Прикрыв глаза, Макс продекламировал:
 

– Серые глаза – рассвет,

Пароходная сирена,

Дождь, разлука, серый след

За винтом бегущей пены.

Черные глаза – жара,

В море сонных звезд скольженье,

И у борта до утра

Поцелуев отраженье.

Синие глаза – луна,

Вальса белое молчанье,

Ежедневная стена

Неизбежного прощанья.

Карие глаза – песок,

Осень, волчья степь, охота,

Скачка, вся на волосок

От паденья и полета.

Нет, я не судья для них,

Просто без суждений вздорных

Я четырежды должник

Синих, серых, карих, черных.

Как четыре стороны

Одного того же света,

Я люблю – в том нет вины —

Все четыре этих цвета [8].

Пока Максим читал, не сводил с меня взгляда. Особенно пристально смотрел на слове «люблю», сделав паузу. Камиль же все это время пробовал достать из несуществующей глотки черепа свою руку, сунутую туда по самое запястье.
– «Все четыре эти цвета», – прошептал Камиль, повторив трижды, – «все четыре эти цвета».
– Камиль? – прикоснулась я к его полечу. – Ты в порядке?
Он прокашлялся и ответил:
– Твоя сводная сестра, Воронцов, творила под псевдонимом Редьярда Киплинга? В тысяча девятьсот девятнадцатом? Этот стих входит в сотню самых читаемых в мире.
– Вазелина дать? – предложил Максим, радуясь застрявшей в черепе руке патологоанатома, которую тот никак не мог освободить.