Шуйский А. Сын Грозного Иван: жизнь и смерть. СПб.: Алетейя, 2025. 350 с.

Аннотация: В отличие от своих ближайших родственников – самодержца-отца и брата Федора – царевич Иван Иванович отдельной книги до сих пор удостоен не был, и данное издание призвано закрыть этот досадный пробел. В основном жизнь старшего сына царя интересует историков лишь как подводка к ответу на вечный вопрос русской истории: «Убивал Иван Грозный своего сына или нет?».

В дошедших до нашего времени исторических документах сохранились отрывочные сведения о присутствии царевича Ивана во время различных государственных церемоний и его участии в военных походах. Грозный готовил старшего сына стать следующим русским самодержцем, но этого не случилось из-за загадочной кончины наследника.

В расследовании впервые приводятся все обнаруженные автором записи из летописей, разрядных и посольских книг и воспоминаний иностранцев, относящихся к царевичу Ивану Ивановичу. Расположенные в хронологическом порядке, они сопровождаются рассказом о событиях, связанных с упоминанием наследника. Краткие описания взаимоотношений старшего сына и царя из работ историков расширены за счет первоисточников, которые ранее не цитировались подробно. Большинство из них были известны лишь узкому кругу специалистов.

«Я накинулась» на Григоровича «за то, что он, зная, как затруднительно достать провизию, не остановил Дюма ехать к нам, да еще со всей свитой». На что он воскликнул: «Накормите их чем-нибудь! Французы так же голодны, как были голодны их соотечественники в 1812 году: они останутся довольны всем, чем бы вы их ни кормили».

И «действительно, французы были голодны, потому что ели с большим аппетитом. Дюма съел даже полную тарелку простокваши и восторгался ею».

Сделав все это, они выказали намерения после прогулки остаться обедать, а Дюма «начал уверять, что видит первую женщину писательницу, в которой нет и тени синего чулка». «Без сомнения, - заключила Панаева, - он радовался более тому, что его накормят хорошим обедом».

Из Петергофа была срочно доставлена еще провизия.

«За обедом Дюма опять ел с большим аппетитом и все расхваливал, а от курника (пирог с яйцами и цыплятами) пришел в такое восхищение, что велел своему секретарю записать название пирога и способ его приготовления. Мне было очень приятно, напоив французов чаем, проститься с ними».

«Я надеялась, что теперь не скоро увижу Дюма, но, к моему огорчению, не прошло и трех дней, как он опять явился со своим секретарем». И остался ночевать. «Комнат у нас было так мало», что Панаев должен был спать вместе с Григоровичем.
«Дюма был для меня кошмаром в продолжение своего пребывания в Петербурге, потому что часто навещал нас, уверяя, что отдыхает у нас на даче.

Раз я нарочно сделала для Дюма такой обед, что была в полном убеждении, что, по крайней мере, на неделю избавлюсь от его посещений. Я накормила его щами, пирогом с кашей и рыбой, поросенком с хреном, утками, свежепросольными огурцами, жареными грибами и сладким слоеным пирогом с вареньем и упрашивала поесть побольше.

Дюма обрадовал меня, говоря после обеда, что у него сильная жажда, и выпил много сельтерской воды с коньяком. Но напрасно я надеялась: через три дня Дюма явился, как ни в чем не бывало… Я думаю, что желудок Дюма мог переварить мухоморы».

«Боже мой, как я обрадовалась, когда Дюма приехал, наконец, прощаться перед отъездом на Кавказ. Дюма, прощаясь со мной, наговорил мне много комплиментов и так расчувствовался, что обнял меня и поцеловал. Это было так неожиданно для меня, что я не успела увернуться от его трогательного лобзания…».

Бедный Дюма! А он-то думал, что его объятия желанны! И аппетит – уместен. Что ж, запомним и, бросаясь в объятия хозяйки, будем внимательно за ней следить. Пусть будут наши столы полны яств, а все гости – пусть будут вовремя и желанны. Пусть наслаждаются, на все сто, нашим гостеприимством, и пусть их следующий день, и множество других дней будут спокойны. Пусть радуются, пусть сорят комплиментами, пусть целуют в обе щеки, но пусть только будут здоровы и счастливы – обязательно все! И пусть когда-нибудь у нас будет только одно желание: вернуться в тот день и в тот час, когда мы все были вместе, пусть даже нас посетил Дюма.

Это мой очерк для "Недели"