…Я вошел в зал, и тревога исчезла. В гробу лежала моя мама. Место заняла скорбь и боль, но ведь они лучше тревоги? Она как назойливая муха, а боль... Боль можно и перетерпеть.

Мама умерла молодой – ей было всего 44. Умерла красивой. Чего, черт возьми, чего скрывать – этого бы хотели многие. Молодость же ее до самых последних дней билась через край.

Зал наполнился битком. Друзья папы и мамы, дальние родственники – все призраки прошлого теперь здесь. Дальше были отпевание, крематорий и поминки. Ничего не скажешь – похоронная рутина. Боль и скорбь со мной, но они все еще лучше тревоги, а это уже хорошо.

После похорон я приехал домой. Почитал переписку с мамой и повтыкал в потолок. Не плакал. Нужно было выйти из квартиры, «хапнуть» американо в «Зерне» и купить букет подсолнухов.

Этот день был не только про смерть, сегодня моей девушке Вике исполнилось 23 года. Через 10 часов мы сидели в баре «Герои», будто сегодня была годовщина, а не день похорон. Она держалась стойко и была самой красивой.

Я подарил ей подсолнухи и любовное письмо. Мы пили, держались за руки и живо разговаривали, иногда шутили. «Живо» здесь самое главное. Трудно поверить, что в этот кошмарный день – один из худших для любого человека – нашлось место живому. Мы сидели в еще летнем сентябре, смеялись, а огоньки на террасе с их теплым светом, который падал на наши сомкнувшиеся, тающие из недавнего ужаса в чувство любви руки, освещали наши заплаканные глаза, в которых уже и не было намека на грусть.