получила приз в номинации Best Narrative Feature («Лучший художественный фильм») на фестивале Full Bloom Festival в Северной Каролине.

Этой осенью кино с Анной Завтур, Сергеем Горошко и Кузьмой Котрелёвым в главных ролях путешествует по шести кинофестивалям США.

Англоязычный постер — ❤️

Ромком «Походу любовь» признан лучшим художественным фильмом на американском Full Bloom Festival

Романтическая комедия Яны Климовой-Юсуповой ПОХОДУ ЛЮБОВЬ смогла впечатлить американского зрителя – картина была названа лучшим художественным фильмом на фестивале Full Bloom Festival в Северной Каролине.

В центре повествования – молодая девушка, чья первая поездка в Петербург оборачивается настоящим приключением с художником и его другом-музыкантом. Главные роли в ПОХОДУ ЛЮБОВЬ исполнили Анна Завтур, Кузьма Котрелев и Сергей Горошко. 

Производством картины занимались кинокомпания ID Production и онлайн-кинотеатр KION. Продюсеры проекта – Дмитрий Литвинов, Екатерина Кононенко, Максим Ковалевич, Максим Филатов, Илья Бурец и Игорь Мишин.

Напомним, что ПОХОДУ ЛЮБОВЬ в этом году примет участие сразу в шести фестивалях на территории США.

Фото: кадр из фильма ПОХОДУ ЛЮБОВЬ

Я только что написала короткий метр. Он ужасно, ужасно грустный. Нужно его обязательно снять!

Вирусы монотонные войны, невидимые, но свирепые. Назойливые убийцы, серые кардиналы темных коридоров, заполненных кашлем. Единственная ценность, коей является сама жизнь, подвергается нескончаемым нападками душных, микроскопических частиц. Паразиты не способные размножаться вне клеток. Пограничная форма, между живой и неживой природой. Низшая форма жизни. Высшая степень наглости. Бесят!

Поехала к врачу сегодня. Зашла, рассказывала в красках, о своем вирусном заболевании, из-за которого, я прямо сейчас упаду в обморок. Доктор сидел в контровом осеннем свете, в кабинете летала муха. Я правда чувствовала, что сейчас упаду в обморок.
-Что вы знаете о панических атаках? - спросил он.
-Обижаете! Мы творческие люди! -ответила я.
-Я серьезно, - сказал он.
-Да бросьте, - сказала я.
-А вот тревожное расстройство? Слышали о таком?
Я хотела сказать, что мы творческие люди, но вспомнила, что эта шутка уже не сыграла. Про творожное расстройство тоже решила не упоминать.
Муха села на стол, доктор думал, куда меня отправить. Через семь минут я лежала под капельницей. Некий мексидол, монотонно капал по прозрачной трубке, было скучно, однако, в обморок падать больше не хотелось. Медицинский брат, шваркал кроксами по деревянному полу.
-Болят вены? - спросил он.
Хотела сказать, что болит душа, но не стала. Тем более душа, как будто, не очень уж и болела. Слегка. За ширмой зашуршал крупный мужчина. Его прокапали, он оделся. Оказалось, что его ждет еще и внутримышечный укол. Он увидел меня и будто застеснялся. Сказал, что будет делать укол стоя. Мед брат в кроксах, отвел его в сторону и попросил чуть приспустить штаны. Мужчина откашлялся.
-Раз! И готово! - сказал мед брат звонко.
Мужчина поправил брюки и свитер. Я видела его в отражении стеклянного шкафа.
Мой врач с усами, довольный и румяный, очевидно, совершив обед, пришел и утвердительно сказал:
-Ваша кровь идеальна.
-Спасибо, - сказала я.
-Ну, вот. Вы знаете как дышать по квадрату?
Через пол часа я ехала в машине, с рецептом на новопассит. Такая густая осень крутила в небе резные, оранжевые листья. Было тихо, красиво и тепло. Иссякал сентябрь.

Когда-то, я прочитала всего Ремарка. Все его книги, выстроились в здание у моей кровати. Мне казалось, что я знаю Ремарка, мне казалось, что я понимаю его. Но я ничего не понимала. Я поняла его (более или менее) только сейчас. Он рассказывал истории не только о том, что война может не мешать любви. Он рассказывал о том, что война и любовь вообще не пересекаются. Они могут существовать в одной комнате и не пересекаться. Это важная мысль, я буду её додумывать.

Я просто буду идти по поворотам и улицам, сворачивать влево и вправо, останавливаться, просыпаться и засыпать, пока не выйду, однажды, из бумажного лабиринта, склеенного кем-то наспех, рыхлым клеем, который давно лежит, высохший и смиренный, в черной, сетчатой мусорке, под столом классной руководительницы, преподающей ИЗО сонным, рыжим детям, уныло смотрящим в уходящее весеннее утро, которое хочется проиграть наотмашь, а приходится, всего лишь, рисовать пустой акварелью, по серому альбомному листу.
-Кто склеил этот лабиринт? - спросит учительница, протирая очки углом синтетической рубашки, пахнущей ленором и утюгом.
Никто не ответит, никто не помнит, никто не склеивал. А я, между тем, буду стоять в середине пути, оглядываться, слышать голоса, не находить источник. Свет весеннего утра, будет сочиться сквозь картонные стены. Я буду чувствовать тепло, но не буду понимать откуда.
Банальные метафоры, не претендую на хорошие. Но я ощущаю, что любая случайность может схлопнуть мой лабиринт и черная сетчатая мусорка, свирепо сверкнет у ног учительницы, которая хочет есть, а не вешать облака из ваты, на картонном небе моего мира. До звонка еще жить и жить, в кабинете пахнет красками, учительница снимает туфли с полных ступней, от скуки достраивает в лабиринте комнаты, не зная, что мне в них жить. Вообще не зная меня.
-А можно выйти? - зевнет сонный ребенок.
-А можно нет? - нагрубит учительница и от злости, наклеит непослушный скотч прямо на мои окна.
Я буду недоумевать, отчего так стремительно наступила зима и вязко полоснула низкий горизонт мятым туманом.
Такая история.
Впрочем, всегда есть надежда на то, что кто-то из рыжих, сонных детей, окажется смелым и откроет, наконец, окно. Капля мягкого воздуха, шевельнет облака из ваты, в небе моего картонного лабиринта и я буду смотреть вверх, наблюдая как тихо плывут облака по акварельному потолку. И буду дышать.

Так мило написали на сайте Naples International Film Festival (который пройдет в 25-й раз во Флориде) - Florida Premiere.
Премьера во Флориде, как бы, получается. Не перестану удивляться, и не перестанет где-то под ребрами, у меня тепло ёкать, и через сто фестивалей, и через сто лет.

Это всегда чудо. И всегда радость. Просто представьте, из сотен фильмов, отборщики выбирают нас. Где-то далеко, в Америке, люди говорящие на другом языке, не знающие нас, просто смотрят кино и выбирают. И ставят в программу. И приходят зрители и смотрят, и улыбаются. Кино остается в памяти, остается в истории жизни этих людей. Это диалог, это протянутая рука, это про жизнь, это про нас, пишущих на стене времени «мы были здесь».

Я всего три раза написала Флорида. (Два Флорида, и один Florida). Вроде достаточно? Или еще?

Что-то мы, в общем, решили из короткого метра, который я недавно написала, сделать полный. Там хорошая такая история. Такая история, вроде ничего особенного, а ужасно больно. Вроде бы всё хорошо, а невозможно дышать. Вроде бы жить и жить, а куда? И вот такая там понятная, простая, очевидная невозможность, которая ужасно щемит внутри.
При этом, если стряхнуть с себя морок, то там такая невозможность, которая могла бы быть совершено возможной, но люди, так редко умеют просто быть в правде и так боятся снять маски, что пропускают всё важное, отдавая себя без остатка всему, кроме глубинно ценного.

Теперь мне нужно написать. Переписать короткий в полный метр. Для этого мне нужно сесть и написать. Боже, это самая сложная часть.