ПСИХОТРАВМА. ВВЕДЕНИЕ
В терминологии путаница начинается буквально с самого начала, так как в английском языке относительно травмы традиционно используется слово "psychological" (что можно было бы перевести как "психологическая"), но на русский эти тексты переводят с использованием слова "психическая". Я думаю, теоретики с этим когда-нибудь точно определятся, для практики же я не вижу никакой значительной разницы, и в своих текстах буду использовать слова "психотравма" или просто "травма".
Самые первые вопросы, которые могут появиться, это "что такое травма? как отличить, где уже травма, а где еще нет?". Как ни странно, но в контексте психологической практики этот вопрос тоже не является основным, хотя с ним опосредованно связано кое-что важное.
Все больше идей высказывается о континууме травматических расстройств, куда входят как наиболее сложные для лечения диссоциативные расстройства идентичности, где личность человека разделена на три или более довольно автономные части (Билли Миллиган как яркий пример), так и простые всем известные соматоформные расстройства (привет всем неврологам, ставившим вегето-сосудистую дистонию с рекомендацией пить глицин). Там же где-то посерединке континуума лежат ПРЛ, ПТСР и кПТСР. Диагнозы разные, а происхождение и механизм формирования один и тот же. Здорово, что в МКБ 11 пересмотра появился диагноз кПТСР aka хроническая травма, многие прекрасные люди долгие годы просили психиатрическое сообщество выделить для него официальное место.
К чему я так подробно про это говорю? К тому, что в целом история с признанием распространенности психотравм и их различных проявлений совсем недавняя (помните, я писала про историю изучения этой темы?) и нам всем очень повезло жить именно сейчас, когда уже есть название происходящему с нами. Почему это круто? Потому что первое и основное, на чем зиждется психотерапия травмы - это развитие осознанности и способности к называнию и описанию внутреннего опыта. Собственно, это основное, на что я буду делать упор в своих текстах, по крайней мере поначалу - на описании того, что происходит во внутреннем мире человека, пережившего травму, и как оно там все работает (или не работает).
Пока что важно понять, что травма - по сути комплекс выученных реакций вашей психики для совладания с окружающим пиздецом (и то, что не достигает уровня травмы - то же самое, потому и лечение примерно одинаковое). Проблема в том, что пиздец заканчивается, а реакции остаются и дальше отравляют жизнь. Дальше я подробнее расскажу об этом на примерах, которые привела в кружочке.
Есть множество методов для работы с травмой, но единственный пример полного и подробного описания механизмов развития и поддержания травматизации я нашла только у Онно Ван дер Харта с коллегами, которые в свою очередь опираются на учение Пьера Жане (он стоит в самом начале развития психотерапии наравне с Фрейдом). Поэтому опираться я буду в основном на них, но так же буду приводить в пример и других авторов.
В терминологии путаница начинается буквально с самого начала, так как в английском языке относительно травмы традиционно используется слово "psychological" (что можно было бы перевести как "психологическая"), но на русский эти тексты переводят с использованием слова "психическая". Я думаю, теоретики с этим когда-нибудь точно определятся, для практики же я не вижу никакой значительной разницы, и в своих текстах буду использовать слова "психотравма" или просто "травма".
Самые первые вопросы, которые могут появиться, это "что такое травма? как отличить, где уже травма, а где еще нет?". Как ни странно, но в контексте психологической практики этот вопрос тоже не является основным, хотя с ним опосредованно связано кое-что важное.
Все больше идей высказывается о континууме травматических расстройств, куда входят как наиболее сложные для лечения диссоциативные расстройства идентичности, где личность человека разделена на три или более довольно автономные части (Билли Миллиган как яркий пример), так и простые всем известные соматоформные расстройства (привет всем неврологам, ставившим вегето-сосудистую дистонию с рекомендацией пить глицин). Там же где-то посерединке континуума лежат ПРЛ, ПТСР и кПТСР. Диагнозы разные, а происхождение и механизм формирования один и тот же. Здорово, что в МКБ 11 пересмотра появился диагноз кПТСР aka хроническая травма, многие прекрасные люди долгие годы просили психиатрическое сообщество выделить для него официальное место.
К чему я так подробно про это говорю? К тому, что в целом история с признанием распространенности психотравм и их различных проявлений совсем недавняя (помните, я писала про историю изучения этой темы?) и нам всем очень повезло жить именно сейчас, когда уже есть название происходящему с нами. Почему это круто? Потому что первое и основное, на чем зиждется психотерапия травмы - это развитие осознанности и способности к называнию и описанию внутреннего опыта. Собственно, это основное, на что я буду делать упор в своих текстах, по крайней мере поначалу - на описании того, что происходит во внутреннем мире человека, пережившего травму, и как оно там все работает (или не работает).
Пока что важно понять, что травма - по сути комплекс выученных реакций вашей психики для совладания с окружающим пиздецом (и то, что не достигает уровня травмы - то же самое, потому и лечение примерно одинаковое). Проблема в том, что пиздец заканчивается, а реакции остаются и дальше отравляют жизнь. Дальше я подробнее расскажу об этом на примерах, которые привела в кружочке.
Есть множество методов для работы с травмой, но единственный пример полного и подробного описания механизмов развития и поддержания травматизации я нашла только у Онно Ван дер Харта с коллегами, которые в свою очередь опираются на учение Пьера Жане (он стоит в самом начале развития психотерапии наравне с Фрейдом). Поэтому опираться я буду в основном на них, но так же буду приводить в пример и других авторов.
Это было неосознанно, но символично, что писать про травмы я начала 1 сентября 🥲
ПСИХОТРАВМА.
Часть 1. Расколотая личность
Вы все верно отметили про примеры, о которых я говорила в кружочке. Но я бы хотела сделать акцент на том аспекте, что во всех случаях теряется свобода. Я бы хотел отдохнуть, но моя тревога не позволяет мне. Я бы хотел начать работать, но что-то внутри меня не дает мне этого делать. Я бы хотел доверять своему партнеру, но внутренние переживания пересиливают мою осознанность. И это не про "хочу хотеть", когда деятельность на самом деле не приносит мне интереса и я стараюсь стать "лучшей версией себя", а именно про настоящие, искренние желания, которые почему-то не получается реализовать. Травматический опыт просто обрезает огромную часть моей жизни, а зона отчуждения со временем только разрастается.
Как это происходит? Я буду оперировать психологическими терминами, опуская нейрофизиологические основы этих процессов. Сейчас я в процессе чтения книжки именно про нейробиологию травмы, но она на английском, поэтому дело движется медленно. Позже кратко распишу и эту сторону вопроса для тех, кому, как и мне, интересно понять все до мелочей.
Итак, живет себе маленький человек, живет, и тут происходит что-то очень стрессовое, внезапное и угрожающее. Или он вообще все время находится в очень небезопасной среде, и это стрессовое происходит регулярно (на самом деле это касается не только детей, но с детскими травмами я работаю чаще, потому и примеры будут про них). Психика находится в процессе развития, навыков справляться со стрессом нет, это все пока на плечах заботящегося взрослого. Плюс часто бывает так, что именно этот взрослый и становится тем самым внезапным и угрожающим, и тогда помощи ждать вообще неоткуда. Интегрировать и переработать опыт не получается, и тогда кусочек психики оказывается отколот, изолирован от основной личности. Впервые я с этим ясно столкнулась и описала здесь.
На выходе у человека остается урезанная психика (ее предлагают называть внешне нормальной личностью - ВНЛ), которой не доступны те ее части, что были непосредственно связаны с травматическим опытом, осколки этой психики, которые зовут аффективными личностями (АЛ). Таких осколков может быть сколь угодно много, и содержать они могут любые части вашей психики, будь то воспоминания, чувства, убеждения и что угодно еще. Более автономные АЛ имеют свои имена, восприятие себя и мира, чувства и даже поведенческий контроль над телом (про это запишу кружок с примером). ВНЛ старается жить свою жизнь, в то время как АЛ фиксирована на защитных действиях и включается каждый раз, когда дело пахнет керосином (даже если ей кажется, что вот-вот запахнет). Некоторые авторы называют эту активизацию АЛ эмоциональным регрессом, а связанные с ней переживания - флэшбеком, типичным симптомом ПТСР. Про это напишу отдельно.
Сей феномен носит название структурной диссоциации, и именно это лежит в основе травмы и лишает свободы действий. Потому что какая там свобода, если вокруг опасность, боль, стыд, униженность и брошенность (выберите свой вариант).
Часть 1. Расколотая личность
Вы все верно отметили про примеры, о которых я говорила в кружочке. Но я бы хотела сделать акцент на том аспекте, что во всех случаях теряется свобода. Я бы хотел отдохнуть, но моя тревога не позволяет мне. Я бы хотел начать работать, но что-то внутри меня не дает мне этого делать. Я бы хотел доверять своему партнеру, но внутренние переживания пересиливают мою осознанность. И это не про "хочу хотеть", когда деятельность на самом деле не приносит мне интереса и я стараюсь стать "лучшей версией себя", а именно про настоящие, искренние желания, которые почему-то не получается реализовать. Травматический опыт просто обрезает огромную часть моей жизни, а зона отчуждения со временем только разрастается.
Как это происходит? Я буду оперировать психологическими терминами, опуская нейрофизиологические основы этих процессов. Сейчас я в процессе чтения книжки именно про нейробиологию травмы, но она на английском, поэтому дело движется медленно. Позже кратко распишу и эту сторону вопроса для тех, кому, как и мне, интересно понять все до мелочей.
Итак, живет себе маленький человек, живет, и тут происходит что-то очень стрессовое, внезапное и угрожающее. Или он вообще все время находится в очень небезопасной среде, и это стрессовое происходит регулярно (на самом деле это касается не только детей, но с детскими травмами я работаю чаще, потому и примеры будут про них). Психика находится в процессе развития, навыков справляться со стрессом нет, это все пока на плечах заботящегося взрослого. Плюс часто бывает так, что именно этот взрослый и становится тем самым внезапным и угрожающим, и тогда помощи ждать вообще неоткуда. Интегрировать и переработать опыт не получается, и тогда кусочек психики оказывается отколот, изолирован от основной личности. Впервые я с этим ясно столкнулась и описала здесь.
На выходе у человека остается урезанная психика (ее предлагают называть внешне нормальной личностью - ВНЛ), которой не доступны те ее части, что были непосредственно связаны с травматическим опытом, осколки этой психики, которые зовут аффективными личностями (АЛ). Таких осколков может быть сколь угодно много, и содержать они могут любые части вашей психики, будь то воспоминания, чувства, убеждения и что угодно еще. Более автономные АЛ имеют свои имена, восприятие себя и мира, чувства и даже поведенческий контроль над телом (про это запишу кружок с примером). ВНЛ старается жить свою жизнь, в то время как АЛ фиксирована на защитных действиях и включается каждый раз, когда дело пахнет керосином (даже если ей кажется, что вот-вот запахнет). Некоторые авторы называют эту активизацию АЛ эмоциональным регрессом, а связанные с ней переживания - флэшбеком, типичным симптомом ПТСР. Про это напишу отдельно.
Сей феномен носит название структурной диссоциации, и именно это лежит в основе травмы и лишает свободы действий. Потому что какая там свобода, если вокруг опасность, боль, стыд, униженность и брошенность (выберите свой вариант).
Ребятки, два объявления.
1) У меня сейчас есть одно место на длительную личную терапию. В начале будут 2-3 установочные сессии для прояснения запроса и знакомства, после можно будет начать работать. Писать сюда @genhor_reithen
2) Хочется больше интеракций с вами в изучении психотравм, поэтому думаю сделать фокус-группу здесь, в телеге, где вы могли бы рефлексировать свой опыт, делать какие-то упражнения вместе и обсуждать возникающие вопросы. Группа бесплатная, без фиксированных встреч и созвонов и не очень большая. Если хотите поучаствовать, пишите.
Upd группа набрана
1) У меня сейчас есть одно место на длительную личную терапию. В начале будут 2-3 установочные сессии для прояснения запроса и знакомства, после можно будет начать работать. Писать сюда @genhor_reithen
2) Хочется больше интеракций с вами в изучении психотравм, поэтому думаю сделать фокус-группу здесь, в телеге, где вы могли бы рефлексировать свой опыт, делать какие-то упражнения вместе и обсуждать возникающие вопросы. Группа бесплатная, без фиксированных встреч и созвонов и не очень большая. Если хотите поучаствовать, пишите.
Upd группа набрана
#травма
При классическом птср гораздо проще связать флешбеки с исходным событием. Ну то есть поездка в машине может вызвать очень специфическую реакцию: сжаться, замереть, перестать дышать, захотеть спрятаться. И если травмирующее событие, в котором впервые проявилась такая реакция, случилось в сознательном возрасте, у человека хотя бы есть возможность связать то, что с ним происходит сейчас (боится ехать в машине) с тем, что с ним произошло тогда (например, автомобильная авария).
Потому что для этого уже есть слова. Потому что либо он сам может отследить последовательность, либо кто-то снаружи донесет до него эту связь.
А теперь представьте, что травма произошла в тот момент, когда ты не знаешь еще никаких слов. У тебя нет способа описать происходящее, посмотреть на него со стороны. Только интенсивные эмоции, перемешанные с телесными ощущениями. И вдобавок ко всему этот опыт очень просто вытеснить, забыть.
И тогда может триггерить, что значимый человек отходит, ставит границы, повышает голос. А ты даже не понимаешь, почему.
При классическом птср гораздо проще связать флешбеки с исходным событием. Ну то есть поездка в машине может вызвать очень специфическую реакцию: сжаться, замереть, перестать дышать, захотеть спрятаться. И если травмирующее событие, в котором впервые проявилась такая реакция, случилось в сознательном возрасте, у человека хотя бы есть возможность связать то, что с ним происходит сейчас (боится ехать в машине) с тем, что с ним произошло тогда (например, автомобильная авария).
Потому что для этого уже есть слова. Потому что либо он сам может отследить последовательность, либо кто-то снаружи донесет до него эту связь.
А теперь представьте, что травма произошла в тот момент, когда ты не знаешь еще никаких слов. У тебя нет способа описать происходящее, посмотреть на него со стороны. Только интенсивные эмоции, перемешанные с телесными ощущениями. И вдобавок ко всему этот опыт очень просто вытеснить, забыть.
И тогда может триггерить, что значимый человек отходит, ставит границы, повышает голос. А ты даже не понимаешь, почему.
Я сейчас активно обмазываюсь психоанализом, а моя супервизорка кидает мне крутые книжки. От этого отрывка я просто в восторге, потому что он нормализовал мне меня. Я уж думала, что это только я чего-то не понимаю и туплю с вопросами "Вот мы это поняли, а дальше-то что делать?".
Преподавание структурированной и научно обоснованной терапии часто гарантирует счастливую и, как правило, благодарную группу студентов. К концу учебного занятия они чувствуют, что им «есть что взять», что поможет им при встрече со своими пациентами на следующий день. Преподавание психоаналитической терапии – более неопределенное и рискованное предприятие. Студенты часто чувствуют себя подавленными этим терапевтическим подходом, который, в отличие от многих других, может вызвать такое беспокойство, что парализует способных в других отношениях практикующих врачей. Столкнувшись с отсутствием структуры, они не знают, что сказать пациенту. Тревога возникает не только потому, что психоаналитический подход не имеет обнадеживающей структуры, которую можно найти, например, в подходах КПТ, но и потому, что это подход, который побуждает терапевтов обращаться к бессознательным силам как в своих пациентах, так и в них самих – задача, к которой мы все в лучшем случае относимся с некоторой долей страха.
В отличие от КПТ, психоаналитический подход сложнее структурировать и преподавать на уровне навыков. Психоаналитические тренинги направлены главным образом на привитие «отношения» или образа мышления и восприимчивости.
Казалось бы, этих сложностей уже достаточно для начинающего практикующего психоаналитика, но картина еще больше усложняется из-за огромного разнообразия психоаналитических теорий, которые часто противоречат друг другу. Поскольку психоаналитические терапевты традиционно избегали научных исследований, конкурирующие теории сосуществовали без каких-либо попыток доказать их обоснованность. Новичку в этой области становится трудно решить, какой теории следовать и как ее применять в консультационном кабинете.
Дополнительные сложности проявляются в том, что идеи Фрейда или Мелани Кляйн могут быть вдохновляющими, но реализовать их на практике – непростая задача. Студенты в панике могут спросить: «Итак, пациент нападает на меня, потому что завидует мне. Что мне теперь сказать?». Размышлений о том, что сказать и нужно ли вообще говорить, достаточно, чтобы вызвать такую тревогу, что альтернативный вариант, скажем, попросить пациента вести дневник своих негативных автоматических мыслей, является желанным оазисом уверенности.
Александра Лемма, Введение в практику психоаналитической психотерапии
Преподавание структурированной и научно обоснованной терапии часто гарантирует счастливую и, как правило, благодарную группу студентов. К концу учебного занятия они чувствуют, что им «есть что взять», что поможет им при встрече со своими пациентами на следующий день. Преподавание психоаналитической терапии – более неопределенное и рискованное предприятие. Студенты часто чувствуют себя подавленными этим терапевтическим подходом, который, в отличие от многих других, может вызвать такое беспокойство, что парализует способных в других отношениях практикующих врачей. Столкнувшись с отсутствием структуры, они не знают, что сказать пациенту. Тревога возникает не только потому, что психоаналитический подход не имеет обнадеживающей структуры, которую можно найти, например, в подходах КПТ, но и потому, что это подход, который побуждает терапевтов обращаться к бессознательным силам как в своих пациентах, так и в них самих – задача, к которой мы все в лучшем случае относимся с некоторой долей страха.
В отличие от КПТ, психоаналитический подход сложнее структурировать и преподавать на уровне навыков. Психоаналитические тренинги направлены главным образом на привитие «отношения» или образа мышления и восприимчивости.
Казалось бы, этих сложностей уже достаточно для начинающего практикующего психоаналитика, но картина еще больше усложняется из-за огромного разнообразия психоаналитических теорий, которые часто противоречат друг другу. Поскольку психоаналитические терапевты традиционно избегали научных исследований, конкурирующие теории сосуществовали без каких-либо попыток доказать их обоснованность. Новичку в этой области становится трудно решить, какой теории следовать и как ее применять в консультационном кабинете.
Дополнительные сложности проявляются в том, что идеи Фрейда или Мелани Кляйн могут быть вдохновляющими, но реализовать их на практике – непростая задача. Студенты в панике могут спросить: «Итак, пациент нападает на меня, потому что завидует мне. Что мне теперь сказать?». Размышлений о том, что сказать и нужно ли вообще говорить, достаточно, чтобы вызвать такую тревогу, что альтернативный вариант, скажем, попросить пациента вести дневник своих негативных автоматических мыслей, является желанным оазисом уверенности.
Александра Лемма, Введение в практику психоаналитической психотерапии
Так непривычно, когда оценивающий объект внезапно становится поддерживающим, интересующимся и доброжелательным. Условно год назад супервизоры, преподаватели и авторы книг знали точно, как ты должен себя вести, как на самом деле правильно, видели твое несоответствие и выражали недовольство по этому поводу.
- Зачем ты так сильно включаешься? (Ты неправильно делаешь, не включайся и молчи побольше)
- Клиенту нужно твое постоянство, а то, что ты уходишь в отпуск, сильно шатает его безопасность. (Твои нужды не должны приносить другим неприятности, о себе нужно заботиться в последнюю очередь)
- А ты зачем вообще решила взять этого клиента в работу? (Господи, ну сразу же было понятно, что не потянешь, все же видят, ну все же, да? Слишком много из себя строишь, девочка).
Чудеса, но теперь те же самые слова я могу перевести не только так, но и иначе (на самом деле, гораздо ближе к реальности):
- Когда ты так сильно включаешься, что-то происходит у вас в контакте, это можно использовать для понимания процессов клиента. Расскажи подробнее, мы с тобой разберемся.
- Клиента точно будет шатать от перерывов, и это нормально, можно понаблюдать за тем, как именно его шатает, это поможет тебе с ним работать, давай вместе посмотрим.
- Внутри тебя возникло ощущение всемогущества, хм. Это как-то характеризует процесс вашего с клиентом взаимодействия, давай смотреть, что это за контрперенос, тебе должно стать полегче.
То есть авторитетные для меня люди реально хотят мне помочь и научить, а не унизить и вписать в какие-то жесткие рамки. Чувствуются большое расслабление и поддержка. И в этот самый момент появляется набившее оскомину "а что, так можно было?".
- Зачем ты так сильно включаешься? (Ты неправильно делаешь, не включайся и молчи побольше)
- Клиенту нужно твое постоянство, а то, что ты уходишь в отпуск, сильно шатает его безопасность. (Твои нужды не должны приносить другим неприятности, о себе нужно заботиться в последнюю очередь)
- А ты зачем вообще решила взять этого клиента в работу? (Господи, ну сразу же было понятно, что не потянешь, все же видят, ну все же, да? Слишком много из себя строишь, девочка).
Чудеса, но теперь те же самые слова я могу перевести не только так, но и иначе (на самом деле, гораздо ближе к реальности):
- Когда ты так сильно включаешься, что-то происходит у вас в контакте, это можно использовать для понимания процессов клиента. Расскажи подробнее, мы с тобой разберемся.
- Клиента точно будет шатать от перерывов, и это нормально, можно понаблюдать за тем, как именно его шатает, это поможет тебе с ним работать, давай вместе посмотрим.
- Внутри тебя возникло ощущение всемогущества, хм. Это как-то характеризует процесс вашего с клиентом взаимодействия, давай смотреть, что это за контрперенос, тебе должно стать полегче.
То есть авторитетные для меня люди реально хотят мне помочь и научить, а не унизить и вписать в какие-то жесткие рамки. Чувствуются большое расслабление и поддержка. И в этот самый момент появляется набившее оскомину "а что, так можно было?".
Про требования к себе
Вообще, требования к себе как к терапевту всегда были заоблачными. С обучением они постепенно приближаются к реалистичным, но все равно кое-где встречаются перекосы. К примеру, в моем воображении от терапевта ожидается, что его отношения с родителями обязательно наполнены принятием (к родителям) и спокойствием (даже когда они проявляют насилие). Благо, есть возможность в кругу коллег этим поделиться и услышать, что такое требование к себе - не редкость (его сложная выполнимость - тоже). И в этой атмосфере вспомнить, что вообще-то, чем лучше отношения, тем быстрее и безболезненнее проходит сепарация, а хорошесть отношений зависит от обоих участников, не только от моих желаний и навыков. Короче быстрая сепарация без регистрации и смс - не мой вариант.
На самом деле такое требование - часть какого-то общего послания по типу "взрослей уже сейчас, а не тогда, когда ты будешь к этому готов, будь удобным, убери свою эмоциональность". Часто он звучит как "пора бы уже перестать переживать по поводу школы", "да сколько меня еще будет задевать та стародавняя история", "почему я не могу просто перестать это чувствовать, это же не имеет смысла". Как будто ребенок может удариться об пол и стать другим, нереалистично идеальным, которого так хотелось родителям. И недостаток поддерживающей среды и ресурсов для переработки травматичного опыта вменяется в вину самому себе, мол нужно было извернуться и совершить невозможное, напившись водой из наперстка после длительного перехода через пустыню. Ну а чо, вон, дочь подруги смогла!
Другие так сильно идеализируются, что результаты проверки ввергают в отчаяние и разочарование. Моя супервизорка (которая в группе) раз за разом старается повернуть меня лицом к реальности, когда я в восхищении и зависти говорю "хочу как ты!". Говорит: "а я, вообще-то, не так". Фрустрирует, но одновременно с тем поднимает со дна. Потому что какое блин дно, все уже специалисты более или менее опытные.
А, ну и болеть депрессией хорошему терапевту тоже нельзя. Поэтому пишу здесь только после выхода из очередного эпизода. Видимо, это все же рекуррентная депрессия и она будет возвращаться. Такие дела.
Вообще, требования к себе как к терапевту всегда были заоблачными. С обучением они постепенно приближаются к реалистичным, но все равно кое-где встречаются перекосы. К примеру, в моем воображении от терапевта ожидается, что его отношения с родителями обязательно наполнены принятием (к родителям) и спокойствием (даже когда они проявляют насилие). Благо, есть возможность в кругу коллег этим поделиться и услышать, что такое требование к себе - не редкость (его сложная выполнимость - тоже). И в этой атмосфере вспомнить, что вообще-то, чем лучше отношения, тем быстрее и безболезненнее проходит сепарация, а хорошесть отношений зависит от обоих участников, не только от моих желаний и навыков. Короче быстрая сепарация без регистрации и смс - не мой вариант.
На самом деле такое требование - часть какого-то общего послания по типу "взрослей уже сейчас, а не тогда, когда ты будешь к этому готов, будь удобным, убери свою эмоциональность". Часто он звучит как "пора бы уже перестать переживать по поводу школы", "да сколько меня еще будет задевать та стародавняя история", "почему я не могу просто перестать это чувствовать, это же не имеет смысла". Как будто ребенок может удариться об пол и стать другим, нереалистично идеальным, которого так хотелось родителям. И недостаток поддерживающей среды и ресурсов для переработки травматичного опыта вменяется в вину самому себе, мол нужно было извернуться и совершить невозможное, напившись водой из наперстка после длительного перехода через пустыню. Ну а чо, вон, дочь подруги смогла!
Другие так сильно идеализируются, что результаты проверки ввергают в отчаяние и разочарование. Моя супервизорка (которая в группе) раз за разом старается повернуть меня лицом к реальности, когда я в восхищении и зависти говорю "хочу как ты!". Говорит: "а я, вообще-то, не так". Фрустрирует, но одновременно с тем поднимает со дна. Потому что какое блин дно, все уже специалисты более или менее опытные.
А, ну и болеть депрессией хорошему терапевту тоже нельзя. Поэтому пишу здесь только после выхода из очередного эпизода. Видимо, это все же рекуррентная депрессия и она будет возвращаться. Такие дела.
Forwarded from всё ж норм, чё ты (Анатолий Акимов)
Воля и желание
Читаем с Машей книгу Стивена Джонсона «Психотерапия характера». Там он рассказывает про навязчиво-компульсивный характер и его особенности (блокирование спонтанных форм экспрессии, жесткая замкнутость на принципах и т.д.).
И там есть ссылка на Шапиро, который пишет об очень важной вещи: «…волевая направленность оказалась лишена наиболее присущего ей смысла как продолжение и, если можно так выразиться, репрезентация чьих-то желаний и оказалась поставлена в главную позицию по отношению к этим желаниям, стремясь даже к распоряжению ими».
Шапиро в этом отрывке говорит о дисбалансе между волей и желанием. В идеале воля как бы дополняет желание, по сути, являясь той силой,что вечно совершает благо которая необходима для его осуществления. В навязчиво-компульсивном характере воля направлена на сдерживание своей экспрессивности. Парадоксальным образом она пытается контролировать желание.
Шапиро, осмысляя этот внутренний контроль, приводит в пример образ внутреннего «управляющего, отдающего приказы, распоряжения, наказания, предостережения и кары». Очень хороший образ, говорящий, как у Чехова. Я прямо представляю эти скупые, отточенные движения, подозрительный взгляд, сухую усмешку и большую печать «Не одобрено».
Ваше желание не одобрено. Пожалуйста, придумайте более приемлемое желание.
Читаем с Машей книгу Стивена Джонсона «Психотерапия характера». Там он рассказывает про навязчиво-компульсивный характер и его особенности (блокирование спонтанных форм экспрессии, жесткая замкнутость на принципах и т.д.).
И там есть ссылка на Шапиро, который пишет об очень важной вещи: «…волевая направленность оказалась лишена наиболее присущего ей смысла как продолжение и, если можно так выразиться, репрезентация чьих-то желаний и оказалась поставлена в главную позицию по отношению к этим желаниям, стремясь даже к распоряжению ими».
Шапиро в этом отрывке говорит о дисбалансе между волей и желанием. В идеале воля как бы дополняет желание, по сути, являясь той силой,
Шапиро, осмысляя этот внутренний контроль, приводит в пример образ внутреннего «управляющего, отдающего приказы, распоряжения, наказания, предостережения и кары». Очень хороший образ, говорящий, как у Чехова. Я прямо представляю эти скупые, отточенные движения, подозрительный взгляд, сухую усмешку и большую печать «Не одобрено».
Ваше желание не одобрено. Пожалуйста, придумайте более приемлемое желание.
Про похороны
#от_лица_клиента
Впервые я встретилась со смертью и похоронами, когда человек, которого я знала, с которым дружила и в кого какое-то время даже была влюблена, погиб почти сразу после выпуска из школы. Помню, как меня пришибло этой новостью, и на мой вопрос «можно ли не идти на похороны?» мама сказала «нет». Это был плохой опыт, и мне очень жаль, что рядом не оказалось кого-то, кто мог бы побыть в тот момент со мной для меня. У меня закрепилась уверенность в том, что похороны - ужасное мероприятие, и непонятно, зачем их нужно посещать, потому что там становится только хуже. Но почему-то отказаться нельзя.
Вторая смерть - мой дедушка, с которым мы почти не общались и который не вызывал у меня особенно никаких чувств. В тот раз уже я сама стала для моего племянника тем поддерживающим человеком, который был мне нужен ранее. Я была рядом, защищала его от нападок старших родственников, разъясняла ситуацию и отвечала на все детские вопросы, связанные со смертью. А еще я привела туда своего тогда еще мужа, чтобы он был со мной для меня. Сохранилось ощущение, что это все какая-то ужасная сложность, с которой нужно справляться живым, где всем нужно друг друга поддерживать и защищать.
Третьи похороны случились в университете, погибла моя однокурсница. И это был первый раз, когда я сознательно выбрала не приходить. Думаю, что именно этот опыт помог мне принять свою свободу в этом вопросе, потому что нельзя на что-то свободно согласиться и прожить это, если у тебя нет свободы отказаться. И отказаться-то я отказалась, но некоторая мутная, тревожная незавершенность осталась.
И вот мы здесь. 1 марта был день, когда я впервые в своей жизни, ощутив огромную поддержку и валидацию со стороны других людей, имея в голове вариант никуда не идти и ничего не делать, почувствовала желание следить за процессом похорон, сходить на местный мемориал, возложить цветы и побыть среди других скорбящих людей. А после мне стало легче. Удалось пройти весь процесс без сопротивления и проститься с человеком. Как будто мне наконец-то открылась какая-то базовая опция, которая должна быть встроена по умолчанию, но раньше была не доступна.
Знаю, что многих сейчас сильно шатает. Большая поддержка всем тем, кто тоже в этом процессе
🖤
#от_лица_клиента
Впервые я встретилась со смертью и похоронами, когда человек, которого я знала, с которым дружила и в кого какое-то время даже была влюблена, погиб почти сразу после выпуска из школы. Помню, как меня пришибло этой новостью, и на мой вопрос «можно ли не идти на похороны?» мама сказала «нет». Это был плохой опыт, и мне очень жаль, что рядом не оказалось кого-то, кто мог бы побыть в тот момент со мной для меня. У меня закрепилась уверенность в том, что похороны - ужасное мероприятие, и непонятно, зачем их нужно посещать, потому что там становится только хуже. Но почему-то отказаться нельзя.
Вторая смерть - мой дедушка, с которым мы почти не общались и который не вызывал у меня особенно никаких чувств. В тот раз уже я сама стала для моего племянника тем поддерживающим человеком, который был мне нужен ранее. Я была рядом, защищала его от нападок старших родственников, разъясняла ситуацию и отвечала на все детские вопросы, связанные со смертью. А еще я привела туда своего тогда еще мужа, чтобы он был со мной для меня. Сохранилось ощущение, что это все какая-то ужасная сложность, с которой нужно справляться живым, где всем нужно друг друга поддерживать и защищать.
Третьи похороны случились в университете, погибла моя однокурсница. И это был первый раз, когда я сознательно выбрала не приходить. Думаю, что именно этот опыт помог мне принять свою свободу в этом вопросе, потому что нельзя на что-то свободно согласиться и прожить это, если у тебя нет свободы отказаться. И отказаться-то я отказалась, но некоторая мутная, тревожная незавершенность осталась.
И вот мы здесь. 1 марта был день, когда я впервые в своей жизни, ощутив огромную поддержку и валидацию со стороны других людей, имея в голове вариант никуда не идти и ничего не делать, почувствовала желание следить за процессом похорон, сходить на местный мемориал, возложить цветы и побыть среди других скорбящих людей. А после мне стало легче. Удалось пройти весь процесс без сопротивления и проститься с человеком. Как будто мне наконец-то открылась какая-то базовая опция, которая должна быть встроена по умолчанию, но раньше была не доступна.
Знаю, что многих сейчас сильно шатает. Большая поддержка всем тем, кто тоже в этом процессе
🖤
Про изменения в долгосрочной терапии
#от_лица_психолога #от_лица_клиента
Вообще, конечно, чтобы заметить глубокие, системные изменения в психотерапии, нужно время и порой большое. Мне нравится сравнивать терапевтические изменения с возрастными кризисами: сначала долго-долго как будто бы ничего не происходит, а потом случается качественный скачок, и вот ты уже каким-то образом можешь реагировать иначе — количество переходит в качество. Это в возрастной психологии называется новообразование.
К примеру, сначала значимый другой (партнер, друг, родитель) расщепленный: если удовлетворяет мои потребности, то я его идеализирую, что подкрепляет зависимость от него; если не дает нужного и необходимого, то мне легко свалиться в аффект, где все хорошее сразу забывается и появляется уверенность, что он на самом деле не любит (а может, и не любил никогда). Но вот ты в терапии. Долго и муторно пытаешься эти два образа между собой связать, в моменты раздражения видеть ценное, а в моменты счастья помнить про ограничения и разочарование, не сваливаясь в идеализацию. И потом (о чудо!) уже и в аффективное состояние попасть не можешь в, казалось бы, привычном месте: вот же, снова не спросил, буду ли я чай, подлец, но уже не кажется, что не любит, эмоции сбалансированы, а потому появляется возможность в аффект не провалиться.
Мне кажется, этими терминами про новообразования и кризисы из возрастной психологии можно пользоваться и в психотерапии, потому что процесс какой-то похожий. У себя замечаю такое новообразование: появилась возможность оценивать совершенно рандомные проявления себя как нормальные. Ну то есть если раньше случалось, что я рыдаю ужасно, и на следующее утро выгляжу как побитая, опухшая панда (и чувствую себя соответствующе), то нет-нет, да упрекну себя поутру: ну вот, ты же знала, что лицо опухнет, что голова будет болеть, ну зачем было так сильно плакать, и вообще можно было не истерить. Или вот еще: у здоровых, проработанных людей образ родителей цельный, не расщепленный, вне зависимости от того, какую дичь они творят (комментарии в твиттере на тему «нужно с родителями поддерживать теплый контакт; они тебя атакуют, а ты будь мудрее» усиливали это требование к себе, хоть и бесили неимоверно).
А нынче появляется вариант воспринять все это как норму и дать валидацию самой себе. Это нормально, что сильно плакала, и естественно, что после такой ночи чувствуешь себя вот так и выглядишь вот так. Это накладывает некоторые ограничения, но и это тоже ок. Это нормально, что в ответ на сильное агрессивное воздействие образ значимого другого расщепляется на хорошего (там, в прошлом) и плохого (сейчас), это не ты недостаточно проработанная, это воздействие было настолько экстремальным. Как говорится, травма — это нормальная реакция на ненормальные события (наконец-то эта фраза мной именно прочувствовалась).
И такая нормализация себя стала повсеместной, то есть включается она даже в тех местах, про которые я с терапевтом не разговаривала. Радуюсь безмерно. Думаю еще, что так долго это заняло (а в терапии я уже восьмой год), потому что была у меня фишка заканчивать работу с одним психологом после двух лет. Так повторялось дважды, и такое же желание появилось уже в работе с текущим специалистом. Но в этот раз у меня было достаточно ресурсов, поэтому я решила не сваливать к какому-нибудь прекрасному психоаналитику (которого еще и идеализировать можно за счет того, что никогда у меня такой терапии не было), а остаться со своим гештальтистом. Есть смешная мысль, что в терапии мне, по ощущениям, три годика. «Уйди, но останься; и вообще, я лучше знаю, как меня лечить, делай вот это и вот то, а вон то не делай; и вообще, ты бесишь (не обижаешься же, да?»
#от_лица_психолога #от_лица_клиента
Вообще, конечно, чтобы заметить глубокие, системные изменения в психотерапии, нужно время и порой большое. Мне нравится сравнивать терапевтические изменения с возрастными кризисами: сначала долго-долго как будто бы ничего не происходит, а потом случается качественный скачок, и вот ты уже каким-то образом можешь реагировать иначе — количество переходит в качество. Это в возрастной психологии называется новообразование.
К примеру, сначала значимый другой (партнер, друг, родитель) расщепленный: если удовлетворяет мои потребности, то я его идеализирую, что подкрепляет зависимость от него; если не дает нужного и необходимого, то мне легко свалиться в аффект, где все хорошее сразу забывается и появляется уверенность, что он на самом деле не любит (а может, и не любил никогда). Но вот ты в терапии. Долго и муторно пытаешься эти два образа между собой связать, в моменты раздражения видеть ценное, а в моменты счастья помнить про ограничения и разочарование, не сваливаясь в идеализацию. И потом (о чудо!) уже и в аффективное состояние попасть не можешь в, казалось бы, привычном месте: вот же, снова не спросил, буду ли я чай, подлец, но уже не кажется, что не любит, эмоции сбалансированы, а потому появляется возможность в аффект не провалиться.
Мне кажется, этими терминами про новообразования и кризисы из возрастной психологии можно пользоваться и в психотерапии, потому что процесс какой-то похожий. У себя замечаю такое новообразование: появилась возможность оценивать совершенно рандомные проявления себя как нормальные. Ну то есть если раньше случалось, что я рыдаю ужасно, и на следующее утро выгляжу как побитая, опухшая панда (и чувствую себя соответствующе), то нет-нет, да упрекну себя поутру: ну вот, ты же знала, что лицо опухнет, что голова будет болеть, ну зачем было так сильно плакать, и вообще можно было не истерить. Или вот еще: у здоровых, проработанных людей образ родителей цельный, не расщепленный, вне зависимости от того, какую дичь они творят (комментарии в твиттере на тему «нужно с родителями поддерживать теплый контакт; они тебя атакуют, а ты будь мудрее» усиливали это требование к себе, хоть и бесили неимоверно).
А нынче появляется вариант воспринять все это как норму и дать валидацию самой себе. Это нормально, что сильно плакала, и естественно, что после такой ночи чувствуешь себя вот так и выглядишь вот так. Это накладывает некоторые ограничения, но и это тоже ок. Это нормально, что в ответ на сильное агрессивное воздействие образ значимого другого расщепляется на хорошего (там, в прошлом) и плохого (сейчас), это не ты недостаточно проработанная, это воздействие было настолько экстремальным. Как говорится, травма — это нормальная реакция на ненормальные события (наконец-то эта фраза мной именно прочувствовалась).
И такая нормализация себя стала повсеместной, то есть включается она даже в тех местах, про которые я с терапевтом не разговаривала. Радуюсь безмерно. Думаю еще, что так долго это заняло (а в терапии я уже восьмой год), потому что была у меня фишка заканчивать работу с одним психологом после двух лет. Так повторялось дважды, и такое же желание появилось уже в работе с текущим специалистом. Но в этот раз у меня было достаточно ресурсов, поэтому я решила не сваливать к какому-нибудь прекрасному психоаналитику (которого еще и идеализировать можно за счет того, что никогда у меня такой терапии не было), а остаться со своим гештальтистом. Есть смешная мысль, что в терапии мне, по ощущениям, три годика. «Уйди, но останься; и вообще, я лучше знаю, как меня лечить, делай вот это и вот то, а вон то не делай; и вообще, ты бесишь (не обижаешься же, да?»
Ребятки, вопрос такой. Я, похоже, нашла квартиру в Ереване и одновременно с тем успела очень сильно соскучиться по живой работе. Пока хочется индивидуальной терапии в кабинете, но, как чуть адаптируюсь, буду думать, как организовать что-нибудь и в групповом формате. Было бы здорово, если бы кто-то из вас жил здесь!
В общем, ткните ёлочку, если живете в Армении. Или сердечко, если желаете мне успешного переезда
В общем, ткните ёлочку, если живете в Армении. Или сердечко, если желаете мне успешного переезда
Про нарциссизм
#от_лица_психолога
Потихоньку у меня систематизируются знания по нарциссизму. Удалось уловить и выделить это переживание: то, какой ты есть — неправильно, и нужно быть другим. Собственно, мои недавние инсайты на тему своей нормальности — в ту же степь, о той же проблематике. Под неправильное может попасть вообще все, что угодно, в зависимости от раннего опыта: желание внимания и заботы или автономности, выражение обиды и злости или нежности и страха, громкий голос, тихий голос, предпочтение ярких или серых цветов в одежде, быстрая или медленная речь, сильно или слабо выраженная сексуальность во внешнем виде, сильное или слабое желание, большая или маленькая скорость различных процессов и вообще все, что может прийти вам в голову.
Пока писала, появилась ассоциация с буллингом, когда травить могут за буквально противоречивые вещи, и для столкнувшегося с буллингом человека это чистой воды лотерея. Так же и ребенок, взрослея в своей семье, автоматически вытягивает билет нарциссических ожиданий своих значимых взрослых. Причем для взрослых эти ожидания обусловлены их прошлым опытом, а вот для ребенка они совершенно случайны, как будто бы с потолка взяты. Просто вдруг почему-то то, как я звучу — это слишком громко, а то, что я не хочу есть, вызывает раздражение и злость. И ребенку ничего не остается, кроме как подстроиться.
Такая нарциссическая адаптация в той или иной форме встречается практически повсеместно. Большие части личности человека в итоге нарекаются ненормальными, блокируются и останавливаются в развитии и реализации. Мне вот сейчас интересно, насколько яркую и экстравагантную одежду я бы носила, если бы не блок стыда и страха отвержения. С волосами мне экспериментировать давали (поэтому я красила волосы во все цвета и сейчас снова планирую заплести дреды), а вот то, как я одевалась, никогда не оставалось без оценки.
Хорошее место, в которое можно прийти — как раз вот это ощущение нормальности: мне это прям надо, я вот такой человек, я чувствую вот это — и это нормально. Делается это в контакте с другим, при наличии поддержки и искреннего интереса со стороны этого другого.
Под конец делюсь цитатой Стивена Джонсона (из книжки про психотерапию характера), которая меня и вдохновила на этот текст:
«Когда нарциссическая личность перестанет использовать других для поддержания своего фальшивого self и начнет прибегать к ним, чтобы обнаружить self настоящее, она начнет свой путь домой».
#от_лица_психолога
Потихоньку у меня систематизируются знания по нарциссизму. Удалось уловить и выделить это переживание: то, какой ты есть — неправильно, и нужно быть другим. Собственно, мои недавние инсайты на тему своей нормальности — в ту же степь, о той же проблематике. Под неправильное может попасть вообще все, что угодно, в зависимости от раннего опыта: желание внимания и заботы или автономности, выражение обиды и злости или нежности и страха, громкий голос, тихий голос, предпочтение ярких или серых цветов в одежде, быстрая или медленная речь, сильно или слабо выраженная сексуальность во внешнем виде, сильное или слабое желание, большая или маленькая скорость различных процессов и вообще все, что может прийти вам в голову.
Пока писала, появилась ассоциация с буллингом, когда травить могут за буквально противоречивые вещи, и для столкнувшегося с буллингом человека это чистой воды лотерея. Так же и ребенок, взрослея в своей семье, автоматически вытягивает билет нарциссических ожиданий своих значимых взрослых. Причем для взрослых эти ожидания обусловлены их прошлым опытом, а вот для ребенка они совершенно случайны, как будто бы с потолка взяты. Просто вдруг почему-то то, как я звучу — это слишком громко, а то, что я не хочу есть, вызывает раздражение и злость. И ребенку ничего не остается, кроме как подстроиться.
Такая нарциссическая адаптация в той или иной форме встречается практически повсеместно. Большие части личности человека в итоге нарекаются ненормальными, блокируются и останавливаются в развитии и реализации. Мне вот сейчас интересно, насколько яркую и экстравагантную одежду я бы носила, если бы не блок стыда и страха отвержения. С волосами мне экспериментировать давали (поэтому я красила волосы во все цвета и сейчас снова планирую заплести дреды), а вот то, как я одевалась, никогда не оставалось без оценки.
Хорошее место, в которое можно прийти — как раз вот это ощущение нормальности: мне это прям надо, я вот такой человек, я чувствую вот это — и это нормально. Делается это в контакте с другим, при наличии поддержки и искреннего интереса со стороны этого другого.
Под конец делюсь цитатой Стивена Джонсона (из книжки про психотерапию характера), которая меня и вдохновила на этот текст:
«Когда нарциссическая личность перестанет использовать других для поддержания своего фальшивого self и начнет прибегать к ним, чтобы обнаружить self настоящее, она начнет свой путь домой».
#Психочтения
Продолжаем читать с другом книжку про формирование характеров, основанную, в том числе, на теориях развития личности. Хочу поделиться теорией, мне она кажется любопытной. Тут важно сказать, что к любого рода типологиям нужно относиться с большой осторожностью, потому как помимо полезного (помощь в формировании гипотез) можно не заметить вредящего (шаблоны, которые не подходят конкретному человеку, а приложить их ужасно хочется). Но если это учитывать, может получиться неплохо. Вообще, узнавание себя в глазах другого, даже если это книжка, приносит большое удовлетворение. Ты сам, может, даже не вербализировал свой опыт, не осознавал его в полной мере, а кто-то взял и написал про это — приятно. Ну и еще важный дисклеймер — никакое описание типа не будет полностью подходить отдельному человеку, но кое-что может помочь заметить свою сложность или подобрать слова к переживаемому опыту.
Конкретно эта типология мне нравится тем, что описываются не только особенности личности, но и переживаемый опыт, легший для них в основу, а так же возраст, в котором этот опыт мог иметь место. Потому что воспоминания о событиях раннего детства доступны далеко не всегда (да они и не так важны по большому счету), но по основной проблематике личности, по ее убеждениям, по характеру близких взаимоотношений можно строить гипотезы о том, что и когда происходило с этим человеком. Довольно обще, но для терапии этого достаточно, потому что большую часть информации можно получить от самого клиента.
Я накидаю несколько коротких описаний первых трех типов, а если вам будет интересно подробнее про какую-то проблематику, я раскрою пошире.
1. Ребенок, которого ненавидели. Большое количество холода и отвержения со стороны заботящегося взрослого в самые первые месяцы жизни, нежелание существования ребенка, неспособность справляться с его живыми проявлениями может приводить к страху уничтожения. Переживания и ощущения, с которыми зачастую сталкивается такой человек — нереальность, отсутствие принадлежности к миру, механистичность себя и мира вокруг, много страха, но в основном эмоции подавляются, т.к. быть живым — капец опасно. Убеждения о том, что «со мной что-то глубоко не так», «мир опасный, сложный и холодный».
2. Брошенный ребенок. Многократное переживание покинутости (физической и эмоциональной), утрата материнского объекта, недостаточное удовлетворение потребностей ребенка приводит к тому, что у человека не формируется «доверчивое ожидание» (когда есть вера в том, что другой обязательно придет, пусть даже и не сразу). То есть опыт хорошего отношения у ребенка уже есть, в отличие от предыдущего варианта, но этот рай «материнской» любви и заботы пропадает раньше, чем ребенок к этому готов. И тогда человек отказывается от своих потребностей (точнее, пытается это сделать), т.к. желания и нужда делают очень больно. Тут основной конфликт между большим голодом и столь же большим страхом снова быть оставленным в самый неподходящий момент. Убеждение о том, что «если сильно нуждаться, меня бросят».
3. Присвоенный ребенок. Здесь проблема возникает на этапе сепарации, то есть быть нуждающимся — это как раз окей, по сути — это единственное, что не вызывает страха, потому что как раз желание отличаться, не соглашаться, быть отдельным вызывает большое опасение и дается крайне сложно. Происходит это потому, что попытки отделения оказывались заблокированы взрослым или же чрезмерно наказывались. Инициатива и независимость сворачиваются, не успев развернуться. Здесь конфликт состоит в желании одновременных контакта и автономии, потому что кажется, что «либо я с другим, но теряю себя, либо утверждаюсь в собственной идентичности, но теряю хорошего другого (он либо отказывается от меня, либо злится и наказывает меня, становясь плохим)».
Продолжаем читать с другом книжку про формирование характеров, основанную, в том числе, на теориях развития личности. Хочу поделиться теорией, мне она кажется любопытной. Тут важно сказать, что к любого рода типологиям нужно относиться с большой осторожностью, потому как помимо полезного (помощь в формировании гипотез) можно не заметить вредящего (шаблоны, которые не подходят конкретному человеку, а приложить их ужасно хочется). Но если это учитывать, может получиться неплохо. Вообще, узнавание себя в глазах другого, даже если это книжка, приносит большое удовлетворение. Ты сам, может, даже не вербализировал свой опыт, не осознавал его в полной мере, а кто-то взял и написал про это — приятно. Ну и еще важный дисклеймер — никакое описание типа не будет полностью подходить отдельному человеку, но кое-что может помочь заметить свою сложность или подобрать слова к переживаемому опыту.
Конкретно эта типология мне нравится тем, что описываются не только особенности личности, но и переживаемый опыт, легший для них в основу, а так же возраст, в котором этот опыт мог иметь место. Потому что воспоминания о событиях раннего детства доступны далеко не всегда (да они и не так важны по большому счету), но по основной проблематике личности, по ее убеждениям, по характеру близких взаимоотношений можно строить гипотезы о том, что и когда происходило с этим человеком. Довольно обще, но для терапии этого достаточно, потому что большую часть информации можно получить от самого клиента.
Я накидаю несколько коротких описаний первых трех типов, а если вам будет интересно подробнее про какую-то проблематику, я раскрою пошире.
1. Ребенок, которого ненавидели. Большое количество холода и отвержения со стороны заботящегося взрослого в самые первые месяцы жизни, нежелание существования ребенка, неспособность справляться с его живыми проявлениями может приводить к страху уничтожения. Переживания и ощущения, с которыми зачастую сталкивается такой человек — нереальность, отсутствие принадлежности к миру, механистичность себя и мира вокруг, много страха, но в основном эмоции подавляются, т.к. быть живым — капец опасно. Убеждения о том, что «со мной что-то глубоко не так», «мир опасный, сложный и холодный».
2. Брошенный ребенок. Многократное переживание покинутости (физической и эмоциональной), утрата материнского объекта, недостаточное удовлетворение потребностей ребенка приводит к тому, что у человека не формируется «доверчивое ожидание» (когда есть вера в том, что другой обязательно придет, пусть даже и не сразу). То есть опыт хорошего отношения у ребенка уже есть, в отличие от предыдущего варианта, но этот рай «материнской» любви и заботы пропадает раньше, чем ребенок к этому готов. И тогда человек отказывается от своих потребностей (точнее, пытается это сделать), т.к. желания и нужда делают очень больно. Тут основной конфликт между большим голодом и столь же большим страхом снова быть оставленным в самый неподходящий момент. Убеждение о том, что «если сильно нуждаться, меня бросят».
3. Присвоенный ребенок. Здесь проблема возникает на этапе сепарации, то есть быть нуждающимся — это как раз окей, по сути — это единственное, что не вызывает страха, потому что как раз желание отличаться, не соглашаться, быть отдельным вызывает большое опасение и дается крайне сложно. Происходит это потому, что попытки отделения оказывались заблокированы взрослым или же чрезмерно наказывались. Инициатива и независимость сворачиваются, не успев развернуться. Здесь конфликт состоит в желании одновременных контакта и автономии, потому что кажется, что «либо я с другим, но теряю себя, либо утверждаюсь в собственной идентичности, но теряю хорошего другого (он либо отказывается от меня, либо злится и наказывает меня, становясь плохим)».
Пост-знакомство
Привет, я Маша. Гештальт-терапевтка с базовым образованием по клинической психологии и уже довольно длительной аналитической супервизией. Полтора года я в эмиграции, сейчас это Армения. Что еще из важного? Люблю черный чай с лимоном и сахаром.
Я тут вчера пробежалась по каналу и выбрала наиболее симпатичные и интересные (на мой взгляд) тексты, с которых можно начать (или освежить) знакомство со мной.
Из общего: о работе психолога вы узнаете на канале по тегу #от_лица_психолога , а о моих личных клиентских историях — #от_лица_клиента .
Из полезного: когда стоит дойти до психиатра, как запрашивать поддержку, про то, что такое психотравма, сепарацию, важность агрессии и разочарования, и небольшая зарисовка про контрзависимость.
Кроме того, я часто делюсь тем, что вычитываю в книжках. К примеру, вот мой любимейший текст про то, как Ганс Селье обнаружил влияние стресса на крыс. Здесь начинается описание истории изучения психотравмы под влиянием политических событий в трех частях по книге Джудит Герман. Это текст про стадии развития морали и нравственности за авторством Лоренца Колберга, которые увлекли меня еще в вузе. А здесь — описание терапевтической работы Карла Бриша с клиентами, имеющими зависимый и пограничный опыт.
Вот еще пара очень трогательных отрывков из сериала, показывающие кусочек работы в ДПДГ и особенности переживания зависимого опыта.
Помимо этого я очень люблю настольные ролевые игры, и здесь лежит статья, которую мы писали вместе с моим другом и коллегой про возможности исследования себя через игру.
Для первого знакомства, думаю, достаточно. Хорошего вам дня, а я пошла заваривать чай 🍋
Привет, я Маша. Гештальт-терапевтка с базовым образованием по клинической психологии и уже довольно длительной аналитической супервизией. Полтора года я в эмиграции, сейчас это Армения. Что еще из важного? Люблю черный чай с лимоном и сахаром.
Я тут вчера пробежалась по каналу и выбрала наиболее симпатичные и интересные (на мой взгляд) тексты, с которых можно начать (или освежить) знакомство со мной.
Из общего: о работе психолога вы узнаете на канале по тегу #от_лица_психолога , а о моих личных клиентских историях — #от_лица_клиента .
Из полезного: когда стоит дойти до психиатра, как запрашивать поддержку, про то, что такое психотравма, сепарацию, важность агрессии и разочарования, и небольшая зарисовка про контрзависимость.
Кроме того, я часто делюсь тем, что вычитываю в книжках. К примеру, вот мой любимейший текст про то, как Ганс Селье обнаружил влияние стресса на крыс. Здесь начинается описание истории изучения психотравмы под влиянием политических событий в трех частях по книге Джудит Герман. Это текст про стадии развития морали и нравственности за авторством Лоренца Колберга, которые увлекли меня еще в вузе. А здесь — описание терапевтической работы Карла Бриша с клиентами, имеющими зависимый и пограничный опыт.
Вот еще пара очень трогательных отрывков из сериала, показывающие кусочек работы в ДПДГ и особенности переживания зависимого опыта.
Помимо этого я очень люблю настольные ролевые игры, и здесь лежит статья, которую мы писали вместе с моим другом и коллегой про возможности исследования себя через игру.
Для первого знакомства, думаю, достаточно. Хорошего вам дня, а я пошла заваривать чай 🍋
Хочу поделиться радостью. Мой любимый тренер, которого я ждала несколько лет, следующей весной начинает вести 3 ступень, обучение супервизии и ведению групп. Этот проект идет четыре года (!), что позволяет простроить перспективу, которой так не хватало все это время.
Наконец-то можно будет шагнуть вперед и работать не только с клиентами, но и с супервизантами. Я прям горю в эту сторону и потому безмерно рада.
А еще у нас зацвела сирень, и это создает ощущение дома 🌿
Наконец-то можно будет шагнуть вперед и работать не только с клиентами, но и с супервизантами. Я прям горю в эту сторону и потому безмерно рада.
А еще у нас зацвела сирень, и это создает ощущение дома 🌿