Этот пост должен был появиться еще 1 марта, но официально пропавшие без вести признаются погибшими только через полгода.

28 февраля укропы нанесли удар по блиндажу, в котором располагался наш расчет АГС, давно досаждавший нацистам. Все, кто был внутри – двухсотые но тела (вернее, их фрагменты) до сих пор не извлечены. Среди них – мой друг Дмитрий Талантов, позывной Кострома.
 
Какое-то то время была надежда, что кто-то мог выжить, но теперь все это уже бессмысленно. Теперь официально.

Писать о гибели близких друзей тяжело, конечно. Но сколько их уже забрала война? Сбился со счета. Кострома в этом ряду особняком. Один из немногих, кого я хорошо знал ещё до войны. И один из немногих, кто отправился на нее с самого начала, с июля 2014. Он начинал в охране Стрелкова в Донецке, чуть-чуть не застав Славянск. Потом дебальцевская операция, я дважды приезжал к Костроме на позиции, которые постепенно смещались к самому Дебальцево, хорошо помню Михайловку, блиндаж ночью, где мы курили, скрывая огоньки сигарет во тьме, наблюдая за укропами в паре сотен метров, ещё не зная, что наступление начнется уже послезавтра. Потом ЛНР, бригада «Призрак», комендантская рота, позиции на Бахмутский трассе. С «Призраком» связан отдельный период. Кострома несколько раз покидал эти легендарное подразделение, переходя на службу в ДНР, потом возвращался.

С началом СВО – северодонецкая операция, потом Кинбурнская коса. Последний раз с Костромой виделись, провожая его на Казанском в Запорожскую область, откуда ему не суждено было вернуться. Планировал проведать его в начале весны, но не сложилось. Судьба.

Почти 10 лет на войне, до круглой даты оставалось 4 месяца. Столько обычно не живут. Никто и не жил. Большинство из тех, кого я знал по 14-16 г. давно мертвы. Или бросили войну. А Кострома, периодически приезжал в Москву, пытался жить мирной жизнью, но неизбежно возвращался туда, куда приехал однажды по зову сердца. Раз и навсегда.
 
Каждый новый контракт мог стать последним, но ему поразительно везло. За почти 10 лет только одно ранение, он так и жил с осколком под сердцем, который невозможно было извлечь. Иногда казалось, что эта удача будет длиться вечно. Но от судьбы не убежишь: кому суждено провести жизнь на войне, так ее и проживет. До конца и без остатка.
Мне кажется, Кострома так ее и прожил, ни о чем не жалея. Уж точно не о бесцельно прожитых годах. Ему было, чем гордиться и не страшно умирать. Разве что хотелось бы, конечно, пожить ещё, чтобы отправить в ад побольше нациков. Но это дело есть, кому продолжить.

Он никогда не пытался выделиться, ставя выше себя погибших товарищей. Всегда впечатляло его особо трепетное отношение к мертвым. Кострома всегда помнил каждого, один из немногих, кто всегда старался построить свой маршрут так, чтобы обязательно посетить Аллею Славы в Алчевске, ухаживал за могилами. Однажды мы вместе хоронили нашего общего друга и ещё нескольких пацанов, погибших в страшном месилове под Желобком. Мертвых было очень много, мы целый день рыли могилы, устали страшно, но это была рутинная работа, не было времени на эмоции, на то, чтобы плакать и тд.

Он никогда не плакал, и я не буду. Я только хотел бы пережить все по новой, те самые яркие воспоминания, которые никогда не сотрутся из памяти. Утро после 2 мая, когда стало известно об Одесской Хатыни – тогда Дима принял решение ехать. Никто не отговаривал, все всё понимали, к тому же война тогда ещё не воспринималась всерьез. Первых наших добровольцев мы провожали как в увлекательное приключение – продолжение уличной политики, которой мы занимались годы до этого. «Сегодня с плакатом - завтра с автоматом», помните лозунг ещё из 90-х? Кострома любил повторять его, подчёркивая, что за слова надо отвечать.

Трудно уместить воспоминания, сотни эпизодов в одном посте, тем более, что каждый из них был ярок и насыщен, как целая жизнь, которую наши братья прожили не просто не зря, а так, что мы, живые, до конца будем гордиться ими.
 
Горжусь, что имел честь быть твоим другом. Нет, не имел, а продолжаю иметь. Мы ещё встретимся.