Снаружи Белорусский музей истории Великой Отечественной войны кажется официозным — гигантский стеклянный купол, суровые барельефы и флаги повсюду.
Длинное название с бюрократическим душком.
…а потом ты заходишь в первый зал, и всё меняется.
Речь здесь — о людях. О подвиге и подлости, о добре и зле.
Каждая вещь помнит человека.
Один из самых страшных экспонатов, виденных мною, — солдатская фляга с вдавленной берцовой костью. Символ хрупкости и жестокости человека.
Кусочек стены Брестской крепости с надписью:
Нас было трое
Нам было трудно
Но мы не пали духом и умираем, как герои.
Фотография политрука Клочкова с дочерью — я знала о нём по одной сторочке из главы о панфиловцах, а вот он — молодой, симпатичный, обнимает малышку.
«И за будущее дочки ухожу я на войну».
Очень живая сценка с манекенами — советский боец-повар кормит немецких детей и их мать.
Письмо Малецкого с рисунками животных, после которого я отошла в угол прорыдаться. «Напишу после войны веселую книгу» — не довелось.
Колодец с камнями, хранящий страшную историю деревни Шуневка. Нацисты собрали жителей деревни перед казнью и увидели, что среди них нет ни одного ребенка. Вскоре дети были найдены — их спрятали в подвале дома. Тогда нацисты бросили детей живыми в колодец и завалили камнями…
Самодельные игрушки, которые Лёва Колосов смастерил для своей сестрёнки в нацистском трудовом лагере — потому что любовь побеждает всё.
«Пояс блокадника» для карточек и документов — чтобы не украли, не отняли, не потерять, шатаясь от нестерпимого голода в тёмном, как склеп, блокадном городе. Если честно, я о таком даже не слышала, хотя многое знаю по теме.
И — как финальный аккорд, поразивший меня, — портрет Пушкина, нарочно испорченный пулями. Символ попытки уничтожить нашу культуру.
К счастью, неудавшейся.
Это далеко не все экспонаты, после которых перехватывает горло. Таких в музее десятки.
Иди и смотри.
Длинное название с бюрократическим душком.
…а потом ты заходишь в первый зал, и всё меняется.
Речь здесь — о людях. О подвиге и подлости, о добре и зле.
Каждая вещь помнит человека.
Один из самых страшных экспонатов, виденных мною, — солдатская фляга с вдавленной берцовой костью. Символ хрупкости и жестокости человека.
Кусочек стены Брестской крепости с надписью:
Нас было трое
Нам было трудно
Но мы не пали духом и умираем, как герои.
Фотография политрука Клочкова с дочерью — я знала о нём по одной сторочке из главы о панфиловцах, а вот он — молодой, симпатичный, обнимает малышку.
«И за будущее дочки ухожу я на войну».
Очень живая сценка с манекенами — советский боец-повар кормит немецких детей и их мать.
Письмо Малецкого с рисунками животных, после которого я отошла в угол прорыдаться. «Напишу после войны веселую книгу» — не довелось.
Колодец с камнями, хранящий страшную историю деревни Шуневка. Нацисты собрали жителей деревни перед казнью и увидели, что среди них нет ни одного ребенка. Вскоре дети были найдены — их спрятали в подвале дома. Тогда нацисты бросили детей живыми в колодец и завалили камнями…
Самодельные игрушки, которые Лёва Колосов смастерил для своей сестрёнки в нацистском трудовом лагере — потому что любовь побеждает всё.
«Пояс блокадника» для карточек и документов — чтобы не украли, не отняли, не потерять, шатаясь от нестерпимого голода в тёмном, как склеп, блокадном городе. Если честно, я о таком даже не слышала, хотя многое знаю по теме.
И — как финальный аккорд, поразивший меня, — портрет Пушкина, нарочно испорченный пулями. Символ попытки уничтожить нашу культуру.
К счастью, неудавшейся.
Это далеко не все экспонаты, после которых перехватывает горло. Таких в музее десятки.
Иди и смотри.
Ничего в жизни не надо бояться. Ничего, кроме фашизма. Его люди обязаны уничтожать в зародыше, где бы он ни появлялся.
(Юлиан Семёнов, «Майор Вихрь»)
(Юлиан Семёнов, «Майор Вихрь»)
В суде оппонент задаёт вопрос о месте рождения моей доверительницы.
Я говорю:
— Кировоград.
Оппонент (кстати, юрист администрации района):
— Это какой субъект федерации?
Я:
— Это не Россия... вроде… пока.
Я говорю:
— Кировоград.
Оппонент (кстати, юрист администрации района):
— Это какой субъект федерации?
Я:
— Это не Россия... вроде… пока.