«Постоянно подавал заявки. И вот, последний раз его взяли резко. Мы были в шоке — как так, такого старого?» — удивляются его вдова и дочь. Они бы не отпускали воевать ни отца, ни сына. Но кто их спрашивал.

«Вы такое нам корчите злое лицо,
Ну а сами боитесь гитар да певцов.
Вас пугают чернила, холсты, акварель,
И любой, кто хотя бы немножко храбрей.

Вы боитесь так много, что мне
Даже проще сказать, чего не.

Вы боитесь стихов, вы боитесь любви,
Похоронных цветов, отражений своих,
Поцелуев в метро без стыда, напоказ,
И улыбчивых ртов, и распахнутых глаз.

Одинаково страшен вам ямб и хорей,
И вы скалите зубы пугливо,
Золотистых боитесь девичьих кудрей,
Молодых голосов переливов.

Вы боитесь пылающих наших сердец,
Потому что они плавят сталь и свинец.
И как птицы летят наши песни
К тем, кто добр, кто смел и кто честен».

«Я в шоке и у меня начинается истерика, дрожат руки. Бегу к кабинке девушки и начинаю кричать, чтобы она вышла и ее снимают на камеру. И сразу же начинаю стучаться к человеку, который снимал», — рассказала она.

«Отец не только должен иметь право голоса, он несет перед Богом ответственность за защиту жизни своего чада. Мужчине в такой трагической ситуации необходимо приложить все усилия — через беседу, привлечение пастыря, чтобы вразумить супругу и защитить самого беззащитного — нерожденного младенца».

«Мой брат был в том доме после трагедии. Говорил, это была страшная картина: окровавленные тела, плачущий ребенок и рассыпанный рис — недоваренный плов Лимон».