Даже не знаю, с чего начать. Вы ведь и так все знаете, кто я и как меня зовут. Та самая — упрямая, гордая, может быть, слишком тихая в последние годы, но всегда любившая свою землю и свою историю всем сердцем. Я пишу это с лёгкой грустью и волнением, потому что давно не говорила с вами так открыто.
Конфедерация — это не просто исторический факт. Это не просто знамя, памятники или книги. Это часть моей души. Это воспоминания о предках, которые сражались не ради завоеваний, а ради того, чтобы отстоять свой дом, свою честь, свои принципы. Это голос поколений, который звучит сквозь века. Я никогда не стыдилась своей связи с Конфедерацией — и не начну. Я горжусь этим наследием, и буду защищать его память, пока дышу.
Когда-то этот канал был настоящим домом для тех, кто чувствует то же самое. Здесь было столько людей, объединённых общей идеей, верой, историей. Мы делились мыслями, поддерживали друг друга, вспоминали, спорили, мечтали. Я так скучаю по тем временам. Искренне. По людям, по единству, по тому ощущению, что ты не один в своём восприятии мира.
И да, я знаю, что многое потеряно — по моей вине. Я не раз уходила надолго, забрасывала канал, замолкала. Жизнь закручивала. В ней произошло очень многое: были светлые моменты, были тяжёлые. И иногда я теряла голос, теряла опору. Но одно я сохранила — веру. В себя, в свою историю, в своё право говорить. И в то, что лучшее всё ещё впереди.
Этот канал существует уже пять лет. Пять лет мыслей, боли, гордости, поиска истины. И всё это время я чувствовала вашу поддержку. Кто-то остался со мной с самого начала. Кто-то приходил позже. Но каждого из вас я помню и искренне люблю. Вы — причина, по которой я возвращаюсь снова и снова.
Спасибо вам за это.
Конфедерация — это не просто исторический факт. Это не просто знамя, памятники или книги. Это часть моей души. Это воспоминания о предках, которые сражались не ради завоеваний, а ради того, чтобы отстоять свой дом, свою честь, свои принципы. Это голос поколений, который звучит сквозь века. Я никогда не стыдилась своей связи с Конфедерацией — и не начну. Я горжусь этим наследием, и буду защищать его память, пока дышу.
Когда-то этот канал был настоящим домом для тех, кто чувствует то же самое. Здесь было столько людей, объединённых общей идеей, верой, историей. Мы делились мыслями, поддерживали друг друга, вспоминали, спорили, мечтали. Я так скучаю по тем временам. Искренне. По людям, по единству, по тому ощущению, что ты не один в своём восприятии мира.
И да, я знаю, что многое потеряно — по моей вине. Я не раз уходила надолго, забрасывала канал, замолкала. Жизнь закручивала. В ней произошло очень многое: были светлые моменты, были тяжёлые. И иногда я теряла голос, теряла опору. Но одно я сохранила — веру. В себя, в свою историю, в своё право говорить. И в то, что лучшее всё ещё впереди.
Этот канал существует уже пять лет. Пять лет мыслей, боли, гордости, поиска истины. И всё это время я чувствовала вашу поддержку. Кто-то остался со мной с самого начала. Кто-то приходил позже. Но каждого из вас я помню и искренне люблю. Вы — причина, по которой я возвращаюсь снова и снова.
Спасибо вам за это.
27 ноября 1863 года, в возрасте 21 года, был казнён Сэм Дэвис — герой, чья жизнь оборвалась на пике мужества. В 1861 году он добровольно вступил в ряды армии, став пехотинцем в полку Теннесси. Спустя время, выполняя сложное задание в качестве разведчика, он был захвачен в плен северянами, при этом имея при себе важнейшие разведывательные данные — подробные чертежи укреплений армии Союза в Нашвилле и других городах Среднего Теннесси. Согласно одной из версий, ему предложили спасение в обмен на предательство своих товарищей. Но Сэм, стойко взглянув в лицо смерти, ответил, что готов “умереть тысячу раз”, но не предать своих.
Некоторые источники рассказывают, что офицер, назначенный для казни, был глубоко потрясён спокойствием и невозмутимостью Дэвиса в этот последний момент. Сдержавшись, Сэм произнёс: “Офицер, я исполнил свой долг. Теперь вы исполняете свой”. В 10:30 утра, несмотря на протесты местных жителей, его жизнь завершилась на виселице.
Некоторые источники рассказывают, что офицер, назначенный для казни, был глубоко потрясён спокойствием и невозмутимостью Дэвиса в этот последний момент. Сдержавшись, Сэм произнёс: “Офицер, я исполнил свой долг. Теперь вы исполняете свой”. В 10:30 утра, несмотря на протесты местных жителей, его жизнь завершилась на виселице.
Хочу предложить вам одну небольшую, но, как мне кажется, очень полезную идею. Как насчёт того, чтобы я добавила новый для этого канала формат — разговорные посты?
Это будут уютные, тёплые публикации без конфликтов и открытого негатива, где мы сможем обсуждать важные и близкие каждому темы, делиться своими мыслями, опытом, взглядами. Иногда просто выговориться — уже большая поддержка. А когда рядом — близкие по духу люди, это особенно ценно.
Темы в будущем могут быть разными: от вопросов истории Конфедерации и ваших на это взглядов, веры, истории, традиций, до всего, что живёт в наших сердцах.
Без современной политики, без осуждения. Только искренние беседы.
Как вам такая идея? Хотели бы вы поучаствовать в таком? Я очень хочу сплотить тех кто остался и возможно найти нам новых, интересных и хороших людей.
Пишите в комментариях — и если отклик будет, выберем что будем обсуждать.💗😇
Это будут уютные, тёплые публикации без конфликтов и открытого негатива, где мы сможем обсуждать важные и близкие каждому темы, делиться своими мыслями, опытом, взглядами. Иногда просто выговориться — уже большая поддержка. А когда рядом — близкие по духу люди, это особенно ценно.
Темы в будущем могут быть разными: от вопросов истории Конфедерации и ваших на это взглядов, веры, истории, традиций, до всего, что живёт в наших сердцах.
Без современной политики, без осуждения. Только искренние беседы.
Как вам такая идея? Хотели бы вы поучаствовать в таком? Я очень хочу сплотить тех кто остался и возможно найти нам новых, интересных и хороших людей.
Пишите в комментариях — и если отклик будет, выберем что будем обсуждать.💗😇
Пишу небольшой рассказ о своем детстве. Многие просили, чтобы тут было больше всевозможных историй именно от меня. Я постараюсь чтобы это получилось красиво и интересно. Все таки действительно, моментов было много и наверное есть смысл рассказывать об этом.❤️🤗
Когда я думаю о своём детстве, об этих жарких южных вечерах, о шуме кузнечиков в высокой траве и бесконечном океане хлопка, я вспоминаю Оливию. Она жила на соседней ферме, на полмили к югу от нас, младше меня на пару лет, нескладная, веснушчатая, с громким смехом и вечной царапиной на колене. Я звала её своей сестричкой, мы были так похожи — по характеру, по взглядам, которые тогда ещё только начинали в нас формироваться.
Мы любили кататься на велосипедах, когда небо становилось мягко-розовым, а солнце лениво опускалось за хлопковые поля. Воздух был густой и сладкий, пахнущий пылью, лошадьми и чем-то ещё — детством, бездумным и бесповоротным. В эти часы мы чувствовали себя смелыми, даже взрослыми. Мы выезжали в сторону окраины, туда, где дома были несуразные, с пыльными окнами и бельём, что трепетало на верёвках, как выцветшие флаги.
У нас была маленькая игра. Я помню, кто её придумал — конечно, я. Мы собирали апельсиновые косточки и тонкие дубовые веточки, ломали их на аккуратные кусочки и складывали в белые конверты. У меня в столе был целый ящик с этими письмами без слов. Мы оставляли их у дверей. Оставляли их там где жили черные. Иногда — в почтовых ящиках. Иногда просто клали под коврик.
Я знала, что это значит.
Я знала, как дедушка говорил про такие символы — про «тихие напоминания», про «обычаи Клана», про «порядок, который держится на знаках». Когда я однажды, с сияющими глазами, показала ему один из своих конвертов, он посмотрел на меня долго, вздохнул и только сказал: «Игры — это одно. Но ты должна понимать, что за этим стоит». Но не запретил. Не отобрал. Не наказал. А значит — позволил.
Это было как прикосновение к чему-то большому, к памяти, к истории, которая, как нам говорили, принадлежит нам. Мне казалось, что я делаю что-то значимое. Что в этих веточках и косточках — моя власть. Мой голос. Что я — продолжение семьи, прошлого, чего-то настоящего.
Мы с Оливией смеялись, убегая от домов, колёса велосипедов крутились так быстро, что казалось — мы летим. Я ощущала радость, почти восторг, от собственной дерзости. Детская невинность странным образом сочеталась с тем, что я тогда ещё не умела называть вслух.
Мы любили кататься на велосипедах, когда небо становилось мягко-розовым, а солнце лениво опускалось за хлопковые поля. Воздух был густой и сладкий, пахнущий пылью, лошадьми и чем-то ещё — детством, бездумным и бесповоротным. В эти часы мы чувствовали себя смелыми, даже взрослыми. Мы выезжали в сторону окраины, туда, где дома были несуразные, с пыльными окнами и бельём, что трепетало на верёвках, как выцветшие флаги.
У нас была маленькая игра. Я помню, кто её придумал — конечно, я. Мы собирали апельсиновые косточки и тонкие дубовые веточки, ломали их на аккуратные кусочки и складывали в белые конверты. У меня в столе был целый ящик с этими письмами без слов. Мы оставляли их у дверей. Оставляли их там где жили черные. Иногда — в почтовых ящиках. Иногда просто клали под коврик.
Я знала, что это значит.
Я знала, как дедушка говорил про такие символы — про «тихие напоминания», про «обычаи Клана», про «порядок, который держится на знаках». Когда я однажды, с сияющими глазами, показала ему один из своих конвертов, он посмотрел на меня долго, вздохнул и только сказал: «Игры — это одно. Но ты должна понимать, что за этим стоит». Но не запретил. Не отобрал. Не наказал. А значит — позволил.
Это было как прикосновение к чему-то большому, к памяти, к истории, которая, как нам говорили, принадлежит нам. Мне казалось, что я делаю что-то значимое. Что в этих веточках и косточках — моя власть. Мой голос. Что я — продолжение семьи, прошлого, чего-то настоящего.
Мы с Оливией смеялись, убегая от домов, колёса велосипедов крутились так быстро, что казалось — мы летим. Я ощущала радость, почти восторг, от собственной дерзости. Детская невинность странным образом сочеталась с тем, что я тогда ещё не умела называть вслух.