«Улица Холодова» Евгения Некрасова. Издательство Поляндрия No Age + Есть Смысл. 2025

Недавно в тусовке некнижных людей, которых в моём окружении всё меньше, меня попросили назвать «десять лучших книг последних лет», и я сказала, что не могу выдать это сходу, надо сесть и подумать. Имя Евгении Некрасовой пришло мне одним из первых, как только я села и подумала. Первый её текст, который я прочла — «Несчастливая Москва», заслуживал призового места на свежем ещё «Лицее», но по странности премию не получил. Затем была «Калечина-Малечина», после которой о Жене уже заговорили все, а дальше — сборники рассказов, аудиосериал и отдельные рассказы, поэмы. Да, я считаю Женю одной из главных писательниц современности. Её талант выходит за пределы просто стилистики и языка, она умеет называть вещи своими именами так, как до неё этого не делал никто. За это я её больше всего и люблю, наверное. А ещё Женя занимается помощью людям, попавшим в беду, постит информацию о сборах средств и другой посильной помощи. Коллекционирует картины современных художниц. Она одна из немногих современных писателей связывает реальность с фикшном так, что их связь уже нельзя игнорировать. И это при том, что реальность её очень ранит.

«Улица Холодова» — это проект Евгении Некрасовой, исследование того, что для неё была и есть журналистика и правда, и где в этом она сама. Это будет не рецензия, не обзор, не отзыв, а разговор с собой в формате отчасти саморефлексии, потому что Женя написала не совсем книгу, а приглашение к разговору, который не может закончиться: слишком о многом мы молчали и сейчас молчим. В какой-то момент я перестала читать этот модный жанр, современный автофикшн, потому что устала от выпученных проблем других людей, которые пестуют свою боль, как главное событие в жизни или говорят о том, что лично мне до лампочки, но подают это как универсальную истину. Лучше бы в терапию свои тексты принесли, честное слово. Автофикшн Евгении Некрасовой совсем другой. Она выступает в роли журналиста и исследователя, но рассказывает не только о себе, а о целом срезе общества и людей, личностей, брошенных и забытых, которых и вытаскивает на свет современная журналистика.

Дмитрий Холодов — журналист газеты «Московский Комсомолец», убитый на рабочем месте за расследования коррупции в армии. До Жениной книги я не слышала о нём ничего и никогда. Что удивительно: у нас с Женей год разница в возрасте, и я помню, как все обсуждали убийство Листьева, случившееся позже Холодова, но вот упоминаний о Дмитрии Холодове я не помню вообще. Женя рассказывает параллельно его историю и свою, потому что она часто ходила по улице его имени, закончила ту же школу, что и он. Дима для неё — немного книжный герой, и она строго придерживается фактов его биографии, но при этом немного литературно фантазирует, что он вообще за человек, чем занимается, как думает, что им движет. В рассказе о себе Женя не всегда хронологична, позволяя потоку ассоциации уносить себя из «тогда» в «сегодня». Метафорические вставки о Холодове и поэмы, собранные из названий его статей, перемежают эти переклички во времени.

Женя пишет, она в детстве думала, что она сильно отличается от других, но теперь видит, что нет. Эта искренность как раз связывает её опыт с моим и со многими нашими ровесниками.

Мне хотелось умереть с первого класса и до двадцати пяти. Но в России — советской, постсоветской — смерти как грибов в лесу. Так что не любить жизнь казалось мне чрезвычайно естественным. Особенно когда постоянно болтаешься в неопределённости и ужасе просто оттого, что ходишь на уроки, возвращаешься домой и по кругу. Все школьные годы и ещё несколько последующих я находилась в смертельной опасности от самой себя.

Когда я впервые прочитала «Калечину-Малечину», в самом конце, где героиня, девочка лет двенадцати, собирается покончить с собой, я вдруг узнала себя. В том же месте и в том же возрасте с разницей в том, что в моей семье не было такого вот, как у героини, насилия. Но не любить жизнь мне, как и Жене, всё моё детство казалось нормальным, ведь вокруг меня тоже никто её не любил: все только и делали, что выживали без понятной на то причины. А причина нам была нужна. Одиноким детям часто на помощь приходят чужие истории, так и с нами с Женей случилось. У неё был сериал «Секретные материалы» (у меня, кстати, тоже был школьный дневник с Малдером и Скалли), у меня «Вавилон 5». Их объединяло то, что всё это было очень далеко от нас, а нам как раз хотелось убраться подальше.

…меня интересует фикшен, придуманные кем-то сюжеты, действие которых происходит в существующей сейчас, но далёкой от меня реальности.

Представляю как ощетинились и заскрежетали зубами отдельные личности, иногда пробегающие по моему личному пространству, мол, ага, их воспитали «западные ценности». Ну, во-первых, ценность человеческой жизни, поиск правды и её защита, умение думать собственной головой на основе критического отношения к любой информации лично в моём детстве подавались как общечеловеческие ценности. Так меня учили вовсе не сериалы. Во-вторых, давайте обратимся к телевизионной развлекательной культуре русского телевидения 90-00 годов. Что нам показывали? Сериалы о том, как героический мент Костя Хабенский ловит плохих бандитов и дружит с хорошими. А типичная главная героиня того времени — это, как правило, проститутка, спасённая олигархом, или несправедливо обвинённая «простая девчонка», вышедшая прямо из тюрьмы замуж за бизнесмена, или доярка из Хацапетовки, покоряющая Москву. Всё это от жизни так же далеко, как летающие тарелки Малдера. Вот только летающие тарелки были по-настоящему далеко, в этот фикшн можно было поверить как в историю и с интересом следить за сюжетом. А российское телевидение впаривало зрителям абсолютное бесправие «простых» людей перед депутатами и госслужащими, умудрялось показывать чудовищное социальное расслоение, но при этом отказывало людям даже в самой возможности какой-либо рефлексии над этим фактом.

Все главные герои и героини американских фильмов и сериалов того времени занимаются расследованиями, ищут правду и рискуют из-за неё.

Холодов завораживает Женю тем, что это пример человека, который пытался изменить мир словами, а менять мир словами — это то, что она находит в себе в самые чёрные моменты жизни. Ей сложнее, чем мне, я-то всегда знала, что писатель и никакая моя «работа ради выживания» этого не изменит. Я не без труда, но всё-таки соединила эти две вещи — работу и писательство — воедино. Но Женя идёт к тому, чтобы менять жизнь словами очень долго, при всём таланте это надо ещё в себе сопротивление преодолеть. Она не уходит в гуманитарные школы из своей «проверенной» физмат, которой не только сложности с учёбой, но и травля. Поступает в «так-себе-вуз» на журфак, преодолевая страх к неизвестности и нелюбовь к реальности. Эта книга — как раз способ соединить ткань реальности, с которой Женя не хотела соприкасаться, и фикшн, который всегда был для неё спасением. Эта книга из тех, что вырывают из сердца с кровью. Дмитрий Холодов — как часть этой реальности, часть города Климовска, с которым Женя не расстанется, потому что это и её часть тоже.

В книге много имён и названий организаций, и Женя пытается как бы объять их все, не спрятаться за ними, нет, просто они — это часть повествования, часть её жизни, как и сам Холодов, как всякая часть культурного кода девяностых-нулевых, без которых нас самих невозможно представить. Я сама вспоминаю о той жизни в первую очередь сообщения из новостей, часто не лишённых драматизма. Падающий подъезд жилого дома в Москве и мои мысли: я должна это запомнить. Думаю, эти вещи тоже сделали из меня писателя. Вот мы стоим на одной, пусть и воображаемой, линии. Одну из самых очевидных вещей о правде Женя передаёт словами журналистки, у кого она брала интервью для последней части книги «Я/Мы Дмитрий Холодов»:

…на самом деле журналисты просто должны рассказывать гражданам страны о её реальности, чтобы те принимали на основе этой информации взвешенные жизненные решения.

Это так, чёрт возьми, очевидно, но не проговаривается, потому что «все всё понимают».

Мы действительно жили, да и живём в разных мирах: Москва и «мы», все остальные. Дома, в которых горячую воду отключают в любой момент на неизвестное время, а подступы к подъездам перекрыты бесконечными ремонтными работами.

«Дали воду», «отключили отопление» — привычные бесправные, пассивные конструкции, которые живут с нами всю жизнь.

Эта унизительная подробность нашего быта, которая присутствует до сих пор, показывает даже больше, чем может сказать художественная проза о людях, которые в таких условиях живут. Женя описывает ЧП в Климовске, когда в тридцатиградусный мороз люди остались без отопления подробно, как журналистка. А ведь журналистика в своей свободной форме, думаю я, осталась в информации о коммунальных катастрофах: это последняя возможность заявить о беззаконии, людях, оставленных без помощи, о том, что в XXI веке в России до сих пор есть места, где нет дорог и коммуникаций, и где выживают люди, всем смертям вопреки. И сегодня туда ездят только журналисты.

Странный получился текст обо мне, как я пишу о Евгении Некрасовой, которая пишет о себе на улице Дмитрия Холодова. Мне кажется, такие цепочки и должны выстраиваться из её книги. На презентации книги в апреле Максим Мамлыга сказал, что это рождение новой писательницы Евгении Некрасовой, и я с ним абсолютно согласна.

Улица Холодова. Евгения Некрасова

Сегодня стартовал новый сезон Букхоппинга в Москве! Двадцать шестая встреча в целом и первая в этом году. С погодой нам неожиданно повезло: только в первой локации мы задержались подольше из-за града, в других случаях гулять нам не мешали никакие осадки.
Первой нашей точкой стал магазин Люди и вещи напротив Исторической библиотеки. Раньше там был другой книжный, тоже букинистический. Владельцы сменились, а смысл остался таким же: классные старые и даже древние книги, огромная выборка, распределение по тематике. Копаться можно часами.
Следующий магазин Гиперион впервые появился на нашей карте. Мистическим образом ни разу у нас не получилось попасть в него, когда он находился ещё в Хохловском переулке. Теперь у магазина новый адрес неподалёку от бывшего, но места внутри стало больше. У Гипериона есть своя сцена и отдельный для концертов, а травяной чай в книжном зале наливают по-прежнему.
В Бункер мы пришли внезапно, там шёл поэтический час, так что мы просто тихонько походили и посмотрели ещё один букинистический магазин. Там приятно почти ничего не поменялось.
Последняя наша локация — Primus Versus, обитель гуманитарного нонфика. Мы пришли туда перед началом концерта в зале «Покровских ворот», так что было несколько суетно, но и там мы нашли те книги, которые искали.
Большое спасибо всем, кто был с нами сегодня и приходите ещё!

На майские выходные приникла к аудиосериалам, которые давно откладывала. "Когната" Сальникова порадовала стилистикой и хорошо зашла в тематику жизни после войны, но вот с параллельными мирами я как-то до сих пор не поняла, слишком это сложно в аудио, нужен текст. Сейчас слушаю "Смех лисы" Идиатуллина, потрясающе фактурная вещь с описаниями от автора, который в точности понимает как сделать словами атмосферу. И хорошо, что меня предупредили, что с собакой Рексом всё будет в порядке, иначе сердце бы оборвалось! Внемлем дальше. Ещё совершенно внезапно для себя я отложила всё супер-срочное и зачиталась великолепным романом "Чародей" Робертсона Дэвиса. Дэвис сам по себе чародей, пишет так, что его читаешь именно за сам текст, а история как бы бежит рядом, и вот с этим романом так же. Вряд ли я буду про него подробно писать, но это именно домашнее, доброе и чудесное чтение, такое, какого хочется для уюта и тепла, когда отрубают отопление.

Сегодня независимому книжному магазину "Карта мира" нужна наша помощь. Я несколько раз брала интервью у Ани для Книжной Индустрии (было бы неплохо, если бы книжная индустрия действительно книжные поддерживала), и давно мечтаю побывать в "Карте". Надеюсь, сбудется в этом году.