Выступая в Берлинской академии, Г.Онкен говорил о «неслыханном толчке вперед» в конституционном оформлении государства, перешедшем в «окончательное завершение через плоть и кровь нашего народа». Б.Фауленбах признал, что национал-социализм сделал возможным воплощение «строгого идеала единого национального государства». По словам национал-социалиста О.Вестфаля, Гитлер ликвидировал две главные проблемы новой истории - «многогосударственность и классовую борьбу». В партиях, парламенте и, прежде всего, в рабочем движении историк видел виновников «раскола нации на классы», «экономического эгоизма и разложения народного целого в борьбе за собственные интересы». Ганс Херцфельд подтверждал «неизбежность принуждения» после расставания с демократией и либерализмом для того, чтобы «освободить государственную идею». В законе о передаче чрезвычайных полномочий правительству Отто Хётч увидел «передачу власти решением народа персоне Фюрера» и открытый путь к немецкому решению социальных вопросов. Общее восхищение вызвали решительность и радикализм национал-социалистов, разрушивших «грязные, бессильные и враждебные народу власти парламентского способа правления».

Радикальный разрыв с демократией стал существенным элементом установившейся непрерывности в прусско-немецкой государственной власти. В лице фюрера утверждалась преемственность с фигурами Бисмарка и Гинденбурга. «В минуту высшей необходимости судьба дарит нации то, что ей недостает: политического вождя», - писал один из берлинских историков. В позиции исторического сообщества не было элитарной дистанции по отношению к Гитлеру.

Это означало признание его личной заслуги в становлении государства нового типа в удивительном сочетании с лучшими образцами прошлого величия.

Видный национал-социалистический историк древности Вильгельм Вебер констатировал «происшедшее из военного идеала социальное согласие». Он говорил о «великой общности Фюрера и ведомых им подданных». Именно идеология народной общности очаровывала даже историков, стоявших в определенной дистанции от национал-социализма. Арнольд Оскар Мейер увидел в этом политическом движении появление национального чувства нового типа, подчеркнув внутреннее согласие народа с «социализмом на службе народной общности». Курт Брейсиг /Breysig/ считал заслугой «социализма» создание «в высшей мере продуктивной связи личности и общества. - Национал-социалистическая революция ликвидировала ряд трудных политических проблем и, прежде всего, - социальную войну.

Игорь Бестужев Политика Германии в изложении немецких историков 1933-45гг.

Wahrhaftigkeit (2021)

#Видео
#SperoPatria
#АдольфХитлер
#НашПеревод

▫️Beneath the stars that have watched us for millennia, we stand at the threshold; not as nations divided, but as a people anointed by nature’s grace, ready to claim our shared destiny. Let us step boldly into this dawn.

В библиотеках и архивах мира имеется много тысяч устных историй уцелевших, рассказывающих о своём опыте. Их качество и возможность их использования весьма различны, завися от памяти информанта, восприятия им событий, их понимания и, конечно, точности передачи… Чем больше прошло времени [между событием и свидетельством], тем меньше шансов, что воспоминания информанта сохранятся во всей свежести. Исследованные мною записи свидетелей полны ошибок в датах, именах участников и географических названиях; встречается также явное непонимание самих событий. Для неопытного исследователя от некоторых сообщений может быть больше вреда, чем пользы.

Lucy Dawidowicz, The Holocaust and the Historians (NY: 1981), p.176, 177 fn. p.10.

— Люси Давидович, еврейская писательница, ортодоксальная исследовательница Холокоста.

Ортодоксальная точка зрения утверждает, что программа истребления евреев зародилась на самом верху нацистской иерархии — у самого Гитлера. Это — ключевая опора традиционного нарратива о Холокосте. Будучи «воплощением зла», Гитлер непременно должен рассматриваться как личный виновник происходящего. Ведь он выступал с резкой критикой евреев по меньшей мере с момента написания своей книги Mein Kampf в середине 1920-х годов. Он явно хотел, чтобы евреи покинули Германию, и добиваться этого было его первоочередной задачей. Вопрос заключается в следующем: стремился ли он к их изгнанию — или же к уничтожению?

Сторонники традиционного взгляда часто ссылаются на знаменитую речь Гитлера в Рейхстаге от января 1939 года — за восемь месяцев до начала войны в Европе. Он сказал: «Если международному еврейскому финансовому капиталу внутри и вне Европы удастся вновь втянуть народы в мировую войну, то результатом будет не большевизация земли, а устранение (Vernichtung) еврейской расы в Европе!»

Разумеется, это звучит зловеще. Но в этом, якобы разоблачающем, высказывании есть как минимум два проблемных аспекта. Во-первых, ежегодные речи Гитлера в Рейхстаге были аналогом обращения «О положении страны» у американского президента. Каждое выступление было важным событием. Оно транслировалось по всей Германии и широко освещалось в мировой прессе. На самом деле почти вся речь — включая печально известное высказывание об «уничтожении» — была опубликована в New York Times уже на следующий день (31 января, стр. 7). Таким образом, возникает закономерный вопрос: насколько вероятно, что Гитлер только что раскрыл миру свой «секретный план» уничтожения евреев? Это абсурд, конечно же. Очевидно, он имел в виду нечто иное. И вот наш второй аспект: истинный смысл того, что сказал Гитлер.

Здесь следует обратиться к деталям немецкого языка. Слово, которое использовал Гитлер — Vernichtung, обычно переводится на английский как annihilation, destruction или extermination (уничтожение, истребление, уничтожение как вида). Но всё не так просто. Корень слова — nichts (ничто). Глагол vernichten буквально означает «обратить в ничто». Фактически, это то же самое, что «уничтожить» — в смысле разобрать или «разобрать до основания».

Уничтожить народ или организацию не обязательно означает физическое истребление его членов. Это может означать уничтожение их эффективности как коллективной силы. Подобные выражения широко используются в политике и сегодня. Например, в сентябре 2014 года президент США Барак Обама заявил о своём намерении «ослабить и в конечном итоге уничтожить ИГИЛ» (террористическую организацию «Исламское государство»). Явно он не имел в виду физическое истребление каждого участника. Однако он собирался предпринять в отношении них жёсткие меры, и, конечно, некоторые из них погибнут. (Интересно, что Обама также называл ИГИЛ «раковой опухолью», подлежащей «искоренению» — именно тот стиль риторики, за который Гитлера так критиковали. История, как видим, повторяется.)

Неудивительно, что подобная неоднозначность существует не только в vernichten, но и в английском слове extermination. Это слово происходит от латинского ex-terminare, что означает «вытолкнуть за пределы» (ex — вне, terminus — граница). Таким образом, exterminate в оригинальном значении — это «вытеснить», «изгнать» — любым способом. Это не требует обязательного убийства. Так же, как и в немецком.

Как и ожидалось, два года спустя, в январе 1941 года, в своей речи в Рейхстаге, Гитлер повторил предупреждение: «Если еврейство втянет мир в войну, оно сыграет свою роль в Европе до конца!» (das Judentum damit seine Rolle in Europa ausgespielt haben wird). Это, возможно, звучит менее зловеще, но более определённо: евреи больше не будут играть в Европе организованную роль, если разразится мировая война. Что, в действительности, и произошло позже в том же году. Евреи были, по терминологии нацистов, «уничтожены» — vernichtet.

Источник:

Thomas Dalton:
Debating the Holocaust: A New Look at Both Sides.
4th, revised and updated edition

Вопрос о значении этих терминов можно было бы разрешить, если бы у нас был окончательный приказ Гитлера, санкционирующий массовое убийство евреев. Однако, как выясняется, ничего подобного не существует. Как поясняет Рудольф (2019: 37): «не существует ни одного бюрократического документа, касающегося резюмированного истребления евреев, в частности — нет ни одного приказа, подписанного Гитлером, в котором говорится о подобном». И далее: «по сей день не найдено ни одного документа, который бы приказывал массовое убийство евреев… Фактически, не существует даже бюрократического следа подобного приказа или директивы» (Рудольф 2011: 146). Ирвинг (1977: xvii) отмечает, что «не существует ни малейшего письменного доказательства» приказа Гитлера. Может быть, он встречается в обширном дневнике Геббельса? Нет. Как снова утверждает Ирвинг (1996а: 388): «Нигде в 75 000 страниц дневника не содержится прямого указания на приказ Гитлера об убийстве евреев».

Если кто-то сомневается в позиции ревизионистов, вот заявление одного из традиционных историков: «Не сохранилось ни одного документа с приказом об истреблении, подписанным Гитлером, равно как и документа, подтверждающего существование подобного письменного приказа» (Бюррэн, 1989/1994: 20). Его объяснение: «Скорее всего, приказы были устными». Чарльз Сиднор, по сути, признал этот момент, заявив, что структура рейха Гитлера «делала письменные приказы об убийстве европейских евреев излишними» — весьма удобное объяснение. Более недавно Кершоу (2008: 96) дал, возможно, наиболее исчерпывающий комментарий по этому вопросу: [К началу 1990-х] архивы бывшего восточного блока начали приоткрывать свои тайны. Ожидаемо, письменного приказа Гитлера о «финальном решении» найдено не было. Предположение, что когда-либо был отдан один-единственный, недвусмысленный письменный приказ, уже давно было отвергнуто большинством историков. Новые данные не изменили этого.

И всё же… Гитлер должен был отдать такой приказ. Как это объяснить? Сторонники традиционной версии изощряются в логических построениях, чтобы придать смысл этой ситуации. Примером может служить Хильберг. Сначала он говорил о двух приказах Гитлера, не приводя никаких подробностей (1961: 177). Когда стало ясно, что таких приказов не существует, Хильберг прибег к странной концепции, согласно которой нацисты действовали будто бы по «магической телепатии». В 1983 году он сказал: То, что началось в 1941 году, было процессом уничтожения, который не был заранее спланирован и не организовывался централизованно ни одним ведомством. Не было ни чертежа, ни бюджета на меры по уничтожению. Всё происходило шаг за шагом. Так возник не столько реализуемый план, сколько невероятное единомыслие — консенсус, телепатическое понимание между разрознёнными бюрократическими структурами.

«Невероятное» — действительно. Как сказал Робер Фориссон, если это невероятно — зачем в это верить? Действительно трудно поверить, что программа массового убийства шести миллионов человек могла быть проведена без письменного приказа, без бюджета, без плана — и при этом быть осуществлена с такой точностью, что от преступления не осталось никаких материальных следов. Даже в 2003 году Хильберг всё ещё пытался найти объяснение: Процесс уничтожения… не основывался на каком-либо изначальном плане. … Процесс шёл поэтапно, и администратор редко видел дальше следующего шага. … В конечном счёте уничтожение евреев было не столько результатом законов и приказов, сколько делом духа, общего понимания, согласованности и синхронизации. (2003: 50–52)

Кершоу пытается объяснить отсутствие критически важного приказа, ссылаясь на Ганса Моммзена. По его мнению, «ключ к появлению “финального решения” заключался… в импровизированных бюрократических инициативах, чья внутренняя динамика вызвала процесс “накопительной радикализации” в раздробленной структуре принятия решений в Третьем рейхе» (2008: 94) — утверждение, едва ли более внятное, чем у Хильберга.

Источник:

Thomas Dalton:
Debating the Holocaust: A New Look at Both Sides.
4th, revised and updated edition

Официальная позиция левых состоит в том, что фашизм и нацизм были крайней мерой, последней надеждой капитализма. Действительно ортодоксальная марксистская критика не выходит за рамки этого. В последние десятилетия были серьезные исследования в пределах ортодоксальной академической науки, с целью понять фашизм как доктрину. Среди этих ученых следует отметить Роджера Гриффина, Роджера Итвелла, и особенно Зеева Стернхелла. Последний, в частности, показал, что фашизм произошел, по крайней мере, в равной степени, как от левых, так и от правых, появившись из Италии, но также и в особенности от франкоязычных марксистов как усилие преодолеть непригодность марксизма как системы анализа исторических сил.

ДАЛЕЕ

Оригинал: Kerry R. Bolton. The Myth of the Big Business-Nazi Axis

Затем мы сталкиваемся со случаями откровенного мошенничества. Многие книги о Холокосте, написанные предполагаемыми свидетелями, оказались сильно фальсифицированными или чистой выдумкой. Книга 1965 года "Нарисованная птица"[Painted Bird] Ежи Косинского была представлена как правдивый рассказ ребенка-выжившего до тех пор, пока это не было разоблачено в начале 1990-х годов. Фрагменты (1996) [Fragments: Memories of a Wartime Childhood] Бенджамина Вилкомирски были опубликованы с широким признанием. Книга была переведена на восемнадцать языков и экранизирована. В феврале 2008 года было раскрыто, что автор на самом деле бельгийская женщина по имени Моник де Ваэль, которая давала показания о Иозефе Менгеле. Уолтерс завершает статью следующим комментарием: "Любой, кто читает эти книги, должен остановиться и спросить себя, правда ли то, что он держит в руках."

Такие случаи серьезно подорвали общую достоверность свидетелей и заставили ревизионистов требовать твердого, объективного подтверждения всех показаний. И не только ревизионисты: традиционалисты [ сторонники традиционной версии холокоста] тоже были разочарованы частой невероятностью свидетельских показаний. Вот пример того, что некоторые видные традиционалисты говорили о "рассказах выживших":

"[Большинство] мемуаров и отчетов [выживших] полны нелепой многословности, графиманской преувеличенности, драматических эффектов, завышенной самооценки, дилетантских философствований, претенциозной лирики, непроверенных слухов, предвзятости, партийных нападок и извинений." (Грингауз 1950: 65)

"Необходима определенная степень сдержанности при обращении со всеми [доказательствами Холокоста], и это особенно относится к [рассказам выживших]. Например, свидетельства о польских лагерях смерти были собраны в основном после войны Польской государственной комиссией или Центральной еврейской исторической комиссией Польши. Тщательно допрошенные выжившие редко были образованными людьми. Кроме того, восточноевропейский еврей - прирожденный ритор [оратор], говорящий цветистыми сравнениями... Иногда образность превосходит всякое доверие..." (Рейтлингер 1968: 581)

"[Существуют] тысячи устных историй выживших по всему миру. Их качество и полезность значительно варьируются в зависимости от памяти информатора, его понимания событий, проницательности и, конечно же, точности. Также важно... способность интервьюера вести линии расследования, которые раскрывают информацию, которая была подсознательно или намеренно подавлена, или которая дополняет уже накопленный объем информации о конкретном предмете или месте. Чем больше времени прошло, тем менее вероятно, что информатор сохранил свежесть воспоминаний... Транскрибированные показания, которые я изучил, были полны ошибок в датах, именах участников и местах, и там очевидные недоразумения относительно самих событий." (Давидиович 1981: 177)

"Источники для изучения газовых камер одновременно редки и ненадежны... Большинство того, что известно, основано на показаниях нацистских чиновников и исполнителей на послевоенных судебных процессах и на памяти свидетелей и очевидцев. Эти показания следует тщательно проверять, поскольку они могут быть подвержены влиянию субъективных факторов большой сложности... [Нет] сомнений в многочисленных противоречиях, неоднозначностях и ошибках в существующих источниках. Их нельзя игнорировать..." (Майер 1988: 362f.)

Далее

Источник:

Thomas Dalton:
Debating the Holocaust: A New Look at Both Sides.
4th, revised and updated edition

Один из самых распространенных вопросов, возникающих при обсуждении фашизма, касается экономики. Обычно его поднимают люди, по-прежнему находящиеся под влиянием либерального мировоззрения и ограниченного восприятия реальности, где все определяется в терминах социальных и экономических политик, а не принципами, вытекающими из представления об единой Истине и Порядке, доминирующем в мире. Разнообразие исторических экономических планов и практик, применяемых различными сторонниками нашей борьбы, также искажает любой исчерпывающий ответ на этот вопрос. В конечном счете, мы просто отвечаем людям, что экономика вторична; она не играет такой фундаментальной и определяющей роли, чтобы быть основополагающим элементом фашизма. Ответ не изменился, однако появился способ описать это отношение к экономике, и это слово мы неоднократно использовали в связи с фашизмом: социализм.

Наш социализм, однако, сам по себе не является экономической системой; он не является социализмом Маркса и его последователей и стоит в прямом противоречии как коммунизму, так и капитализму. Более точно было бы сказать, что для фашизма социализм – это определяющая социальная структура, которая более сопоставима со структурами индивидуализма и коллективизма, но при этом противостоит обеим этим структурам.

ДАЛЕЕ

Источник:

FASCIST ECONOMICS AND SOCIALISM OF DUTY.
Wewelsburg Archives publication
2017

Необходимо привести бизнес в форму почти военной единой организации, в которой сравнивают солидарность и верность объединенных рабочих сил вокруг нее в общем предприятии духу ответственности, энергии и компетентности директоров. Единственная истинная задача — органически восстановить бизнес, и для этого не нужно использовать формулы, предназначенные восхвалять, ради низменной пропагандистской и избирательной цели мятежный дух слоев, стоящих ниже масс, как «социальную справедливость». В целом, необходимо вернуть тот же стиль активного беспристрастия, достоинства, солидарности в производстве, который характерен для древних профессиональных и ремесленных корпораций.

Более воинственные параллели, теперь когда предприятия организованы по воинственному образцу социализма долга, с более частыми призывами к возрождению гильдий призвания и осуждения как капитализма, так и марксизма. Что касается индивида, то истинное превосходство над индивидуализмом и коллективизмом происходит только тогда, когда люди стоят перед людьми, в естественном разнообразии их бытия и достоинств. И что касается единства, которое должно, вообще, предотвращать любую форму разъединения и абсолютизации частного, оно должно быть по сути духовным, это должно быть центральное, ориентирующее влияние, импульс, который, в зависимости от лидеров, принимает очень дифференцированные формы выражения. Это истинная суть «органического» концепта, противоположенного жестким и внешним отношениям, типичным для «тоталитаризма».

ДАЛЕЕ

Источник:

FASCIST ECONOMICS AND SOCIALISM OF DUTY.
Wewelsburg Archives publication
2017

Вскоре после этого я был переведен в штаб-квартиру фюрера. Там я видел, как он не боялся никого и ничего. В сентябре 1939 года, во время Польской кампании, он пересекал линию фронта, и я никогда не замечал в нем признаков страха. Убежден же я, что когда он неоднократно подчеркивал для пропагандистских целей, что был «избран Провидением» на великую, уникальную, историческую миссию, он искренне в это верил. Рудольф Гесс однажды поведал мне, что незадолго до захвата власти: Гитлер, Гесс, Генрих Гиммлер и Юлиус Шауб едва не погибли в его «Мерседесе» из-за ошибки водителя. Гитлер получил ранения лица и плеча, но с поразительным самообладанием успокоил ошеломленных соратников, отметив, что Провидение не позволит ему умереть, он еще должен исполнить свою миссию. Он не боялся покушений на свою жизнь, и было очевидно, что ему необходимо свободно передвигаться. Когда высказывались опасения за его безопасность, он отвечал: «Ни один немецкий рабочий не причинит мне вреда». О попытках со стороны других кругов он, по-видимому, не беспокоился или, во всяком случае, до 1944 года. Он отвергал все очевидные меры предосторожности как чрезмерные. Когда во время публичного выступления в Берлинском спортпаласе полиция посоветовала ему войти в зал через специальный вход, поскольку иначе они не могли гарантировать его безопасность, он резко отказался: «Я не войду через какой-то черный ход!».

Во время частных поездок он запрещал своим сопровождающим прокладывать ему путь сквозь толпу и ограждать его. Он верил и часто заявлял, что его защищает «Провидение», а простое присутствие охраны СС достаточно, чтобы отвратить всех потенциальных убийц. Больше его занимала возможность покушения со стороны из-за рубежа, насильственного устранения. Политических фанатиков тоже можно найти в Райхе, – говорил он однажды, – поэтому ему приходилось жить с возможностью неожиданностей в этом отношении. Однако он не особенно беспокоился о том, кто его окружает и кто входит в его «свиту». Он знал людей в Оберзальцберге по лицам, но лишь немногих по имени и должности. То же самое было и в штаб-квартирах. После переезда он совершал обходы, знакомился с различными командирами и ограничивался этим.

После моего освобождения из России я был удивлен видеть, что утверждение о том, что почти невозможно было подобраться к Гитлеру, чтобы убить его, до сих пор распространялись. Это неверно. Любой, обладающий хитростью, умением и решимостью, мог бы устранить Гитлера в любой из множества случаев. Часто, и не только во время войны, люди подходили к нему без какого-либо вмешательства. Фотографы и операторы протаскивали в его присутствие ящики с оборудованием, кабели, штативы и кинопленку, фотографировали его телеобъективами и свободно передвигались. После июля 1944 года, когда он готовился к переезду в военный госпиталь в Растенбурге, он внезапно оказался окружен огромной толпой солдат и полицейских. Любой из них мог бы убить его, если бы захотел. Несмотря на все еще ощутимые ранения головы и ног от взрыва, он был настолько невозмутим, что я забеспокоился за его безопасность и успокоился лишь тогда, когда мы наконец выехали. Сидя у него за спиной, я мог хотя бы прикрыть его спину. Безусловно, тот, кто хотел устранить Гитлера смотря «глаза в глаза», должен был пожертвовать собственной жизнью. На такую самоубийственную миссию никто не решился, и, вероятно, именно поэтому Гитлер выжил, чтобы покончить с собой в апреле 1945 года.

Источник:
With Hitler to the End: The Memoirs of Adolf Hitler's Valet
by Heinz Linge

Известно лишь очень немногочисленное количество попыток покушения на его жизнь. Некоторых он избежал чудом. После свадьбы фельдмаршала фон Бломберга Гитлер отправился в бывший особняк и охотничий домик кайзера Вильгельма II на Шорфхайде, чтобы быть с Герингом. Гиммлер ехал впереди нас. Внезапно из подлеска раздались выстрелы. Машина Гиммлера остановилась после того, как ее задели пулей. Гиммлер, глубоко потрясенный и побледневший, сообщил Гитлеру, что в него стреляли. Продолжив движение после инцидента, Гитлер сказал: «Это наверняка было предназначено для меня, поскольку Гиммлер обычно едет впереди. К тому же хорошо известно, что я всегда сижу сбоку от водителя. Попадания в машину Гиммлера находятся именно в этой области». В результате машины Гитлера стали бронированы.

Незадолго до войны адъютант принял для Гитлера букет роз из толпы. После того как адъютант сообщил о внезапном наступлении таинственной болезни, букет был осмотрен и было обнаружено, что шипы обработаны ядом. В результате этой «цветочной попытки» было установлено правило, что цветы и другие предметы должны браться только в перчатках. Позже бросание цветов в машину Гитлера было в целом запрещено. Однажды любитель собак Гитлер получил в подарок собаку. Животное было каким-то образом разозлено(бешено), но это обнаружилось, когда оно укусило одного из охраны. Гитлер всегда был счастливцем (за исключением ранений 20 июля 1944 года), но постепенно стал более осторожным. Продукты из-за рубежа нельзя было употреблять в доме. Несмотря на этот запрет, в 1944 году я не смог удержаться от соблазна попробовать подарок фруктов. В результате – приступ отравления, диагностированный личным врачом Гитлера доктором Морелем, который держал меня в постели несколько недель. Гитлер ежедневно осматривался своим врачом, а рейслейтером Альбертом Борманном было предписано ежедневно проверять не только продукты питания, но и воду.

Первая попытка покушения на Гитлера, ставшая широко известной и вызвавшим мировой резонанс, произошла в Мюнхене в 1939 году. В «Столице Движения» накануне годовщины марша к Фельдхерренхалле 9 ноября 1923 года была запланирована встреча «Старых бойцов». Гитлер должен был принять участие, как обычно. Война длилась уже два месяца, и Гитлер, которому нужно было быть в Берлине утром 9 ноября, распорядился начать встречу пораньше и отменил свою обычную встречу со старыми соратниками. Это решение спасло ему жизнь.

В немецкой прессе 9 ноября 1939 года был опубликован следующий коммюнике:

«В среду (8 ноября) Фюрер совершил краткий визит в Мюнхен для торжеств по случаю годовщины «Старых бойцов». Фюрер сам произнес речь в Bürgerbräukeller вместо члена партии Гесса. Поскольку присутствие Фюрера в Берлине требовалось по государственным делам в ту ночь, он покинул Bürgerbräukeller раньше запланированного и сел на ожидавший его поезд на главном вокзале. Вскоре после отъезда Фюрера в Bürgerbräukeller произошел взрыв. Семь человек, находившихся все еще в комнате, были убиты, а шестьдесят три – ранены. П следам покушение, по-видимому, был заговор из-за рубежа, что вызвало немедленное большое возмущение в Мюнхене. За арест и осуждение исполнителей объявлена награда в размере 500 000 RM, а еще 600 000 RM от частных источников. Разрушительный взрыв в Bürgerbräukeller произошел примерно в 21:20, когда Фюрер уже покинул зал. Почти все лидеры Движения, райхслейтеры и гаулейтеры сопровождали его на вокзал, где он немедленно после окончания речи сел на поезд, возвращающийся в Берлин по срочным государственным делам. Следует считать чудом, что Фюрер избежал гибели.

Источник:
With Hitler to the End: The Memoirs of Adolf Hitler's Valet
by Heinz Linge