На фотографии — Владимир Юровский подписывает продление контракта с Rundfunk-Sinfonieorchester Berlin до 2029-го. И завтра отметит это дело исполнением оркестрового Лахенмана вместе с Шостаковичем.

Дошел до первого концерта берлинского Musikfest, буду отчитываться. Это был камерный концерт — одно старое (1983) сочинение Хельмута Лахенмана и два совсем новых, как бы с ним в диалоге — композиторки Лизы Штрайх.

Вещь Лахенмана звучала вроде бы как то, что вы тысячу раз слышали в концертах современной музыки — чтец, кашляющий и захлебывающийся гласными, шумовые переклички инструментов — если не вспомнить, что весь этот язык Лахенман, почтенный старец и глава немецкого авангарда, собственно, и изобрел. И, на самом деле, звучало все это очень свежо, особенно если заглянуть в текст Да Винчи, посвященный вглядыванию в горы и бездны. И вся эта поэтика — “”я блуждал, ведомый жгучей жаждой узреть великое смешение странных форм, созданных изобретательной природой” — конечно, в точности про метод самого Лахенмана, неутомимо и весело вслушивающегося в звуковые формы: контуры, тени, пики, облака призвуков. Ну, и звукопись совершенно ренессансная — да Винчи там описывает сперва рычащее море, серные огни вулканов, пылающие пешеры — и все это прекрасно слышно, то есть пейзаж старорежимным образом рисуется звуком. Изобретательно, как у него всегда — рояльное “вау-вау”, когда специальный человек буквально махал туда-сюда крышкой рояля, даже и ребенка бы заинтересовало. Как и прием “а давайте рыкнем валторной прямо в рояльные недра“. Ну и финал, где по тексту автор замирает перед какой-то неизвестной пещерой и долго вглядывается туда, в самую тьму, ощущая ”страх и желание — страх перед угрожающей тьмой пещеры и желание собственными глазами увидеть, какие чудеса там могут быть” — это все тоже было в звуке, но и в авторском жесте тоже. Потому что страха сейчас хоть отбавляй, а вот это жадное, бесстрашное желание - пойди его найди. После, на овациях, он сам вышел, 90-летний искатель чудес - с трудом, опираясь на помощника, но при этом так твердо и как-то весело, и галантно (он вообще красавец невероятный) — и ужасно приятно было за ним наблюдать.

Лиза Штрайх, шведская композиторка, в общем, живет в пост-лахенмановском звуковом мире и пользуется его достижениями, хотя музыкально не очень-то похожа. У нее было два сочинения, “Офелия” (2022) и “Оркестр черных бабочек” (2024). Оба предполагают использование двух роялей без крышек (типа бескрылые бабочки такие) и моторчиков с бумажными полосками внутри них. Один рояль настроен на четверть тона ниже, полоски, крутясь, издают странный бестелесный звук, действительно похожий на звук бабочек, запертых в рояле. В интервью Штрайх говорит еще, что эти полоски ей напоминают женские ноги с французских рекламных плакатов 1950-х и “напоминают про эксплуатацию женского труда. Ведь ноги, среди прочего, постоянно работают и одновременно являются объектами желания, но это вовсе не означает, что они обязательно ценятся”. Ну, это высший пилотаж, конечно, в смысле объяснений, но сама музыка напоминает скорее про то, что время стирает все, и остается только размытый отпечаток — это очень хрупкий, нежный и красивый музон, похожий на озвученный дагерротип, или на импровизацию заводной обезьянки, оставленной в пустой детской. Такой догорающий в пыли ярмарочный оркестрик.

В “Офелии” есть еще скрытая цитата из спиричуэл Sometimes I Feel Like a Motherless Child — некоторый намек на аккордовую последовательность, и на версию Одетты Холмс, где хор мрачно мычит на заднем плане (здесь у нее тоже все музыканты в какой-то момент мычат). Там еще есть интересный технический прием - она изучает на YouTube записи с любительским пением, находит “неправильные”, “слабые” моменты, где пение отклоняется в какую-то странную сторону, транскрибирует их, переводит в гармонии и использует. Ну, и еще у нее есть целая “Книга аккордов”, каждый со своим названием, которые она использует в своей музыке.