Как человек превращает добро в зло, а затем винит Всевышнего
«Аллах послал ветры и направил реки, а ненасытный капитан корабля собирает на своем судне больше людей и товаров, чем оно может выдержать. Когда же корабль тонет, капитан начинает ругать Аллаха и предопределение… В чем вина Аллаха? Аллах лишь послал благоприятные ветры и направил реку с благами, а человеческая жадность и ненасытность превратили это благо в зло».
Мустафа Махмуд в «Диалог с моим другом-атеистом», стр. 28.
«Аллах послал ветры и направил реки, а ненасытный капитан корабля собирает на своем судне больше людей и товаров, чем оно может выдержать. Когда же корабль тонет, капитан начинает ругать Аллаха и предопределение… В чем вина Аллаха? Аллах лишь послал благоприятные ветры и направил реку с благами, а человеческая жадность и ненасытность превратили это благо в зло».
Мустафа Махмуд в «Диалог с моим другом-атеистом», стр. 28.
Трудности определяют положение человека
«Еще одно предназначнение трудностей и страданий состоит в том, что они определяют категории людей и раскрывают их натуры.
Один из арабских поэтов пишет в своих известных строках, что, не будь трудностей, каждый взобрался бы на высоты, однако реальность иная: щедрость пугает бедностью, а храбрость норовит лишить тебя жизни.
Это экзамен, с помощью которого мы познаем себя, и испытание, которым определяется наше положение перед Богом».
Мустафа Махмуд в «Диалог с моим другом-атеистом», стр. 27.
«Еще одно предназначнение трудностей и страданий состоит в том, что они определяют категории людей и раскрывают их натуры.
Один из арабских поэтов пишет в своих известных строках, что, не будь трудностей, каждый взобрался бы на высоты, однако реальность иная: щедрость пугает бедностью, а храбрость норовит лишить тебя жизни.
Это экзамен, с помощью которого мы познаем себя, и испытание, которым определяется наше положение перед Богом».
Мустафа Махмуд в «Диалог с моим другом-атеистом», стр. 27.
Ты не пылинка — в тебе весь мир!
«По отношению ко вселенной мы не являемся ни мелкой частицей, ни пылинкой. На первый взгляд, если смотреть лишь на наши тела, может показаться, что мы ничтожны в сравнении с просторной и необъятной вселенной, но разве мы не умещаем в себе все мироздание своим разумом и не постигаем его законы?»
«…Не указывает ли это на то, что, с точки зрения нашей души, мы больше вселенной и вмещаем ее? Один из поэтов был прав, обратившись к человеку со следующими словами:
Ты думаешь, что ты лишь маленькое тело,
Но внутри тебя заключен величайший мир
Как говорят суфии, человек — это объемлющая книга, а вселенная - его страницы. Таким образом, статус человека необычайно высок».
Мустафа Махмуд в «Диалог с моим другом-атеистом», стр. 36-37.
«По отношению ко вселенной мы не являемся ни мелкой частицей, ни пылинкой. На первый взгляд, если смотреть лишь на наши тела, может показаться, что мы ничтожны в сравнении с просторной и необъятной вселенной, но разве мы не умещаем в себе все мироздание своим разумом и не постигаем его законы?»
«…Не указывает ли это на то, что, с точки зрения нашей души, мы больше вселенной и вмещаем ее? Один из поэтов был прав, обратившись к человеку со следующими словами:
Ты думаешь, что ты лишь маленькое тело,
Но внутри тебя заключен величайший мир
Как говорят суфии, человек — это объемлющая книга, а вселенная - его страницы. Таким образом, статус человека необычайно высок».
Мустафа Махмуд в «Диалог с моим другом-атеистом», стр. 36-37.
Прочитал сейчас статью египетского писателя прошлого века Мустафы Лутфи аль-Манфалуты об умении изъясняться.
Впервые вижу, что арабский автор, пишущий по этой теме, винит не общество и читателей за то, что они не ценят слово и красивую речь, а самих писателей и поэтов за то, что они неспособны донести дух чистой речи в понятной нынешнему обществу обертке, отойдя от излишнего подражания давно ушедшим мастерам слова. Конечно, он не отрицает вины первых, но есть о чем задуматься, определенно.
«Пусть поэты и писатели отныне не оплакивают читателей и слушателей, а оплакивают себя» — такова одна из главных мыслей аль-Манфалуты в этой статье.
Он пишет, что многие талантливые писатели в погоне за идеальными текстами утрачивают всю суть: вместо того, чтобы выбранные ими формулировки были просты и прозрачны, читатель оказывается перед искусственными формулами и уравнениями. Решение, по словам аль-Манфалуты, кроется в том, чтобы не забывать о предназначении письменной речи, которая не отличается от задачи устной речи, — донести мысль до второй стороны.
Красота слова — подчеркивает аль-Манфалуты — становится следствием красоты смысла, что в душе у писателя,как и тьма в пере человека является отражением тьмы в его уме.
Впервые вижу, что арабский автор, пишущий по этой теме, винит не общество и читателей за то, что они не ценят слово и красивую речь, а самих писателей и поэтов за то, что они неспособны донести дух чистой речи в понятной нынешнему обществу обертке, отойдя от излишнего подражания давно ушедшим мастерам слова. Конечно, он не отрицает вины первых, но есть о чем задуматься, определенно.
«Пусть поэты и писатели отныне не оплакивают читателей и слушателей, а оплакивают себя» — такова одна из главных мыслей аль-Манфалуты в этой статье.
Он пишет, что многие талантливые писатели в погоне за идеальными текстами утрачивают всю суть: вместо того, чтобы выбранные ими формулировки были просты и прозрачны, читатель оказывается перед искусственными формулами и уравнениями. Решение, по словам аль-Манфалуты, кроется в том, чтобы не забывать о предназначении письменной речи, которая не отличается от задачи устной речи, — донести мысль до второй стороны.
Красота слова — подчеркивает аль-Манфалуты — становится следствием красоты смысла, что в душе у писателя,как и тьма в пере человека является отражением тьмы в его уме.
Сейчас прочитал обращение к Льву Николаевичу Толстому, написанное египетским писателем Мустафой Лутфи аль-Манфалуты после распространения новости о том, что Л.Н. Толстой тайно покинул свое имение: причиной стали духовные терзания, конфликты с семьей, особенно с женой Софьей Андреевной, и стремление к уединенной жизни, вдали от дворянской роскоши. Толстой отправился в Оптину пустынь, затем в Шамордино, но из-за ухудшения здоровья был вынужден остановиться на станции Астапово, где вскоре скончался.
Мустафа Лутфи аль-Манфалуты высказывается о русском писателе и мыслителе с большим почтением и уважением. Уход Толстого ранил его и вылился в слова, полные досады, надежды и понимания. Что интересно аль-Манфалуты, в своем обращении охватил самые разные аспекты, побудившие Льва Николаевича к такому шагу. Более того, аль-Манфалуты пишет о нем: «Задержись на час, чтобы мы могли проститься с тобой перед тем, как ты отправишься в свой путь и выберешь дорогу к месту своего уединения. Мы жили под твоим кровом, несмотря на расстояние между нами, долгое время. В течение этого периода мы были твоими друзьями, хоть и не видели тебя, и были твоими детьми, хотя у нас были и другие отцы помимо тебя. Тяжело нам расставаться с тобой, не исполнив долг нашей дружбы слезой, которую мы прольём перед тобой в момент прощания».
Такие вот литературные сплетения и нити соединялись по миру. По сведениям из сети, Лев Николаевич умер, когда аль-Манфалуты было 34 года.
Мустафа Лутфи аль-Манфалуты высказывается о русском писателе и мыслителе с большим почтением и уважением. Уход Толстого ранил его и вылился в слова, полные досады, надежды и понимания. Что интересно аль-Манфалуты, в своем обращении охватил самые разные аспекты, побудившие Льва Николаевича к такому шагу. Более того, аль-Манфалуты пишет о нем: «Задержись на час, чтобы мы могли проститься с тобой перед тем, как ты отправишься в свой путь и выберешь дорогу к месту своего уединения. Мы жили под твоим кровом, несмотря на расстояние между нами, долгое время. В течение этого периода мы были твоими друзьями, хоть и не видели тебя, и были твоими детьми, хотя у нас были и другие отцы помимо тебя. Тяжело нам расставаться с тобой, не исполнив долг нашей дружбы слезой, которую мы прольём перед тобой в момент прощания».
Такие вот литературные сплетения и нити соединялись по миру. По сведениям из сети, Лев Николаевич умер, когда аль-Манфалуты было 34 года.
«Нет ни единого органа среди органов тела и ни единого чувства осязания, которые не могли бы послужить средством приближения к Всевышнему Аллаху».
Имам Абу Хамид аль-Газали
«Ихья улум ад-дин», 3/21.
Имам Абу Хамид аль-Газали
«Ихья улум ад-дин», 3/21.
«Если бы все люди рождались одинаковыми словно копии друг друга, в их многочисленности не было бы смысла - хватило бы одного «экземпляра». Такое единообразие привело бы к обеднению природы, ведь ее богатство проявляется именно в разнообразии ее даров и в различиях между ними».
Мустафа Махмуд
«Диалог с моим другом-атеистом», 47-48.
Мустафа Махмуд
«Диалог с моим другом-атеистом», 47-48.
«Правда в том, что совесть — это свет, заложенный Богом в человеческую природу. Это указатель, проводник и компас, с которым мы рождаемся и который ведет нас к истинам. Роль социального приобретения лишь в том, чтобы очистить зеркало этого компаса и отполировать его стекло».
Мустафа Махмуд
«Диалог с моим другом-атеистом», стр. 78.
Мустафа Махмуд
«Диалог с моим другом-атеистом», стр. 78.
«…ведь каждое сердце воображает, что оно впервые бьется под наплывом тех ощущений, которые заставляли уже биться сердца первых людей и заставят еще трепетать сердца последних мужчин и последних женщин».
Ги де Мопассан, «Жизнь»
Ги де Мопассан, «Жизнь»
«…так, если думаешь слишком много о любимых людях вдали от них и теряешь привычку видеть их ежечасно, то при встрече с ними чувствуешь отчужденность до тех самых пор, пока узы совместной жизни не закрепятся снова».
Ги де Мопассан, «Жизнь»
Ги де Мопассан, «Жизнь»
«У сердца есть свои тайны, которые не постичь рассудку».
Ги де Мопассан, «Жизнь»
Ги де Мопассан, «Жизнь»
Вчера после публикации этих слов Ги де Мопассана (https://www.tg-me.com/dzhizn/880) думал о том, что все-таки важно, как каждое сердце «перерабатывает» схожие с другими сердцами чувства и эмоции: в каждом человеке, наверное, есть свои неповторимые оттенки и тона, совокупность которых он либо дарит миру как чистый дар, либо омрачает им землю как ядом, что смешан с его грязными качествами. Не просто так оно ведь дается.
Сейчас встретил стихотворные строки, которые эту мысль красиво раскрывают. Вот и они:
Любое выраженье
лица — лишь отражение того,
что происходит с человеком в жизни.
А происходит разное:
сомненья,
растерянность, надежды, гневный смех —
как странно видеть, что одни и те же
черты способны выразить весьма
различные по сути ощущенья.
Сейчас встретил стихотворные строки, которые эту мысль красиво раскрывают. Вот и они:
Любое выраженье
лица — лишь отражение того,
что происходит с человеком в жизни.
А происходит разное:
сомненья,
растерянность, надежды, гневный смех —
как странно видеть, что одни и те же
черты способны выразить весьма
различные по сути ощущенья.
Telegram
д ж и з н ь
«…ведь каждое сердце воображает, что оно впервые бьется под наплывом тех ощущений, которые заставляли уже биться сердца первых людей и заставят еще трепетать сердца последних мужчин и последних женщин».
Ги де Мопассан, «Жизнь»
Ги де Мопассан, «Жизнь»
Очень люблю людей честных
Честных в самом простом, но и самом сложном смысле этого слова
Тех людей, что способны называть происходящее в жизни своими именами, о тех, кто не обманывает себя и окружающих, о тех, кто не претендует на безгрешность и абсолютную незыблемость
О тех, кто понимает свою человеческую природу и не пытается каждому своему поступку — даже пропитанному пороком — придать оправдательно религиозный оттенок
О тех, кто не пытается каждое своей действие интерпретировать как отражение чистых мерил праведности
О тех, кто говорит о своих чувствах как о своих чувствах, а не как о том, что непременно снизошло свыше
О тех, кто может сказать: «Я это сделал и был неправ. Я допустил это, потому что слаб. Я почувствовал это, потому что не идеален. Я решил так, потому что оступился»
Может ли тот, кто отказывается признать в себе слабость, стать сильнее? Может ли тот, кто косвенно не допускает своего порока, стать праведнее? Может ли такой человек любить окружающих по-настоящему?
Честных в самом простом, но и самом сложном смысле этого слова
Тех людей, что способны называть происходящее в жизни своими именами, о тех, кто не обманывает себя и окружающих, о тех, кто не претендует на безгрешность и абсолютную незыблемость
О тех, кто понимает свою человеческую природу и не пытается каждому своему поступку — даже пропитанному пороком — придать оправдательно религиозный оттенок
О тех, кто не пытается каждое своей действие интерпретировать как отражение чистых мерил праведности
О тех, кто говорит о своих чувствах как о своих чувствах, а не как о том, что непременно снизошло свыше
О тех, кто может сказать: «Я это сделал и был неправ. Я допустил это, потому что слаб. Я почувствовал это, потому что не идеален. Я решил так, потому что оступился»
Может ли тот, кто отказывается признать в себе слабость, стать сильнее? Может ли тот, кто косвенно не допускает своего порока, стать праведнее? Может ли такой человек любить окружающих по-настоящему?
Бывают дни, когда не сдаться, — это уже большая победа.
В такие дни мучить себя несовершенством каких-то деталей — затея не самая правильная.
Поблагодари Всевышнего за то, что Он дал тебе.
В такие дни мучить себя несовершенством каких-то деталей — затея не самая правильная.
Поблагодари Всевышнего за то, что Он дал тебе.
Forwarded from пара строк (Samira Khasi)
Пока человек не пришел от себя в ужас, он ничего о себе не знает.
— Георгий Иванович Гурджиев
Катастрофа как точка самопознания.
Многие философы считали, что истинное «Я» проявляется не в моменты спокойствия или благополучия, а тогда, когда человек подвергается испытаниям или видит свой внутренний хаос. Без саморазоблачения, которое вскрывает слабости и мельчайшие уязвимости, человек непременно остается в плену иллюзий о себе.
"Мы покажем им Наши знамения в мирах и в них самих, пока им не станет ясно, что это — истина. Разве не довольно того, что твой Господь — Свидетель всему?"
(Коран, 41:53)
— Георгий Иванович Гурджиев
Катастрофа как точка самопознания.
Многие философы считали, что истинное «Я» проявляется не в моменты спокойствия или благополучия, а тогда, когда человек подвергается испытаниям или видит свой внутренний хаос. Без саморазоблачения, которое вскрывает слабости и мельчайшие уязвимости, человек непременно остается в плену иллюзий о себе.
"Мы покажем им Наши знамения в мирах и в них самих, пока им не станет ясно, что это — истина. Разве не довольно того, что твой Господь — Свидетель всему?"
(Коран, 41:53)
Имам Ибн Хальдун коротко и ясно о неизбежности разногласий в вопросах исламского права (фикха) и о том, почему школы исламского права свелись к четырем мазхабам, а также о природе разногласий между этими четырьмя школами
«Следует знать, что этот фикх, выведенный из шариатских доказательств, стал предметом множества разногласий среди муджтахидов из-за различий их аргументов и подходов. Данные разногласия неизбежны ввиду того, о чем мы уже указывали прежде, и со временем они получили значительное распространение в общине, а последователям (мукаллидам) было позволено следовать за любым из этих муджтахидов.
Однако когда дело дошло до четырех имамов из ученых больших городов, которым люди проявляли величайшее доверие, народ ограничился следованием именно им и не мог более следовать другим, так как с течением времени и по причине отсутствия тех, кто кто занимался иными правовыми школами, возможность самостоятельного иджтихада стала недоступной из-за ее сложности и многообразия наук, необходимых для него.
Таким образом, четыре мазхаба были возведены на фундаменте религии, а разногласия между их последователями и теми, кто придерживается их постановлений, стали рассматриваться как разногласия касательно самих шариатских текстов и основ фикха».
(Источник: «Аль-Ибар» Ибн Хальдуна», том 1, стр. 577).
«Следует знать, что этот фикх, выведенный из шариатских доказательств, стал предметом множества разногласий среди муджтахидов из-за различий их аргументов и подходов. Данные разногласия неизбежны ввиду того, о чем мы уже указывали прежде, и со временем они получили значительное распространение в общине, а последователям (мукаллидам) было позволено следовать за любым из этих муджтахидов.
Однако когда дело дошло до четырех имамов из ученых больших городов, которым люди проявляли величайшее доверие, народ ограничился следованием именно им и не мог более следовать другим, так как с течением времени и по причине отсутствия тех, кто кто занимался иными правовыми школами, возможность самостоятельного иджтихада стала недоступной из-за ее сложности и многообразия наук, необходимых для него.
Таким образом, четыре мазхаба были возведены на фундаменте религии, а разногласия между их последователями и теми, кто придерживается их постановлений, стали рассматриваться как разногласия касательно самих шариатских текстов и основ фикха».
(Источник: «Аль-Ибар» Ибн Хальдуна», том 1, стр. 577).
В одном из своих писем искусный знаток литературы, великий писатель Бадиуззаман аль-Хамазани, умерший в 398 году по хиджре, написал своему племяннику:
«Ты останешься (будто бы) моим родным ребенком, пока знание будет тем, что тебя занимает, школа – твоим пристанищем, чернильница – твоей верной спутницей, а тетрадь – твоим близким другом. Но если ты проявишь нерадивость – чего я в тебе не предвижу – то не я буду тебе дядей. И да пребудет с тобой мир».
См. «Джавахир аль-адаб», 179 стр.
«Ты останешься (будто бы) моим родным ребенком, пока знание будет тем, что тебя занимает, школа – твоим пристанищем, чернильница – твоей верной спутницей, а тетрадь – твоим близким другом. Но если ты проявишь нерадивость – чего я в тебе не предвижу – то не я буду тебе дядей. И да пребудет с тобой мир».
См. «Джавахир аль-адаб», 179 стр.
Forwarded from ɪʙɴ ᴀʀᴀʙɪ
Виктор Гюго писал роман «Отверженные» около 20 лет. Но даже без знания этого факта, после прочтения хотя бы трети сего произведения, становится ясно, что оно поистине масштабное и эпохальное по своей значимости. Именно этот роман можно назвать кульминацией и вершиной его творческой карьеры и демонстрацией недюжинного писательского таланта. Честно признаюсь, что до последнего оттягивал написание своей обещанной публикации, так как я был потрясен до глубины души к концу чтения романа и всякие мысли о нем, даже самые положительные, звучали в моей голове банально либо же пошло – настолько я был ослеплен гениальной работой Гюго. Но обо всем по порядку и без спойлеров.
Виктор Гюго, при всех перипетиях и тяготах жизни во Франции 19 века, был все же безумно влюблен в свою страну, ее культуру и историю. Только этим можно объяснить энциклопедичность познаний писателя об огромной куче казалось бы не самых интересных и важных вещей: в романе можно найти и упоминание битвы при Ватерлоо с точным описанием поля битвы; описание архитектуры не самых благополучных районов Парижа; достаточно подробное объяснение языка криминального мира под названием «арго»; вишенкой на торте же станут главы о канализационной системе Парижа с ее дотошной детализацией и дескрипцией. Пожалуй, только Гюго мог так интересно расписать историю клоаки и важность ее наличия в истории человечества. И все эти отступления от основного сюжета, речь о котором пойдет ниже, даже самые казалось бы незначительные и не совсем уместные, появляются в романе не напрасно и не в качестве “ружья Бондарчука” (шат-аут всем, кто смотрел обзоры Badcomedian). Однако каждое из этих хорошо расставленных ружей обязательно выстрелит и повлияет на ход сюжета.
Франция 19 века была крайне интересным местом для проживания и в тоже время крайне опасным. В ней, как и у соседних стран, было огромное количество социальных бомб, и, в отличии от соседей, они с завидной частотой взрывались. Пережив великую французскую революцию и правление Наполеона, казалось общество должно было учесть прежние ошибки и устранить то социальное напряжение и неравенство, что отравляло жизни миллионов людей. Однако, не достигнув желаемых результатов, французское общество, однажды вкусившее плоды успешной революции и свержения монархической власти, из раза в раз вставало на баррикады и пыталось достичь воплощения того пленяющего своим смыслом лозунга Великой французской революции 1789 года: Liberté, Égalité, Fraternité. Конечно же, в условиях такого бурного и революционного века главными движущими силами французского общества были низшие социальные слои, или проще говоря отверженные: арестанты, каторжники, сироты, беспризорные дети, проститутки, преступники. Направляли же их верные заветам великой французской революции молодые интеллектуалы и аристократы, но силу и самый смысл восстаниям придавали страдания отверженных.
Виктор Гюго, при всех перипетиях и тяготах жизни во Франции 19 века, был все же безумно влюблен в свою страну, ее культуру и историю. Только этим можно объяснить энциклопедичность познаний писателя об огромной куче казалось бы не самых интересных и важных вещей: в романе можно найти и упоминание битвы при Ватерлоо с точным описанием поля битвы; описание архитектуры не самых благополучных районов Парижа; достаточно подробное объяснение языка криминального мира под названием «арго»; вишенкой на торте же станут главы о канализационной системе Парижа с ее дотошной детализацией и дескрипцией. Пожалуй, только Гюго мог так интересно расписать историю клоаки и важность ее наличия в истории человечества. И все эти отступления от основного сюжета, речь о котором пойдет ниже, даже самые казалось бы незначительные и не совсем уместные, появляются в романе не напрасно и не в качестве “ружья Бондарчука” (шат-аут всем, кто смотрел обзоры Badcomedian). Однако каждое из этих хорошо расставленных ружей обязательно выстрелит и повлияет на ход сюжета.
Франция 19 века была крайне интересным местом для проживания и в тоже время крайне опасным. В ней, как и у соседних стран, было огромное количество социальных бомб, и, в отличии от соседей, они с завидной частотой взрывались. Пережив великую французскую революцию и правление Наполеона, казалось общество должно было учесть прежние ошибки и устранить то социальное напряжение и неравенство, что отравляло жизни миллионов людей. Однако, не достигнув желаемых результатов, французское общество, однажды вкусившее плоды успешной революции и свержения монархической власти, из раза в раз вставало на баррикады и пыталось достичь воплощения того пленяющего своим смыслом лозунга Великой французской революции 1789 года: Liberté, Égalité, Fraternité. Конечно же, в условиях такого бурного и революционного века главными движущими силами французского общества были низшие социальные слои, или проще говоря отверженные: арестанты, каторжники, сироты, беспризорные дети, проститутки, преступники. Направляли же их верные заветам великой французской революции молодые интеллектуалы и аристократы, но силу и самый смысл восстаниям придавали страдания отверженных.
Forwarded from ɪʙɴ ᴀʀᴀʙɪ
Виктор Гюго дает нам возможность прочувствовать всю ту социальную несправедливость, которой была наполнена жизнь французского общества первой половины 19 века, через описание жизни и хитросплетения судеб нескольких неблагополучных личностей. Как я писал выше, никаких спойлеров здесь не будет, поэтому я не буду упоминать даже имен персонажей. Однако упомяну, что центральным сюжетом в романе выступает духовная трансформация главного героя и его последующая верность пути очищения своей совести. Несколько лет назад мне доводилось читать произведение Джека Лондона «Мартин Иден», в котором центральным сюжетом выступала также трансформация главного героя, только не духовная, а интеллектуальная. Несмотря на невероятные успехи и свершения на интеллектуальном поприще, Мартину не достает духовной глубины, что и становится причиной его печальной кончины (я обещал, что спойлеров не будет из романа «Отверженные», про произведение «Мартин Иден» же речи не шло). Такая концовка меня крайне обескуражила и разочаровала. Здесь же Виктор Гюго с каждой страницей и с каждым испытанием, постигающим главного героя, делает его все более глубоким, стойко принимающим удары судьбы и неизменно делая правильный выбор, каким бы тяжелым он ни был. Если концовку романа можно заранее предугадать, но точно не то, как она прописана и что к ней ведет. Видимо, именно поэтому к концу чтения романа, к моему великому удивлению, слезы невольно выступили на моих глазах. Я давно не испытывал таких чувств от прочтения художественной литературы. Мсье Гюго в очередной раз поразил меня своим писательским талантом и проницательностью мышления. Настоятельно советую уделить внимание его творчеству и хотя бы раз в жизни прочитать «Отверженных», невзирая на его объемы и местами избыток специфической информации.