Нашла сегодня утром на даче затерявшуюся среди книг на полке потрепанную колоду карт. Вытащила наугад одну, и не сразу, а только приглядевшись, поняла, что это бубновый валет в виде занесшего над головой быка шпагу матадора. Шестёрки, тузы, десятки, короли, - везде шпаги, бандерильи, плащи, быки, мулеты... Эти карты привёз когда-то вернувшийся из рейса отец. Кажется, он купил их в Испании. А я про них совсем забыла. Пиковая дама кстати, тоже оказалась матадором, но уже на коне. Пушкинскому Герману, если бы он такую вытащил вместо туза, старуха-княгиня вряд ли бы померещилась. Может, даже и рассудок бы сохранил, а несчастная Лиза, его возлюбленная, не утопилась. Вот как иногда в жизни бывают важны детали и мелочи! Недаром же кто-то сказал, что, будь у Клеопатры нос другой формы, история человечества сложилась бы иначе...
В советские времена карты не пользовались особой популярностью, разве что в уголовной среде. Повсюду в садах и парках, во всяком случае, в то время отсвечивали шахматисты-любители. Да и экономика тогда была плановой, где все должно было быть заранее предусмотрено и тщательно продумано, чтобы каждый советский человек, не дай бог, не оказался жертвой неожиданного стечения обстоятельств и чувствовал себя хозяином своей судьбы, как любили говорить партийные руководители, а за ними и советские писатели и поэты.
Тогда как карты, если подумать, эта крошечная стопка разукрашенных кусочков картона, развлечение для не знающих как убить время дураков и пьяниц - это, в сущности, все, что осталось в современном мире от судьбы, фатума, рока и греческих трагедий.
Карты и ещё опера Чайковского "Пиковая дама"! Слова для неё полностью переписал его брат Модест, так что в итоге у них получилось даже лучше, чем у Пушкина, на мой вкус. В детстве, помню, я, без преувеличения можно сказать, всякий раз, затаив дыхание, слушала периодически доносившуюся до меня из репродуктора арию "Уж полночь близится, а Германа все нет", которую постоянно тогда транслировали по радио, и это было задолго до того, как я прочитала повести Белкина. И она, особенно эта фраза, стала, наверное, одним из самых моих глубоких ранних впечатлений, роковым образом, иначе не скажешь, повлиявших на моё дальнейшее отношение к жизни.
Полагаясь на случай и удачу, ты можешь по-крупному выиграть, а если даже обломишься, тогда, не исключено, про тебя потом споют что-нибудь красивое, не какое-то там "Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам" или "Орлята учатся летать", а драматическим сопрано или даже глубоким контральто, с надрывом, под аккомпанемент десятков скрипок, барабанов и литавр. Ну а кучковавшиеся вокруг шахматных досок на скамейках Екатерининского садика пенсионеры в потертых курточках и свитерках, мимо которых мне потом часто приходилось идти, когда я посещала литературный клуб во Дворце пионеров, не вызывали у меня никаких чувств, кроме раздражения.

День красоты. Довольно по-уродски звучит, конечно. Тот случай, когда красота практически не отличается от добра. А Всемирный день красоты ещё хуже... Красота - это для избранных!

A propos
Число таких избранных в РФ сегодня, думаю, даже имеет вполне конкретное цифровое выражение и в общей сложности не превышает размера суммарного тиража моих книг.

Никогда не понимала, как можно осознавать себя рабочим. Даже если ты работаешь на заводе на станке. А ведь таких до фига! Можно, конечно, сказать, что Маркс виноват, подтолкнув несчастных тружеников, вынужденных зарабатывать себе на жизнь физическим трудом, к подобному самоощущению. Лучше быть могильщиком буржуазии, чем кандидатом на сажень городского морга. Но все равно, у каждого ещё и своя голова должна быть на плечах, я считаю.
Не так давно, помню, я посмотрела фильм про Версаче и оттуда узнала, что он с раннего детства мечтал стать портным. Это же патология!
Модельерами обычно становятся неудавшиеся художники. Лично я всегда так думала, во всяком случае. А слесарями, токарями, дворниками и сантехниками работают представители адеграунда, не нашедшие себе места в официальной культуре.

Лето 2010 г. (фото @ Rose Eysmond)

Чем занимается ИИ, пачками выдавая литературные произведения? Говорят, что они становятся все лучше и лучше. Но к какому совершенству он стремится, я не понимаю. Как и большинства писателей, впрочем.
Сначала твои пути расходятся с литературным процессом, а потом и с научно-техническим прогрессом. Все логично.

Чехов, Толстой и даже Куприн… Оказывается они все еще кому-то интересны, постоянно натыкаюсь на эти имена, а есть еще Фолкнер, Хемингуэй, Ремарк, Бернард Шоу, Мопассан и, кто бы мог подумать, Теккерей. Личности, которые сегодня способны их читать и получать удовлетворение, живут, можно сказать, в супермаркете, где все полки забиты жратвой, с голоду точно не умрешь.
А я вот, как там было у Данте, оказалась в сумрачном лесу, точнее и не скажешь, причем даже уже и не помню когда. Время от времени набредешь на куст с ягодами, которые птицы еще не успели склевать, грибы рвать опасно, для поддержания жизненных сил лучше съесть кусок коры, ну а воду, без нее, увы, никак обойтись, приходится пить из лужи.

Страшный суд. Чушь, конечно. Но бывают такие ситуации, когда имеешь дело со Cтaлиным, допустим, то словно кто-то свыше, действительно, всем непосредственным участникам связанных с ним событий даёт понять: вот вам карлик, урод и дe6ил. И не говорите потом, что вас не предупреждали.

Все хорошее на поверку обычно оказывается хуже плохого. Но это не делает плохое лучше… В гуманитарной теории относительности, если бы такую вдруг кто-то решил изложить в виде отдельного сочинения, этому тезису, на мой взгляд, стоило бы отвести специальную главу.
Вообще сами по себе строгие науки, как и физический мир, который они описывают, на мой взгляд, если и представляют собой какую-то ценность, то исключительно как источник метафор для поэзии. Всерьез к тем же ученым, будь то Эйнштейн или, там, Ландау, относиться невозможно. Определение гений, во всяком случае, ни к одному из них определенно не подходит. В античные времена, если не считать Пифагора и, даже не знаю, Архимеда, их и вовсе практически не было, так что сама эта прослойка является чем-то наносным и сугубо современным, своего рода пеной дней, иначе не скажешь. Тогда как поэзия существовала всегда, нисколько не сомневаюсь, что даже в каменном веке, просто до наших дней дошли только полустертые настенные надписи той поры, большинство из которых, как стихи того же Пушкина, в частности, практически невозможно перевести на современные языки.
Поэты могли запросто слагать гениальные стихи, глядя на звезды, сидя в медвежьей шкуре рядом с костром, еще до изобретения какой-либо письменности, тогда как физиков и химиков рядом с ними без пробирок, микроскопов и других вспомогательных приборов и инструментов я себе совершенно не представляю.

Еще в девятнадцатом столетии, когда в ходу были шпаги, военные считались лучшей частью общества, а служба в армии оставалась главной привилегией аристократов. Однако потом шпаги полностью вытеснили пистолеты и винтовки, и на смену им пришла, образно выражаясь, пуля-дура, а вместе с ней поглупели и те, кто ее использовал в качестве своего основного профессионального инструмента. В двадцатом веке, помню, в советские времена, образ военного и вовсе стал чуть ли не главным олицетворением тупости, которая всячески обыгрывалась в многочисленных анекдотах тех лет. Именно страх отупеть, или же, как тогда говорили, задубеть, а вовсе не стремление избежать каких-то тягот и лишений, как часто сейчас почему-то приходится слышать, заставлял в те годы наиболее возвышенных и утонченных молодых людей использовать все имеющиеся у них возможности, чтобы уклониться от призыва в армию. О нынешних временах, когда человечество вступило в эпоху оружия массового поражения и так называемой коллективной ответственности, и говорить нечего!
Точно такая же эволюция, скорее всего, ждет и искусство. Известные писатели, поэты, художники, музыканты и режиссеры, компонующие свои произведения из сгенерированных искусственным интеллектом блоков, станут предметом всеобщих насмешек, превратятся в своего рода пугала, многодетные мамаши будут с колыбели стращать ими своих детишек в качестве примеров слабоумия. Поэтому государство для поддержания книгоиздания и кинопроизводства на необходимом для поступления в казну доходов уровне начнет прибегать к принудительным мерам, вплоть до всеобщей мобилизации в различные творческие союзы и организации, от которых отдельные дорожащие своей репутацией гении-одиночки будут вынуждены скрываться в глубоком андеграунде, в том числе и в самом прямом смысле слова, уединяясь в темных подвалах с гусиными перьями и свечками. Притом что чернила тогда тоже станут страшным дефицитом и будут стоить даже дороже, чем сегодня стоят черно-белая пленка 35 мм и эксклюзивные виниловые пластинки…

Часто слышу, но так до сих пор и не смогла привыкнуть к слову «дискурс». Оно кажется мне каким-то искусственным и чересчур научным, что ли, да и звучит довольно грубо, режет слух, сказал, как отрезал – это тоже про дискурс, не слово, а какое-то карканье... Короче, дискурсу я предпочитаю стиль, когда хочу сказать о чем-либо или о ком-то близком или, наоборот, чуждом мне по духу, образу жизни и мысли.
Вот если бы я вдруг встретилась с инопланетянами, у которых не было бы не то, что стиля, но и лица. Условия, в которых они росли и воспитывались, абсолютно не совпадали бы с земными, утро бы у них начиналось с заката, темное бы они называли светлым, всего пятнадцать минут при температуре +10 представляли бы для них серьезную опасность умереть от переохлаждения, силы гравитации тоже воздействовали бы там на тела в обратном направлении, отчего легкое воспринималось бы ими как тяжелое, верх располагался внизу, а низ – сбоку, слабый чай заменял бы им алкоголь, горькое бы им казалось сладким, глубокое − мелким, тупое – остроумным, а кокетливое жеманство – признаком хороших манер. Мало того, прилетев на нашу планету, они сразу бы полюбили слово «дискурс» и стали бы его к месту и не к месту постоянно употреблять, считая это верхом изысканности и утонченности… Вот тогда, да, я бы, вероятно, не сдержалась и сказала, что это не мой дискурс.
А так, даже в самых крайних случаях, наталкиваясь не на отдельных извращенцев, а на целые скопления малопонятных мне литературных критиков, писателей и поэтов, когда меня начинает одолевать сильное искушение произнести эту сакральную фразу, я обычно все же делаю над собой усилие и ограничиваюсь замечанием о серьезном стилистическом расхождении.

Ленин отличался от окружающих, в том числе и своих непосредственных конкурентов, вроде Савинкова, тем, что постоянно делал что-то такое, чего вообще никто до него себе не позволял. Он не просто находился вне закона и скрывался в подполье от государства и полиции, а в первую очередь представляет собой индивида, ощущающего себя полностью вне традиции, который не соблюдает даже самых неуловимых и нигде формально не прописанных правил и норм. Естественно, что ему и в голову не могло прийти, будто результаты выборов в Учредительное собрание, допустим, если они оказались не в твою пользу, нужно зачем-то признавать. Для него это было бы верхом абсурда, и его абсолютно непосредственный и искренний смех по поводу известной фразы матроса Железняка «караул устал» − ярчайшее тому свидетельство.
А что такое для Ленина культура? Это, само собой, Толстой, матерый человечище и, самое главное, знаменитый писатель, и еще Пушкин, наше все, солнце русской поэзии, умевший чрезвычайно складно и гладко, не придерешься, составлять слова в столбик и в рифму. Тут он мало отличается от известного исполнителя русского шансона, Вилли Токарева, например, который точно так же, руководствуясь точно такими же мотивами, не сомневаюсь, перед приходом журналистов, старательно раскладывал на тумбочке возле кровати тома двух этих отечественных классиков, чтобы его ответ на вопрос о его литературных предпочтениях выглядел как можно более убедительно. Или же Бетховен, тоже такая приятная, льющаяся из репродуктора и ласкающая слух мелодия, слушая которую просто невозможно не расплакаться...

Получила сегодня из Парижа ссылку на видео, посвященное Селину. Сделал его по архивным документам и записям некий бельгиец Жан ван дер Стеген в знак признательности американским писателям, так как Америка, по его словам, в 1945-м годы была единственной страной, писатели которой составили петицию в поддержку Селина, когда его собирались экстрадировать из Дании во Францию. Видео так и называется «The American connection».
Видео небольшое, всего 27 минут, но много редких кадров, дом в Медоне, Селин, его собаки, даже танцующая Люсетт, Берроуз и Гинзберг рассказывают о своем визите к Селину в 1958-м году, Керуак признается в любви к Селину, Буковски, Генри Миллер…
Больные и немощные люди менее опасны, чем здоровые, − сказал Селин. Из чего Берроуз сделал вывод, что мертвые еще лучше.
Ну а страну можно узнать, только посидев там в тюрьме!
https://youtu.be/FEXtcxt61Cs?si=Bp5fP7XkLUiPBgxY

Льюсен Карр, Джек Керуак, Ален Гинзберг, Уильям Берроуз.

Луи-Фердинанд Селин и Люсетт Детуш в Медоне.

Луи-Фердинанд Селин со свей собакой в Медоне.

Луи-Фердинанд Селин в Медоне.

Последний русский император, как известно, получил свое прозвище Кровавый из-за случайно возникшей во время его инаугурации давки со значительными человеческими жертвами. Само по себе оно практически никак не характеризовало период его правления, во время которого он проявил себя, скорее, как один из самых либеральных и уступчивых отечественных монархов. Что абсолютно не мешало большевикам и их последователям, упоминая его, постоянно называть именно кровавым, делая особый акцент на этом слове, словно речь идет о пившем по ночам кровь у случайно забредших в его замок путников Дракуле или безжалостно мочившем своих жен Синей Бороде. Это я очень хорошо помню по урокам истории в школе. Не то чтобы царь снился мне в детстве в кошмарных снах, но эпитет «кровавый» определенно оказывал на мою психику достаточно пугающее воздействие, поскольку о его происхождении я тогда не подозревала и узнала значительно позже. Как в итоге закончил свою жизнь Николай Второй, все прекрасно знают.
Зато сегодня, когда я думаю об Октябрьской революции 17-го года, первым, кто обычно приходит мне на ум, − это Витгенштейн. События того времени представляют собой чисто лингвистическую проблему, с которой в наши дни без труда справилась бы нейросеть.

В тексте человек виден гораздо лучше, чем во плоти. Поэтому наиболее тупые личности постоянно и сетуют на интернет и социальные сети, которые якобы лишили их радости живого человеческого общения со своими друзьями и родственниками. Еще бы, в реальности можно двигать стульями, кашлять, гримасничать, вопить, рыдать, громко хохотать или толкаться, так, глядишь, никто и не заметит, с кем он имеет дело. А еще лучше начать пaльбy из пyшек, тогда вообще все смешается в кучу.
Boйнa – это, в сущности, и есть продолжение живого человеческого общения, только другими средствами.

Всегда удивляла стилистическая, иначе не скажешь, отсталость Бродского. Читаешь каждое отдельное стихотворение, вроде и ничего, а в целом он как будто уже родился поэтом для пенсионеров. На каждой книге можно ставить маркировку 60+. Нобелевская премия, что ли, так повлияла или куча его так называемых друзей из толстых журналов… Не знаю. Думаю, это так же сложно объяснить, как неспособность обывателей одеться по моде.