Отметая различного рода притянутые за уши рассуждения о локальном искусстве и социально ориентированной поэзии, Роман Абрамович на премьере спектакля в Екатеринбурге о Борисе Рыжем — самый изящный показатель.
Поэт никогда не одолеет коммерсанта образцово-березовской эпохи, а завсегдатай джета Дримлайнер и (некогда) музея Гараж никогда его не поймет.
Видимо, в этом и кроется магия искусства.
Поэт никогда не одолеет коммерсанта образцово-березовской эпохи, а завсегдатай джета Дримлайнер и (некогда) музея Гараж никогда его не поймет.
Видимо, в этом и кроется магия искусства.
Рассвет за окном. На смятой простыне в моих руках вся невинная прелесть мира и недоуменный вопрос, что делали с ней. Она божественна, она бесчеловечна. Что же делать человеку с ее бесчеловечным сиянием? Человек — это морщины, мешки под глазами, известь в душе и крови, человек — это прежде всего сомнение в своем божественном праве делать зло. «Человек начинается с горя», как сказал какой-то поэт. Кто же спорит. Человек начинается с горя. Жизнь начинается завтра. Волга впадает в Каспийское море. Дыр бу щыл убещур.
Георгий Иванов, «Распад атома».
Георгий Иванов, «Распад атома».
Сколь часто мы знакомимся с биографиями авангардистов, подпольщиков и прочих возбудителей общественных нравов, желая разузнать/выискать мотивы их творчества, столь редко жаждем прочитать о жизни людей, не сходящих с полос таблоидов.
А в жизни по обыкновению случается всё иначе. Биография Ди Каприо авторства Пронченко не заслуживает эпитетов, так как они в проигрыше у содержания.
Помимо увлекательной хроники (никогда не думал, что кумир футболиста Эрика Кантона — поэт Рембо, а отец Леонардо зависал с битниками) и прочих шалостей, книга Зинаиды — блестящее напоминание, что лучший путь творца не образ, но создание мифа о себе самом.
Ди Каприо с этим блестяще справляется, книга читается влёт, а Бог, если вы забыли, не фраер.
А в жизни по обыкновению случается всё иначе. Биография Ди Каприо авторства Пронченко не заслуживает эпитетов, так как они в проигрыше у содержания.
Помимо увлекательной хроники (никогда не думал, что кумир футболиста Эрика Кантона — поэт Рембо, а отец Леонардо зависал с битниками) и прочих шалостей, книга Зинаиды — блестящее напоминание, что лучший путь творца не образ, но создание мифа о себе самом.
Ди Каприо с этим блестяще справляется, книга читается влёт, а Бог, если вы забыли, не фраер.
Ничего дурного в экранизации «Войны и мира» Андреасяном я, кстати, не наблюдаю. Как завещал Великий русский битник, обратившийся в мессию, Петр Мамонов, если человек пребывает на самом дне, то у него на самом деле хорошее положение: «ему дальше некуда, кроме как наверх».
Конечно, подобная расстановка сил кажется насмешкой над индустрией, но если копнуть глубже — вероятно, функционерам и референтам комиссий и киностудий стало столь тошно, что абсурдизация масштабов бесталанщины показалась куда более действенным методом, нежели борьба с ней с и без того оскудевшими способами.
Для экранизации романа Бондарчуком использовались коллекции 58 музеев страны, свыше 40 предприятий производили реквизит, не говоря о конкуренции Шостаковича и Свиридова за право написания музыки к картине, 23 тоннах взрывчатки для постановки Бородинского сражения — в целом — невиданной дотошности в реконструкции.
Я уверен, что, попросив, Андреасяну предоставят несравненно больше (кроме Шостаковича), но на выходе получится каноническая номенклатурная хрестоматия, изрядно приправленная гипертрофированным героизмом, обязательной для нынешних времен мемезацией и нравоучениями с поправкой на «новый мировой порядок».
Главное, чтобы Николай Картозия не пошутил, мол, первый бал Наташи Ростовой обратится в свадебное праздненство в Сафисе, а бисквит на ужине государя — в долму, иначе немедленно получит свежий иск о защите чести и прочего, якобы относящегося к достоинству.
После очередногоподсчета сборов триумфа Андреасяна режиссеру следует поручить, например, экранизации «Заметок о чаепитии и землетрясениях» Леона Богданова и «Между собакой и волком» Саши Соколова. Во-первых, это будет замечательно. А во-вторых, наконец, куда-нибудь и оттолкнемся.
Конечно, подобная расстановка сил кажется насмешкой над индустрией, но если копнуть глубже — вероятно, функционерам и референтам комиссий и киностудий стало столь тошно, что абсурдизация масштабов бесталанщины показалась куда более действенным методом, нежели борьба с ней с и без того оскудевшими способами.
Для экранизации романа Бондарчуком использовались коллекции 58 музеев страны, свыше 40 предприятий производили реквизит, не говоря о конкуренции Шостаковича и Свиридова за право написания музыки к картине, 23 тоннах взрывчатки для постановки Бородинского сражения — в целом — невиданной дотошности в реконструкции.
Я уверен, что, попросив, Андреасяну предоставят несравненно больше (кроме Шостаковича), но на выходе получится каноническая номенклатурная хрестоматия, изрядно приправленная гипертрофированным героизмом, обязательной для нынешних времен мемезацией и нравоучениями с поправкой на «новый мировой порядок».
Главное, чтобы Николай Картозия не пошутил, мол, первый бал Наташи Ростовой обратится в свадебное праздненство в Сафисе, а бисквит на ужине государя — в долму, иначе немедленно получит свежий иск о защите чести и прочего, якобы относящегося к достоинству.
После очередного
Люди искусства на западе би лайк: приготовьте мне усадьбу, сервируйте рябчика с Мутон Ротшильд, взбейте подушки. Возможно, я создам для вас шедевр.
Люди искусства в России: умоляю, лишите всех доходов, деклассируйте, изнасилуйте, ударьте камнем по голове и в конце, пожалуйста, расстреляйте. Тогда я обязательно создам для вас шедевр.
Люди искусства в России: умоляю, лишите всех доходов, деклассируйте, изнасилуйте, ударьте камнем по голове и в конце, пожалуйста, расстреляйте. Тогда я обязательно создам для вас шедевр.
«Под завыванье саксофона и негритянский ритм джаза Куприн говорил тихо, серьезно о мудрой старости:
— Радоваться в молодости легко: радует ощущение бытия, радует крепкость, ловкость тела, радуют влюбленности, радуют надежды на будущее, которое мы всегда представляем почему-то лучше настоящего, а вот сохранить радость на закате жизни — нелегко, совсем нелегко. Надо научиться радоваться чужой радости, чужой жизни и тому внешне бедному, что теперь может дать жизнь. И я как особой милости прошу у Бога дать мне эту радость».
Лидия Арсеньева, воспоминания о Куприне.
— Радоваться в молодости легко: радует ощущение бытия, радует крепкость, ловкость тела, радуют влюбленности, радуют надежды на будущее, которое мы всегда представляем почему-то лучше настоящего, а вот сохранить радость на закате жизни — нелегко, совсем нелегко. Надо научиться радоваться чужой радости, чужой жизни и тому внешне бедному, что теперь может дать жизнь. И я как особой милости прошу у Бога дать мне эту радость».
Лидия Арсеньева, воспоминания о Куприне.
Если это не он, то с завтрашнего дня я становлюсь старообрядцем
«Кто может умереть — умрет,
Кто выживет — бессмертен будет,
Пойдет греметь из рода в род,
Его и правнук не осудит.
На предпоследнюю войну
Бок о бок с новыми друзьями
Пойдем в чужую сторону.
Да будет память близких с нами
Счастливец, кто переживет
Друзей и подвиг свой военный,
Залечит раны и пойдет
В последний бой со всей Вселенной
И слава будет не слова,
А свет для всех, но только проще,
А эта жизнь — плакун-трава
Пред той широкошумной рощей».
Арсений Тарковский.
Кто выживет — бессмертен будет,
Пойдет греметь из рода в род,
Его и правнук не осудит.
На предпоследнюю войну
Бок о бок с новыми друзьями
Пойдем в чужую сторону.
Да будет память близких с нами
Счастливец, кто переживет
Друзей и подвиг свой военный,
Залечит раны и пойдет
В последний бой со всей Вселенной
И слава будет не слова,
А свет для всех, но только проще,
А эта жизнь — плакун-трава
Пред той широкошумной рощей».
Арсений Тарковский.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
2025 год в одном видео:
Media is too big
VIEW IN TELEGRAM
Эрнст Юнгер встречает Жана Жене в Восточном экспрессе, 1972.
Написал для вас кое-что, хотя вы и не просили.
Telegraph
три неплохих стихотворения, написанные мной в неплохие месяцы жизни.
Апрельский вечер наводит на мысли. Грушевидное облако посреди белесого молочного полотна. До чего печален человек. Он не способен обратиться в тучу, тень от фонаря, поворот ступени, красный шарф покончившего с собой поэта. Блуждать среди блуждающих, скитаться…