Москва Сталинская. Андре Жид, Лион Фейхтвангер. Автор перевода не идентифицирован. Издательство «Родина», 2022.
С произведением Фейхтвангера знакомились ранее; с заметками Жида, с которым Фейхтвангер спорит, не соглашается, а порой и оправдывает, знакомство состоялось благодаря этому сборнику (с сомнительным качеством редактуры и печати), но есть и другие совместные издания.
В книжку вошли страницы из дневника Андре Жида и его произведение «Возвращение из СССР», опубликованное в 1936-м, сразу после его визита в Союз, который он посещал на правах друга и фаната коммунизма. А перевели на русский только в 1989-м, и полагаю, из этого понятно, что Жид советскую действительность не похвалил. По отзывам, скандал был знатный, из-за чего потом опасались приглашать других иностранных писателей - «вдруг и эти подобный пасквиль напишут».
Однако согласиться, что Жид написал что-то ужасное, не могу. Во-первых, надо понимать стилистику писателя, присущую его предыдущим произведениям. Во-вторых, Жид был личностью, мм, своеобразной и в принципе не очень любил людей (не смею осуждать). А в-третьих, в книжке он лишь философски-сумрачно описал то, что увидел, узнал и с чем познакомился, будучи при этом - подчеркиваю - искренне убеждённым в фатальности существования капитализма и института церкви. Т. е., скорее всего, писал Жид, страдая от разочарования, от несоответствия надеждам, от ущемления идеалов…
В общем, получилась не ода, но читать интересно. Цитатно.
* … Но особенно хотелось бы мне пожить подольше, чтобы увидеть, как увенчался успехом русский план и как склоняются перед ним государства Европы, упорствовавшие в его непризнании… Никогда ещё не смотрел я в будущее с таким жадным любопытством… Я хотел бы во весь голос кричать о моей симпатии к СССР, и пусть мой крик будет услышан, пусть он приобретёт значение…
* Три года назад я говорил о своей любви, о своём восхищении Советским Союзом… [Но] там есть хорошее и плохое. Точнее было бы сказать: самое лучшее и самое худшее… Я же устроен так, что строже всего отношусь к тем, кого хотел бы любить. Немного стоит любовь, состоящая из одних похвал, и я думаю, что окажу большую услугу и самому СССР, и его делу, если буду говорить о нём искренне и нелицеприятно. Моё восхищение СССР, восхищение теми успехами, которых он уже добился, позволяет мне высказывать критику по его адресу. Во имя связанных с ним ожиданий, во имя всего того в особенности, на что он нам позволяет надеяться…
* В СССР решено однажды и навсегда, что по любому вопросу должно быть только одно мнение. Впрочем, сознание людей сформировано таким образом, что этот конформизм им не в тягость, он для них естественен, они его не ощущают, и не думаю, что к этому могло примешиваться лицемерие. Действительно ли это те самые люди, которые делали революцию? Нет, это те, кто ею воспользовался. Каждое утро «Правда» им сообщает, что следует знать, о чём думать и чему верить…
* … Сейчас, когда революция восторжествовала, когда она утверждается и приручается, когда она вступает в сделки, а по мнению иных - набирается ума, те, в ком бродит ещё революционный дух и кто считает компромиссом все эти последовательно совершаемые уступки, становятся лишними, они мешают, и поэтому их проклинают и уничтожают…
* … В том, что было отклонение от идеала, сомнений ни у кого нет. Но одновременно должны ли мы сомневаться в том, что задуманное было осуществимо? Поражение это или необходимые и оправданные уступки, вызванные неожиданными трудностями?.. Есть люди, которые отказываются считать, что нарушение принципов вызвано необходимостью. Им неважно, что отступление от первых декретов находит своё объяснение и оправдание, им важен сам факт этого отступления. Но сейчас требуются только приспособленчество и покорность. Всех недовольных будут считать «троцкистами». И невольно возникает такой вопрос: что, если бы ожил вдруг сам Ленин?..
* * *
Хорошая книжка.
С произведением Фейхтвангера знакомились ранее; с заметками Жида, с которым Фейхтвангер спорит, не соглашается, а порой и оправдывает, знакомство состоялось благодаря этому сборнику (с сомнительным качеством редактуры и печати), но есть и другие совместные издания.
В книжку вошли страницы из дневника Андре Жида и его произведение «Возвращение из СССР», опубликованное в 1936-м, сразу после его визита в Союз, который он посещал на правах друга и фаната коммунизма. А перевели на русский только в 1989-м, и полагаю, из этого понятно, что Жид советскую действительность не похвалил. По отзывам, скандал был знатный, из-за чего потом опасались приглашать других иностранных писателей - «вдруг и эти подобный пасквиль напишут».
Однако согласиться, что Жид написал что-то ужасное, не могу. Во-первых, надо понимать стилистику писателя, присущую его предыдущим произведениям. Во-вторых, Жид был личностью, мм, своеобразной и в принципе не очень любил людей (не смею осуждать). А в-третьих, в книжке он лишь философски-сумрачно описал то, что увидел, узнал и с чем познакомился, будучи при этом - подчеркиваю - искренне убеждённым в фатальности существования капитализма и института церкви. Т. е., скорее всего, писал Жид, страдая от разочарования, от несоответствия надеждам, от ущемления идеалов…
В общем, получилась не ода, но читать интересно. Цитатно.
* … Но особенно хотелось бы мне пожить подольше, чтобы увидеть, как увенчался успехом русский план и как склоняются перед ним государства Европы, упорствовавшие в его непризнании… Никогда ещё не смотрел я в будущее с таким жадным любопытством… Я хотел бы во весь голос кричать о моей симпатии к СССР, и пусть мой крик будет услышан, пусть он приобретёт значение…
* Три года назад я говорил о своей любви, о своём восхищении Советским Союзом… [Но] там есть хорошее и плохое. Точнее было бы сказать: самое лучшее и самое худшее… Я же устроен так, что строже всего отношусь к тем, кого хотел бы любить. Немного стоит любовь, состоящая из одних похвал, и я думаю, что окажу большую услугу и самому СССР, и его делу, если буду говорить о нём искренне и нелицеприятно. Моё восхищение СССР, восхищение теми успехами, которых он уже добился, позволяет мне высказывать критику по его адресу. Во имя связанных с ним ожиданий, во имя всего того в особенности, на что он нам позволяет надеяться…
* В СССР решено однажды и навсегда, что по любому вопросу должно быть только одно мнение. Впрочем, сознание людей сформировано таким образом, что этот конформизм им не в тягость, он для них естественен, они его не ощущают, и не думаю, что к этому могло примешиваться лицемерие. Действительно ли это те самые люди, которые делали революцию? Нет, это те, кто ею воспользовался. Каждое утро «Правда» им сообщает, что следует знать, о чём думать и чему верить…
* … Сейчас, когда революция восторжествовала, когда она утверждается и приручается, когда она вступает в сделки, а по мнению иных - набирается ума, те, в ком бродит ещё революционный дух и кто считает компромиссом все эти последовательно совершаемые уступки, становятся лишними, они мешают, и поэтому их проклинают и уничтожают…
* … В том, что было отклонение от идеала, сомнений ни у кого нет. Но одновременно должны ли мы сомневаться в том, что задуманное было осуществимо? Поражение это или необходимые и оправданные уступки, вызванные неожиданными трудностями?.. Есть люди, которые отказываются считать, что нарушение принципов вызвано необходимостью. Им неважно, что отступление от первых декретов находит своё объяснение и оправдание, им важен сам факт этого отступления. Но сейчас требуются только приспособленчество и покорность. Всех недовольных будут считать «троцкистами». И невольно возникает такой вопрос: что, если бы ожил вдруг сам Ленин?..
* * *
Хорошая книжка.
Книжки из экспозиции выставки «Ленин», которая только что завершилась в Государственном историческом музее.
На книжке Троцкого, на титульном листе - дарственная надпись: «Дорогому Владимиру Ильичу от крепко преданного Троцкого в тревожные дни... 5/Х 1918».
На книжке Троцкого, на титульном листе - дарственная надпись: «Дорогому Владимиру Ильичу от крепко преданного Троцкого в тревожные дни... 5/Х 1918».
Города. Вальтер Беньямин. Перевод М. Коноваленко, С. Ромашко, Г. Снежинской. Издательство «Ад Маргинем Пресс», 2025.
Не знаю, кто писал аннотацию к данному сборнику, но я с этим чудесным (полагаю) человеком совершенно не согласна. В книжке собраны заметки, статьи, описания и рефлексия автора о Берлине, Неаполе, Москве, Париже и Марселе. И убейте, но нет в ней «аллегории заката собственной жизни» и «поиска утраченного будущего». Ну, если только самую малость. С напёрсток.
Беньямин очень любил жизнь. Разную. Сложную, порой вымученную, нищую и буржуазную, с шелковыми халатами изысканной публики и струпьями попрошаек, роскошными тепличными розами и трогательными бумажными гвоздичками, нанизанными на крашеные ветки. Всю жизнь, полностью, какая она есть. И с внимательностью, пропустив через себя, объяснив самому себе, он фиксировал эту жизнь в записях, спустя время превращая их в книжки.
Получалось не как у всех, очень образно, пусть порой и уже-не-совсем-понятно. Мы с вами уже другие. А книги помнят, как было ранее. Цитатно.
* … Впоследствии я заново открыл для себя дворы, когда увидел их с железнодорожной насыпи. В душный предвечерний час я смотрел из окна вагона в глубину дворов и думал: в них затворилось лето, отрёкшееся от окружающего ландшафта.
* Нам никогда не удаётся полностью вспомнить что-то забытое. И, наверное, это хорошо. Потрясение от возврата чего-то утраченного оказалось бы столь сокрушительным, что в тот же миг мы перестали бы понимать свою недавнюю тоску по утрате. А так мы понимаем её и понимаем тем лучше, чем более глубоко в нас самих таится забытое…
* Несколько лет назад [пишет в 1925-м] по улицам Неаполя в наказание за аморальное поведение возили на открытой повозке священника. За ним следовала изрыгавшая проклятия толпа. На одном из перекрёстков показалась свадебная процессия. Тут священник встаёт и поднимает руку, благословляя новобрачных, а все идущие позади него опускаются на колени. С такой безусловностью католицизм в этом городе стремится вжиться в любую ситуацию. Если ему суждено когда-либо исчезнуть, то последним его оплотом будет скорее не Рим, а Неаполь.
* [Москва 1926-1927 годов]. Административные правила меняются день ото дня, да и трамвайные остановки блуждают, магазины превращаются в рестораны, а несколько дней спустя - в конторы. Это поразительное экспериментальное состояние - оно называется здесь ремонт - касается не только Москвы, это русская черта… Ничто не происходит так, как это было устроено и как это ожидали, - эта банальная характеристика жизненной реальности в каждом отдельном случае так неотвратимо и с такой силой доказывает свою правоту, что делает русский фатализм понятным…
* … [в Марселе] от страха бросаться в глаза какими-нибудь экстравагантностями я как раз и начинал бросаться в глаза.
* * *
Хорошая книжка.
#conread1920
P. S.: очень хочу в Неаполь. И в Марсель.
Не знаю, кто писал аннотацию к данному сборнику, но я с этим чудесным (полагаю) человеком совершенно не согласна. В книжке собраны заметки, статьи, описания и рефлексия автора о Берлине, Неаполе, Москве, Париже и Марселе. И убейте, но нет в ней «аллегории заката собственной жизни» и «поиска утраченного будущего». Ну, если только самую малость. С напёрсток.
Беньямин очень любил жизнь. Разную. Сложную, порой вымученную, нищую и буржуазную, с шелковыми халатами изысканной публики и струпьями попрошаек, роскошными тепличными розами и трогательными бумажными гвоздичками, нанизанными на крашеные ветки. Всю жизнь, полностью, какая она есть. И с внимательностью, пропустив через себя, объяснив самому себе, он фиксировал эту жизнь в записях, спустя время превращая их в книжки.
Получалось не как у всех, очень образно, пусть порой и уже-не-совсем-понятно. Мы с вами уже другие. А книги помнят, как было ранее. Цитатно.
* … Впоследствии я заново открыл для себя дворы, когда увидел их с железнодорожной насыпи. В душный предвечерний час я смотрел из окна вагона в глубину дворов и думал: в них затворилось лето, отрёкшееся от окружающего ландшафта.
* Нам никогда не удаётся полностью вспомнить что-то забытое. И, наверное, это хорошо. Потрясение от возврата чего-то утраченного оказалось бы столь сокрушительным, что в тот же миг мы перестали бы понимать свою недавнюю тоску по утрате. А так мы понимаем её и понимаем тем лучше, чем более глубоко в нас самих таится забытое…
* Несколько лет назад [пишет в 1925-м] по улицам Неаполя в наказание за аморальное поведение возили на открытой повозке священника. За ним следовала изрыгавшая проклятия толпа. На одном из перекрёстков показалась свадебная процессия. Тут священник встаёт и поднимает руку, благословляя новобрачных, а все идущие позади него опускаются на колени. С такой безусловностью католицизм в этом городе стремится вжиться в любую ситуацию. Если ему суждено когда-либо исчезнуть, то последним его оплотом будет скорее не Рим, а Неаполь.
* [Москва 1926-1927 годов]. Административные правила меняются день ото дня, да и трамвайные остановки блуждают, магазины превращаются в рестораны, а несколько дней спустя - в конторы. Это поразительное экспериментальное состояние - оно называется здесь ремонт - касается не только Москвы, это русская черта… Ничто не происходит так, как это было устроено и как это ожидали, - эта банальная характеристика жизненной реальности в каждом отдельном случае так неотвратимо и с такой силой доказывает свою правоту, что делает русский фатализм понятным…
* … [в Марселе] от страха бросаться в глаза какими-нибудь экстравагантностями я как раз и начинал бросаться в глаза.
* * *
Хорошая книжка.
#conread1920
P. S.: очень хочу в Неаполь. И в Марсель.
Процессъ декабристовъ и их жизнь въ Сибири. Издание из серии «Историческая библиотека» под редакцией С. М. Проппера. Издательство С. М. Проппера, 1907.
Станислав Максимилианович Проппер - питерский предприниматель, издатель и литератор, медиа-магнат рубежа XIX-XX. Начинал деловую жизнь финансовыми спекуляциями в Австрии, закончил - околополитическими мемуарами в Германии. Яркая была личность…
Почему взялся издавать сочинение о декабристах? Предполагаю, из-за стечения обстоятельств, интересов и выгод. К моменту выпуска книжки Проппер уж двадцать с лишним лет владел издательством-редакцией «Биржевых ведомостей» (ранее «Биржевой вестник»). В годы первой революции газета была близка к кадетам и октябристам - Проппер, судя по всему, сочувствовал всем около-социалистам. Но в 1917 году газета была закрыта за «антисоветскую пропаганду», а сам издатель экстренно уехал в эмиграцию, предварительно побыв заложником в мятежном Петрограде. Редакция же с подачи революционного матроса бронепалубного крейсера «Диана» Павла Малькова, в дальнейшем коменданта Смольного и Кремля (его воспоминания можно найти в инете - полюбопытствуйте), была разгромлена…
Впрочем, вернёмся к декабристам. Книжка небольшая, по содержанию - сочувственная, почти анти-монархическая, насыщенная сомнительными подробностями и даже слухами, но, в целом, весьма интересна. В духе времени. Цитатно.
* … Естественно, что декабристы не могли рассчитывать ни на удовлетворенiе своихъ замысловъ, ни на снисходительность со стороны монарха… но въ декабре 1825 г. при самомъ вступленiи молодого монарха на престольный было позволительно думать иначе. Политическiе убежденiя Николая Павловича, котораго въ то время никто не считалъ наследником престола, были совершенно неизвестны, и, повидимому, никому изъ мечтателей даже не приходило въ голову, что императоръ накажетъ ихъ столь жестоко за реформаторскiе ихъ затеи.
* Получивъ указъ государя о предоставленiи судьбы пяти поставленныхъ вне разрядовъ на окончательное усмотренiе суда, кн. Лопухинъ… получилъ отъ начальника штаба, барона Дибича, следующее донесенiе: «Въ высочайшем указе о государственныхъ преступникахъ… на случай сомненiя о виде казни, какая симъ преступникамъ судомъ определена быть можетъ, государь императоръ повелеть мне соизволилъ предварить вашу светлость, что его величество никак не соизволяетъ не токмо на четвертованiе, яко казнь мучительную, но и на разстрелянiе, какъ казнь, однимъ воинскимъ преступленiям свойственную, ни даже на простое отсеченiе головы и, словомъ, ни на какую смертную казнь съ пролитiем крови сопряженную…».
* [13 iюля 1826 года, день казни] Шествiе двигалось медленно… Такимъ порядкомъ процессiя вышла на конверкъ… Всходило солнце. На кронверке во все время играла музыка Павловскаго полка, исполнявшая всякiк веселые мотивы. По мере того, какъ надъ осужденными приводили приговоры въ исполненiе, ихъ уводили обратно в крепость… Сохранилось известiе, что при виде Якубовича (который быль очень высоко роста и потому на него не пришелся арестантскiй халатъ, въ виду чего онъ прекомично выгляделъ в немъ и в кавалерiйской шляпе и ботыортахъ), все осужденные стали громко хохотать…
* В Ярославле при проезде декабристовъ на площади собрался народъ. Власти приняли решительныя меры; у воротъ гостиницы, где остановились ссыльные обедать, были поставлены жандармы съ саблями наголо. Декабристовъ усаживали въ сани при запертыхъ воротахъ, и, едва лишь последнiя были отперты, тройки полетели с быстротою птицы. Вся толпа обнажила головы…
* Строго рассуждая, Николай I не внесъ ничего нового въ систему управленiя, но… [у него] не было никакихъ фаворитовъ, облеченныхъ особыми полномочiями. За всю свою систему онъ желалъ быть ответствен передъ судомъ истории одинъ.
* * *
Хорошая книжка.
Станислав Максимилианович Проппер - питерский предприниматель, издатель и литератор, медиа-магнат рубежа XIX-XX. Начинал деловую жизнь финансовыми спекуляциями в Австрии, закончил - околополитическими мемуарами в Германии. Яркая была личность…
Почему взялся издавать сочинение о декабристах? Предполагаю, из-за стечения обстоятельств, интересов и выгод. К моменту выпуска книжки Проппер уж двадцать с лишним лет владел издательством-редакцией «Биржевых ведомостей» (ранее «Биржевой вестник»). В годы первой революции газета была близка к кадетам и октябристам - Проппер, судя по всему, сочувствовал всем около-социалистам. Но в 1917 году газета была закрыта за «антисоветскую пропаганду», а сам издатель экстренно уехал в эмиграцию, предварительно побыв заложником в мятежном Петрограде. Редакция же с подачи революционного матроса бронепалубного крейсера «Диана» Павла Малькова, в дальнейшем коменданта Смольного и Кремля (его воспоминания можно найти в инете - полюбопытствуйте), была разгромлена…
Впрочем, вернёмся к декабристам. Книжка небольшая, по содержанию - сочувственная, почти анти-монархическая, насыщенная сомнительными подробностями и даже слухами, но, в целом, весьма интересна. В духе времени. Цитатно.
* … Естественно, что декабристы не могли рассчитывать ни на удовлетворенiе своихъ замысловъ, ни на снисходительность со стороны монарха… но въ декабре 1825 г. при самомъ вступленiи молодого монарха на престольный было позволительно думать иначе. Политическiе убежденiя Николая Павловича, котораго въ то время никто не считалъ наследником престола, были совершенно неизвестны, и, повидимому, никому изъ мечтателей даже не приходило въ голову, что императоръ накажетъ ихъ столь жестоко за реформаторскiе ихъ затеи.
* Получивъ указъ государя о предоставленiи судьбы пяти поставленныхъ вне разрядовъ на окончательное усмотренiе суда, кн. Лопухинъ… получилъ отъ начальника штаба, барона Дибича, следующее донесенiе: «Въ высочайшем указе о государственныхъ преступникахъ… на случай сомненiя о виде казни, какая симъ преступникамъ судомъ определена быть можетъ, государь императоръ повелеть мне соизволилъ предварить вашу светлость, что его величество никак не соизволяетъ не токмо на четвертованiе, яко казнь мучительную, но и на разстрелянiе, какъ казнь, однимъ воинскимъ преступленiям свойственную, ни даже на простое отсеченiе головы и, словомъ, ни на какую смертную казнь съ пролитiем крови сопряженную…».
* [13 iюля 1826 года, день казни] Шествiе двигалось медленно… Такимъ порядкомъ процессiя вышла на конверкъ… Всходило солнце. На кронверке во все время играла музыка Павловскаго полка, исполнявшая всякiк веселые мотивы. По мере того, какъ надъ осужденными приводили приговоры въ исполненiе, ихъ уводили обратно в крепость… Сохранилось известiе, что при виде Якубовича (который быль очень высоко роста и потому на него не пришелся арестантскiй халатъ, въ виду чего онъ прекомично выгляделъ в немъ и в кавалерiйской шляпе и ботыортахъ), все осужденные стали громко хохотать…
* В Ярославле при проезде декабристовъ на площади собрался народъ. Власти приняли решительныя меры; у воротъ гостиницы, где остановились ссыльные обедать, были поставлены жандармы съ саблями наголо. Декабристовъ усаживали въ сани при запертыхъ воротахъ, и, едва лишь последнiя были отперты, тройки полетели с быстротою птицы. Вся толпа обнажила головы…
* Строго рассуждая, Николай I не внесъ ничего нового въ систему управленiя, но… [у него] не было никакихъ фаворитовъ, облеченныхъ особыми полномочiями. За всю свою систему онъ желалъ быть ответствен передъ судомъ истории одинъ.
* * *
Хорошая книжка.
Повесть о чучеле, Тигровой Шапке и Малом Париже. Константин Дмитриенко. Издательство «Э» (ЭКСМО), 2017.
Книжку рекомендовали, но, простите, не помню, кто. Первая её публикация случилась в 2015-м - на деньги автора и на Дальнем Востоке (Дмитриенко - из Зеи, учился во Владивостоке), вторая - силами означенного издательства, в Москве, с припиской «претендент на бестселлер!». Судя по тому, что переиздания не случилось…
Книжка же весьма занятна. «Повесть…» собиралась и зрела лет двадцать, но и на том автор не остановился - в этом году в январе вышла её переосмысленнная версия. Говорят, хороша… Потом узнаю.
Сюжет не пересказать, а тема… Все пишут про золото и лихорадку, про дальневосточный аналог Клондайка, банды, налёты, ковбоев-казаков. Я же думаю, что это книжка о страхе, причем, о страхе, рождаемом и внушаемом человеком. И его невероятной жестокости. И возникающем желании заявить, что это - нечто непознанное, а не человек… Ну, и о тех лихих людях, которые когда-то почему-то решили стать дальневосточниками.
Цитатно.
* … А уже на следующий день слух, что Шабалин убил тигра-людоеда, ходил по станице, обрастая фантастическими подробностями, в которых, в конце концов, нашлось место и байкам об оборотнях, тунгусских колдунах, черте и китайских ведьмах, так что, когда станичный атаман Ильин шёл в избу Шабалиных, он был готов почти ко всему…
* Мастер [Никита Чайка] был толковый. И ковал, и слесарил, и варил. Металл чувствовал и понимал. Ковал от гвоздя и подковы до хорошего ножа. До сих пор, наверное, ещё можно найти у старых охотников капканы, сделанные им. Мне показывали бельгийское охотничье ружьё, стволы к которому вроде бы отковал Никита Чайка. Говорят, что железные ставни на чуринском магазине и сейфы в подвалах Первого золотопромышленного банка - его работа. Клейма, кстати, не ставил, потому что считал, что мастера должно узнавать по самой работе, а не по тому, какую он рисует закорючку…
* … толпа, как на стену наткнувшись, остановилась перед двумя трупами… И кто-то закричал… Этот крик умножился, разросся… превращаясь в утробный… рык. Потом крик вместе с толпой отхлынул от дверей лавки… а потом как-то сразу в одну секунду понёсся по губернскому городу в сторону парадного подъезда гостиницы. Толпа смяла швейцара… Рык ощетинился револьверами, охотничьими ружьями, ножами… В это же время в магазинные витрины полетели камни, кто-то истошно вопил, кого-то заталкивали в подворотню, чьи-то руки разрывали ткань чьего-то платья, из окна третьего этажа вылетело пианино и, взорвавшись бессмысленным аккордом, рассыпалось клавишами, щепками, струнами по земле. Уже пахло огнём, а над городом потянулся дымок первого пожара…
* Аккуратный китаец в очка и европейском платье… Глаза за очками казались умными и бесхитростными… Заговорил на хорошем русском, который после подавления восстания ихэтуаней был интернациональным от Цусимы от Урги и от Харбина чуть ли не до Якутска.
* И люди. Да, теперь таких нет. Знаете почему? Нет, не потому, что тогда было лучше и мы были молоды, а потому, что в те времена страх имел такую особенность отступать, хотя бы на время… Страх, отъевшись летом и осенью на нас, засыпает на время. А сейчас - не так. Давно уже не так. Не засыпает.
* * *
Занятная книжка.
P. S.: Тем, кто пишет про Дальний Восток, точно стоит разобраться, чем Приморье отличается от Приамурья.
Книжку рекомендовали, но, простите, не помню, кто. Первая её публикация случилась в 2015-м - на деньги автора и на Дальнем Востоке (Дмитриенко - из Зеи, учился во Владивостоке), вторая - силами означенного издательства, в Москве, с припиской «претендент на бестселлер!». Судя по тому, что переиздания не случилось…
Книжка же весьма занятна. «Повесть…» собиралась и зрела лет двадцать, но и на том автор не остановился - в этом году в январе вышла её переосмысленнная версия. Говорят, хороша… Потом узнаю.
Сюжет не пересказать, а тема… Все пишут про золото и лихорадку, про дальневосточный аналог Клондайка, банды, налёты, ковбоев-казаков. Я же думаю, что это книжка о страхе, причем, о страхе, рождаемом и внушаемом человеком. И его невероятной жестокости. И возникающем желании заявить, что это - нечто непознанное, а не человек… Ну, и о тех лихих людях, которые когда-то почему-то решили стать дальневосточниками.
Цитатно.
* … А уже на следующий день слух, что Шабалин убил тигра-людоеда, ходил по станице, обрастая фантастическими подробностями, в которых, в конце концов, нашлось место и байкам об оборотнях, тунгусских колдунах, черте и китайских ведьмах, так что, когда станичный атаман Ильин шёл в избу Шабалиных, он был готов почти ко всему…
* Мастер [Никита Чайка] был толковый. И ковал, и слесарил, и варил. Металл чувствовал и понимал. Ковал от гвоздя и подковы до хорошего ножа. До сих пор, наверное, ещё можно найти у старых охотников капканы, сделанные им. Мне показывали бельгийское охотничье ружьё, стволы к которому вроде бы отковал Никита Чайка. Говорят, что железные ставни на чуринском магазине и сейфы в подвалах Первого золотопромышленного банка - его работа. Клейма, кстати, не ставил, потому что считал, что мастера должно узнавать по самой работе, а не по тому, какую он рисует закорючку…
* … толпа, как на стену наткнувшись, остановилась перед двумя трупами… И кто-то закричал… Этот крик умножился, разросся… превращаясь в утробный… рык. Потом крик вместе с толпой отхлынул от дверей лавки… а потом как-то сразу в одну секунду понёсся по губернскому городу в сторону парадного подъезда гостиницы. Толпа смяла швейцара… Рык ощетинился револьверами, охотничьими ружьями, ножами… В это же время в магазинные витрины полетели камни, кто-то истошно вопил, кого-то заталкивали в подворотню, чьи-то руки разрывали ткань чьего-то платья, из окна третьего этажа вылетело пианино и, взорвавшись бессмысленным аккордом, рассыпалось клавишами, щепками, струнами по земле. Уже пахло огнём, а над городом потянулся дымок первого пожара…
* Аккуратный китаец в очка и европейском платье… Глаза за очками казались умными и бесхитростными… Заговорил на хорошем русском, который после подавления восстания ихэтуаней был интернациональным от Цусимы от Урги и от Харбина чуть ли не до Якутска.
* И люди. Да, теперь таких нет. Знаете почему? Нет, не потому, что тогда было лучше и мы были молоды, а потому, что в те времена страх имел такую особенность отступать, хотя бы на время… Страх, отъевшись летом и осенью на нас, засыпает на время. А сейчас - не так. Давно уже не так. Не засыпает.
* * *
Занятная книжка.
P. S.: Тем, кто пишет про Дальний Восток, точно стоит разобраться, чем Приморье отличается от Приамурья.
Прожитое. 1905-1920. Николай Буторов. Издательство «Викмо-М», 2009.
Меня очень легко спровоцировать на покупку книжки - достаточно разместить на обложке любой период или год из интервала 1900-1925. А если поместить эту книжку в раздел «Воспоминания» или «Революция. Гражданская война в России», да сделать метку «Дальний Восток»… Но в этот раз попадание ограничилось двумя первыми пунктами, компенсировав дальневосточное отсутствие другим бонусом: автор книжки - правнук Дениса Давыдова. Того самого, героя Отечественной войны 1812-го, дворянина, поэта, партизана. Эээээх!
В своих воспоминаниях Николай Владимирович соединяет описание суровой действительности (Первая мировая, революционный Петроград, северА под интервентами) с ностальгией по родовой усадьбе, учёбе в Александровском лицее и юношеской влюблённости. Пишет прекрасно, выверенным стилем, который согревается и оживает в эпизодах, где автор негодует, восхищается, делится страхами или сожалением. Эмоции - наше всё.
Уже прочитав книжку, нашла в инете интервью с его внуком - Мишелем Мари Паскалисом, там интересные детали биографии деда «после книжки» (ссылка - в комментариях). Интересная была жизнь… Цитатно.
* … Балы в Петербурге бывали очень красивы… Чтобы бал был действительно удачен, требовалось обязательное присутствие за фортепиано знаменитого тапёра Альквиста… Также для удачи бала требовалось, чтобы им дирижировал или стрелок Императорской Фамилии барон Притвиц, или один из Конногвардейцев барон Врангель (позднее главнокомандующий Добровольческой армией на юге России), или Струве. Они умели расшевелить танцующих и вносили такое оживление, что с ними балы всегда бывали на редкость весёлые…
* … 19 июля [1914 года]… Германия объявила нам войну… В Петербурге манифестации не прекращались. В них участвовали люди самых различных слоёв общества, состояний и взглядов. Особенно величественна была манифестация на площади Зимнего дворца. Собравшаяся многолюдная разношёрстная толпа, увидев вышедшего на балкон Императора, запела, сняв шапки, «Спаси Господи, люди Твоя» и как один человек встала на колени… «Хватит ли только выдержки?» - пробегала беспокойная мысль, но обывательское мнение утверждало, что при современной технике война затянуться не может.
* Противник отступал… По изрытому снарядами артиллерии полю разбросаны несколько десятков тел русских и немцев. Они лежали в самых причудливых позах. Многие были изуродованы. Телеги подбирали убитых и свозили к братской могиле, у которой стоял священник. Привычные к делу, усталые уборщики торопились закончить работу. Они взбрасывали кое-как на телеги уже почерневшие тела и оттуда, из высоко накиданных груд, торчали в разные стороны ноги, руки, головы и тряслись при движении. Неумытые и неприбранные, эти тела безжизненно мешали справляться с собой и с искажёнными лицами постоянно цеплялись друг за друга и за телеги. Своим количеством они настолько распыляли человеческие чувства к себе, что на долю каждого не оставалось почти ничего…
* [3 марта 1917 года] Наступила глубокая ночь. Подошедший скорый поезд Петроград - Киев был переполнен. Попав в купе, набитое выбравшимися из Петрограда офицерами, мы почти всю ночь слушали их рассказы о Петроградском хаосе и бушевавших там страстях и обменивались мнениями, как всё это отразится на фронте. Выраставший призрак возможности проигрыша войны, стоившей столько миллионов жизней, увеличивал и без того подавленное настроение…
* … «Барин, а как ты полагаешь, долго ещё эта самая леворуция будет?» - повернувшись на облучке, сказал вдруг ямщик, видимо, устав от долгого молчания. «А что?» - спросил я. «Да больно много озорства развелось», - ответил он. «Как же так, - засмеялся я, - не ты ли радовался новым порядкам?» - «Радовался-то радовался, а вышло не то. Всякая дрянь повылазила и силу взяла. Чуть не по ней - рот затыкает: ты бессознательный! А то прям кричать: враг народа, с кровопийцами заодно!.. Хозяина нет. Вот оно что, - уверенно возразил он. - Какое уж тут хозяйство, когда хозяина нет», - помолчав, закончил ямщик. «Ну, хозяина теперь долго не сыскать»…
* * *
Хорошая книжка.
Меня очень легко спровоцировать на покупку книжки - достаточно разместить на обложке любой период или год из интервала 1900-1925. А если поместить эту книжку в раздел «Воспоминания» или «Революция. Гражданская война в России», да сделать метку «Дальний Восток»… Но в этот раз попадание ограничилось двумя первыми пунктами, компенсировав дальневосточное отсутствие другим бонусом: автор книжки - правнук Дениса Давыдова. Того самого, героя Отечественной войны 1812-го, дворянина, поэта, партизана. Эээээх!
В своих воспоминаниях Николай Владимирович соединяет описание суровой действительности (Первая мировая, революционный Петроград, северА под интервентами) с ностальгией по родовой усадьбе, учёбе в Александровском лицее и юношеской влюблённости. Пишет прекрасно, выверенным стилем, который согревается и оживает в эпизодах, где автор негодует, восхищается, делится страхами или сожалением. Эмоции - наше всё.
Уже прочитав книжку, нашла в инете интервью с его внуком - Мишелем Мари Паскалисом, там интересные детали биографии деда «после книжки» (ссылка - в комментариях). Интересная была жизнь… Цитатно.
* … Балы в Петербурге бывали очень красивы… Чтобы бал был действительно удачен, требовалось обязательное присутствие за фортепиано знаменитого тапёра Альквиста… Также для удачи бала требовалось, чтобы им дирижировал или стрелок Императорской Фамилии барон Притвиц, или один из Конногвардейцев барон Врангель (позднее главнокомандующий Добровольческой армией на юге России), или Струве. Они умели расшевелить танцующих и вносили такое оживление, что с ними балы всегда бывали на редкость весёлые…
* … 19 июля [1914 года]… Германия объявила нам войну… В Петербурге манифестации не прекращались. В них участвовали люди самых различных слоёв общества, состояний и взглядов. Особенно величественна была манифестация на площади Зимнего дворца. Собравшаяся многолюдная разношёрстная толпа, увидев вышедшего на балкон Императора, запела, сняв шапки, «Спаси Господи, люди Твоя» и как один человек встала на колени… «Хватит ли только выдержки?» - пробегала беспокойная мысль, но обывательское мнение утверждало, что при современной технике война затянуться не может.
* Противник отступал… По изрытому снарядами артиллерии полю разбросаны несколько десятков тел русских и немцев. Они лежали в самых причудливых позах. Многие были изуродованы. Телеги подбирали убитых и свозили к братской могиле, у которой стоял священник. Привычные к делу, усталые уборщики торопились закончить работу. Они взбрасывали кое-как на телеги уже почерневшие тела и оттуда, из высоко накиданных груд, торчали в разные стороны ноги, руки, головы и тряслись при движении. Неумытые и неприбранные, эти тела безжизненно мешали справляться с собой и с искажёнными лицами постоянно цеплялись друг за друга и за телеги. Своим количеством они настолько распыляли человеческие чувства к себе, что на долю каждого не оставалось почти ничего…
* [3 марта 1917 года] Наступила глубокая ночь. Подошедший скорый поезд Петроград - Киев был переполнен. Попав в купе, набитое выбравшимися из Петрограда офицерами, мы почти всю ночь слушали их рассказы о Петроградском хаосе и бушевавших там страстях и обменивались мнениями, как всё это отразится на фронте. Выраставший призрак возможности проигрыша войны, стоившей столько миллионов жизней, увеличивал и без того подавленное настроение…
* … «Барин, а как ты полагаешь, долго ещё эта самая леворуция будет?» - повернувшись на облучке, сказал вдруг ямщик, видимо, устав от долгого молчания. «А что?» - спросил я. «Да больно много озорства развелось», - ответил он. «Как же так, - засмеялся я, - не ты ли радовался новым порядкам?» - «Радовался-то радовался, а вышло не то. Всякая дрянь повылазила и силу взяла. Чуть не по ней - рот затыкает: ты бессознательный! А то прям кричать: враг народа, с кровопийцами заодно!.. Хозяина нет. Вот оно что, - уверенно возразил он. - Какое уж тут хозяйство, когда хозяина нет», - помолчав, закончил ямщик. «Ну, хозяина теперь долго не сыскать»…
* * *
Хорошая книжка.