Давно ношу в себе начало этого поста.

Начинается он так:

Больше года мое душевное равновесие очень поддерживает подкаст No Kidding Press «Кроме шуток», в котором я начинала участвовать как сотрудница издательства, а после ухода продолжила как подруга.

Продолжается пост, наверное, как-то так:

Втроем с Сашей и Лаймой мы обсуждаем что только не: любовь (несколько раз), плохие чувства, иллюзии, расставания, терапию, провалы, юмор — ну и, конечно, книги и писательниц, которые их пишут. Практически в каждом выпуске обязательно вспоминаем буддизм, психоанализ, ДБТ, смерть и Крис Краус (наша команда по спасению мира).

Последний выпуск (наш, кажется, самый длинный) — про трезвость, наши истории (в том числе семейные) с алкоголем, нормализацию и классовый характер алкоголизма и про писательниц, которые писали пьяными, бросали пить и продолжали писать, не бросали пить — и тоже продолжали. Пару дней назад записывали вообще очень сложную тему — чувство принадлежности и коммьюнити, наши отношения с родиной, матерью и землей (выйдет на следующей неделе).

Для меня опыт наших разговоров ужасно ценен: у меня получается «выговорить» какие-то сложные мысли и чувства, которые во многом определяют мою повседневность в фоновом режиме, и послушать, а как оно ещё бывает, и почувствовать в этом и близость, и принятие, и подружество, и взаимную поддержку.

В общем, если вам вдруг тоже такое нужно, слушайте нас везде, где вы слушаете подкасты: Apple, Yandex и так далее.

💜

После примерно двухмесячного серьезного закрута в философию (дедлайны и всякое такое) заметила, что рациональный кусок моего мозга совсем обнаглел и придавил все остальные способы жить и видеть жизнь. Я с некоторых пор знаю, что долго так продолжаться не может — как нельзя постоянно ходить на одной ноге или все делать одной рукой. Надо еще не забывать чувствовать чувства и пытаться в этом чувствовании с другими людьми как-то коннектиться, обмениваться и вайбиться (ну и конечно узнавать что-то! но вы не понимаете это другое). В итоге пошла на писательский курс Оксаны Васякиной у WLAG и каждую неделю читаю что-то крутое, что-то о нем чувствую и иногда даже успеваю попасть на зум, чтобы это обсудить...

Иными словами, замечание своих паттернов походу работает (вау? об этом — в следующих постах), а Клариси Лиспектор пишет так, что можно читать по странице в день и чувствовать, что ты уже славно потрудился.

«Сейчас светает, и заря расстилается белым туманом по песку пляжа. Итак, всё это — мое. Я едва прикасаюсь к еде, не хочу иного пробуждения дня. День растет, и я расту вместе с ним, и, вырастая, он убивает во мне слабую надежду и заставляет взглянуть прямо в глаза жестокому солнцу. Дует ветер и перемешивает мои листки. Слышу его истошное дуновение, предсмертный хрип птицы, распахнувшей крылья в наклонном полете. И вот я требую от себя строгости речи, натянутой, как тетива, нагой вплоть до белого скелета, в котором нет ни капли влаги. Но в скелете нет и жизни, а меня, пока я живая, бросает в дрожь. Не достичь мне окончательной наготы. И похоже, я её пока и не хочу.

Такова жизнь глазами жизни. Во мне может не быть смысла, но тогда я бессмысленна, как пульсирующая вена».

Клариси Лиспектор, «Вода живая»

«Когда мне исполнилось 38 лет, кое-что поменялось. Я поняла, что уже взрослая женщина, а быть взрослым — значит делать что хочешь, но не то, что думаешь, что хочешь, а то, что хочешь на самом деле, о чем мечтаешь. Я задалась вопросом о том, какие во- обще у меня есть мечты, и провела ревизию, отделила настоящие от ненастоящих. Ненастоящие, квазимечты — это нарциссические фантазии и амбициозные планы. В центре этих фантазий — я сама, вернее не я, а галерея моих идеальных образов. Я в них красивая, всеми любимая, признанная, уважаемая, желанная, стройная, знаменитая и иногда даже богатая. Все эти фантазии можно легко сдувать, как пыль. Они и есть пыль. Настоящие мечты — сокровенные, не связанные ни с успехом, ни с признанием. Это мечты не о себе; в их центре всегда что-то существенное, что меня превосходит и поглощает; мой собственный образ исчезает из поля зрения. Например, мечта о море, о космосе или о доме.

Самой настоящей оказалась мечта о родине: она никуда не девалась, всегда оставалась со мной, просто под пылью нарциссических фантазий ее присутствие было едва различимо».

Оксана Тимофеева, «Родина»

#геймдизайн Начала играть в Hogwarts Legacy (год не покупала игры на PS, хотя, конечно, могла — но это другая тема).

Удивило, насколько это скучная с точки зрения геймлея игра. Она — вообще — ничем не удивляет, хотя и очень хочется ждать от магического мира — ну, да, именно его, восторга какого-то, исследования, раскрытия секретиков, трепета.

Причин отсутствия трепета как минимум две.

Во-первых, в целом ограниченность игровых механик ААА игр. Когда моя главная героиня вдруг начала скользить по грязи, как Нейтан Дрейк, я поняла, что я вовсе не оказалась в магическом мире — я в самом обычном мире, и general rules apply. В HL игровые механики полностью скопированы из десятков других игр, поэтому да, я формально попала в волшебный мир, но особенно нового опыта я не получаю — да, другой сеттинг, но то, что я узнала и поняла из своих предыдущих приключений (Лары Крофт, бога войны, вора, приключенца), здесь точно так же работает. И это разочаровывает. Ограниченность репертуара игрового медиума печальна, я бы посмотрела, что с этим миром могли бы сделать несколько инди-разработчиков.

Во-вторых, и это связано, на самом деле, с предыдущим пунктом: все, что происходит в мире, предсказуемо и геймично (или — геймично и предсказуемо). Главн_ая геро_иня — талантлив_а и чертовски центральн_а для всего происходящего. Все остальные персонажи пляшут только вокруг неё. Она со всем справляется с первого раза. Квесты сыпятся, чтобы она отрабатывала заклинания. Магия делает магические штуки. Это звучит неплохо, но здесь важно, что все это происходит в игровом сеттинге — потому что для видеоигр такие вещи на самом деле обыденны. Да я пятнадцать лет уже троллей бью и заставляю вещи летать, камон! Это база, чем вы пытаетесь меня удивить. У героини есть дРеВнЯЯ маГиЯ??? Что вы говорите. Вау. Никогда такого не было (и вот опять).

Я понимаю, на что сделана ставка: бродить по Хогвартсу, выбирать факультет, пить сливочное пиво в Хогсмиде, сплошная реализация детских фантазий. Проблема в том, что пока ГП-франшиза запрягала, игровая индустрия десятилетиями реализовывала наши фантазии — и просто вбросить сеттинг в привычный до зубного зуда набор механик уже недостаточно. Чтобы создать магический мир, нужно делать что-то другое. А что-то другое не получается: сюжет плоский, отношения между персонажами лишены глубины (все они просто передают соль в нарративе становления главной героини, которая — tabula rasa, причем по необъяснимым причинам. Почему у неё нет прошлого???).

Кто очень хорошо постарался (и благодаря чему в целом понятно, что игрок не должен задавать неприятные вопросы из предыдущих абзацев) — так это арт- и левел-дизайн команды. Локации продуманы до мелочей, каждая комната создает атмосферу. Этот мир заполнен замечательными объектами и эмоциями — проблема лишь в том, что в нем до одурения скучно жить.

(Также оскорблена, что в игре нет романса — плевок в душу моим фандомным чувствам по отношению к этой вселенной).

Читаю «Верю каждому зверю» Настасьи Мартен (вот вам смешная шутка: «когда еще писать автофикшен, как не после нападения медведя»). Она там очень здорово пишет о том, каково это — жить между двух миров, быть «двумя разными людьми», постоянно носить в себе какую-то двойственность, которую окружающий мир требует от тебя разрешить, что-то выбрать, определиться уже наконец, ты с умными или красивыми. Мне такой подход очень близок (в конце концов, я буквально парой постов назад рассказала, как принимала решение по следам дискуссии двух моих очень разных способов воспринимать мир). Мне кажется поддерживающей идея, что вообще-то определяться не так уж и обязательно, да и что вообще нет в этом ничего позитивного: взять, да и прихлопнуть крышкой часть себя. Здесь может быть долгое рассуждение о том, что не нужно быть удобным другим — но, возможно, и себе тоже не всегда будет получаться быть удобным, ну да и что уж теперь, такова жызн.

«Потом, уже ночью, строчки сами сбегают на страницу, я пишу, и это поток, исповедь, я пишу, потому что нахожусь под глубоким впечатлением. Надо сказать, что у меня два полевых блокнота. Один дневной. Он заполнен размашистыми записями, тщательными описаниями, расшифровками диалогов и бесед, чаще всего малопонятных, так что по возвращении домой приходится приводить их все в порядок; и чтобы из этого получилось что-то ясное, цельное, научно приемлемое, я упорядочиваю этот огромный ком подробных данных. Другой — ночной. Его содержание дробно, разрозненно, фрагментарно. Я называю его черной тетрадью. Дневной блокнот и ночная тетрадь суть выражение гложущей меня двойственности; выражение идеи объективного и субъективного, которое я спасаю вопреки себе самой. Они соответственно суть интимное и наружное; автоматическое, безраздумное, импульсивное, звериное письмо, единственное призвание которого выявлять то, что пронизывает меня в настоящий момент, состояние моего тела и духа, и парадоксальным образом менее свободное письмо, более контролируемое, а посему более проработанное, более продуманное, и оно найдет свое место на страницах книги. Естественно, этой ночью после медведя я схватилась за черную тетрадь».

#политфилософия Пьер Бурдье, Лозанна, 1982 год, рассуждение о народе:

«Второе положение: выработка позиции в отношении «народа» или «народного» зависит по форме и содержанию от специфических интересов, связанных, прежде всего, с принадлежностью к полю культурного производства, и следует из занимаемой позиции в этом поле. Оставляя в стороне всё, что их противопоставляет, специалисты приходят к согласию, по меньшей мере, затем, чтобы завоевать монополию легитимной компетенции, которая их собственно определяет, а также, чтобы напомнить о границе, отделяющей профессионалов от профанов. Профессионал склонен «ненавидеть» «вульгарных профанов», отрицающих его как профессионала тем, что обходятся без его услуг. Он скор на разоблачение любых форм «стихийности» (политической, религиозной, Философской, художественной), способной лишить его монополии легитимного производства благ или услуг. Держатели легитимной компетенции готовы мобилизоваться для борьбы со всем, что может способствовать народному «самопотреблению» (магия, «народная медицина», самолечение и так далее). Так, лица духовного звания всегда предрасположены осуждать как магию и ритуальные суеверия и подвергать «очищению» те религиозные обычаи, которые, по мнению религиозных виртуозов, не демонстрируют «бескорыстия» или, как порой говорят, — «дистанцированности», ассоциирующейся с создаваемым ими представлением о допустимой практике». (Целиком доклад можно почитать тут, он небольшой).

Меня ужасно интересует сейчас все, что связано с производством стереотипа «глубинный народ» и прочие стенания интеллектуалов в изгнании, производителей «культурных артефактов» и прочего контента (удивительный пример: Татьяна Лазарева, которая где-то в Европе рассказывает об ужасных тупых людях, которые после работы пьют пиво и смотрят телевизор, забывая, что весь её медийный капитал, благодаря которому у неё берут это интервью, был ровно этой целевой аудиторией и сформирован).

Так вот: Бурдье как раз описывает, что значение понятия «народ» — это в первую очередь ставка в борьбе между интеллектуалами, и в этой борьбе всегда есть некий интерес. Чтобы вещать что-то о «народе» или от лица «народа» нужно иметь определенную политическую или культурную задачу — а именно, хотеть создать некий порядок символического доминирования. Чем дольше представители «народа» будут отвергать ценность интеллектуала, тем злее второй будет становиться, и тем хуже будет его образ «народа». И, напротив, «народ» может представиться как позитивное, светлое явление — теми, кому такая позиция выгодна, кого она сможет «защитить от провала». И, конечно, эти отношения с течением времени могут менять полюс — никак, в общем, не связываясь с собственно какими-либо изменениями в самом «народе». Так и получается, что «народ» — это просто буквы, некоторый разговор о народе между людьми со своими интересами в легитимизации, и который куда больше говорит о самом говорящем, чем о неизвестных, населяющих категорию «народа» на этой неделе.

(Кажется еще, что это может быть интересная логика не только для политики, но и, например, для пара-социальных отношений с подписчиками в соцсетях).

Послушала у замечательных Насти и Даши в новом подкасте «Ласточки» разговор с Надеждой Плунгян и вся обкивалась (а это за рулем кстати отвлекает). Кроме того, что все это жутко интересно (тм) про искусство советского времени и трансформацию нарративов (в том числе гендерных), отношений и проектов прошлого, настоящего и будущего, еще мне очень важно слышать схожие с моими мысли о той ситуации и том смысловом кризисе, в котором мы оказались сейчас. Идея о том, что конструирование России как извечного «Другого», ученика, который то подает надежды, то получает одни двойки, то учителя за лодыжки из окна вывешивает, нам сильно всем подговнило — в общем, уже звучала. Нельзя построить ничего продуктивного на позиции «я не такой», «я не справился», «я виноват», но еще меньше можно построить, закрывая глаза на реальность и постоянно сравнивая себя с «образцом» (не в свою пользу), пытаясь просто слепо чему-то соответствовать.

В подкасте лично для меня прозвучала еще и крутая поколенческая мысль: так вышло, что российские «миллениалы» (условно, дети 90-х) попали между жерновами ожиданий наших родителей («у меня в двадцать пять уже была квартира, работа и семья, а ты что» — при этом у нас просто не было государства и никаких других структур, которые в юности наших родителей обеспечивали и поддерживали квартиру, работу и семью) и «западным» образцом гендерного контракта (отношения это потребление, внешний вид это потребление, женщина — это героиня «Секса в большом городе»). И в этой ситуации вечной невозможности реализовать чужие ожидания мы не успели задуматься, а мы-то кто, а что нам нравится, а какими мы хотим быть. Психологизация социальных процессов — решение не всегда хорошее, но на данном этапе оно может помочь прочувствовать эту (на деле, социальную, политическую, культурную) ловушку.

Меня этот вопрос волнует, потому что я сейчас фоново переосмысливаю то, что мы понимаем под квиром — и то, насколько ошибочно все это время было думать, что сериалы на нетфликсе имеют хоть что-то общее с моей репрезентацией. И как бы мне не хотелось, построить свою идентичность на песке чужих гендерных контрактов, чужой истории, чужих моделей идентичности и самоопределения попросту не получится, мне всегда будет «чего-то не хватать», они всегда будут для меня недостаточными, и я всегда не буду им соответствовать. Выход из этой фрустрации — не в ожидании «лучшего квир-кино», а в поиске тех историй и тех источников историй, которые будут отражать мой опыт. А также, конечно, в признании того, что мой опыт — другой, но не менее ценный, не менее важный и «хороший».

В общем, если вам это тоже интересно, послушайте этот разговор в «Ласточках» (везде, где вы слушаете подкасты) и наш последний разговор в «Кроме шуток» (про родину, и то, насколько она — мать). Очень круто видеть и знать, что эта тема актуализируется сейчас, и что с людьми из самых разных сред и «пузырей» мы сейчас почти всегда сходимся в том, что нам есть что об этом сказать.

Восприняла излишне personal идею того, что для написания эссе по учебе нужно выбирать тему, «которая глубоко вас волнует». В итоге к работам про выход из бинарной логики (нео)колониализма, безуспешность практик слепого импорта понятия «демократия» для объяснения социо-политической реальности в России и, конечно, стасис как модель самозащиты народного самоуправления теперь добавляется эссе про (нео)либерально-националистический характер стратегии «интеграции иммигрантов». Потому что life is fun.

Конечно, измерения интеграции иммигрантов на индивидуальном уровне обычно немедленно объединяются в данные на групповом уровне. После концептуализации и измерения "интеграции" как индивидуального состояния бытия происходит скачок в масштабах, который, опять же, полностью лишен теоретической основы и который конструирует «группы» из простых приписываемых статистических категорий населения. Конечным результатом является сочетание индивидуализации и деиндивидуализации. «Интеграция» — это состояние индивида, и, следовательно, — в соответствии с неолиберализацией миграции и политики интеграции — «интеграция» становится вопросом «индивидуальной ответственности». Но в то же время это объясняется с помощью маневра деиндивидуализации, который группирует людей на различных стадиях интеграции в «этнические группы», и это хорошо согласуется с коммунитаризмом, с которым часто сочетается западноевропейская неолиберальная политика гражданства. Если индивиду не хватает «интеграции», индивидуальная ответственность за это сразу распространяется на всех членов «группы», к которой, как считается, принадлежит этот индивид (опять же, «группа» здесь означает не что иное, как агрегацию приписываемой «этнической идентичности»). Отсутствие интеграции, так сказать, действует заразительно, но сама причина объединения на групповом уровне, конечно, заключается в том, что такое объединение имеет смысл в объяснительном ключе. В противном случае, почему бы не изучить всех членов популяции, не разделяя их в статистически сконструированные «этнические группы»? И «этническая принадлежность», которая, конечно же, означает «раса», по сути, является единственным объясняющим элементом в том, что в остальном является описанием, классификацией и мониторингом. Никакие экономические факторы не могут быть выявлены каким-либо объяснительным образом, например, потому, что они являются частью переменных (в форме оценок SES, например), которые определяют «интеграцию иммигрантов». Таким образом, они намеренно исключаются из какой-либо объяснительной роли в различии между измеряемыми степенями «интеграции».

(Из статьи «Against ‘immigrant integration’: for an end to neocolonial knowledge production» by Willem Schinkel).

Меня вот уже пару раз спрашивали про книжки о буддизме. Совершенно ни на что не претендую в этой сфере, я полный нуб — просто перечисляю то, что читала сама и что мне показалось в какой-то степени интересным, воодушевляющим или полезным.

Пема Чодрон, «Как жить в мире перемен» и «Там, где страшно» (я читала только эти, но у неё есть и еще). С «Как жить в мире перемен» я вообще упала в эту тему — в далеком сентябре 2021 года. Это очаровывающе простая книга о вполне светских принципах буддизма — о цеплянии эго, непостоянстве, страдании и причинах страдания, отождествлении чувств с нашими трактовками («сюжетной линией») и любящей доброте. До сих пор её иногда перелистываю.

Лобсанг Тенпа, «Радикальное спокойствие». Для меня — самая полезная книга о практической медитации, личной практике и формулировании намерений на своем некотором личном (буддийском или просто — созерцательном, осознанном) пути. Кроме того — много размышлений и поводов задуматься о том, что есть для каждого из нас есть внутреннее благополучие. Для меня она лучше всего ответила на вопрос «как медитировать». На Лобсанга еще можно подписаться в телеграме.

Сандо Кайсен, «Дзэн. Медитация без медитации». Маленькая книжечка про дзадзэн — сидячую медитацию без объекта и цели. В простом и быстром формате — основные положения и принципы дзэна (есть отличия от тибетского буддизма, преимущественно в традиции которого написаны остальные книги в конкретно этом моем списке). Обретена в московском дзен-центре «Храм середины земли», за что им большое спасибо.

Далай-лама, «Приближаясь к буддийскому пути». Первый том из семитомной, кажется, книжной серии о Дхарме — записанные и систематизированные учения Далай-ламы. Куда больше погружает в тибетский #буддизм и его духовную составляющую — историю, этику, учение Будды и прочее. Там куда меньше (на мой взгляд) практических советов и даже вдохновения — это уже ближе к мудрости и познанию, в общем, для случаев, когда прямо хочется разобраться.

Далай-лама, «Больше, чем религия». Более «западная» версия рассуждений о буддизме, сострадании, благополучии и вообще — том, как буддийская этика может работать в современном мире.

Б. Алан Уоллес, «Четыре безмерных». Книга о (ну да) четырех безмерных настроях — любящей доброте, сострадании, переживающей радости и равностности, важном элементе буддизма и одновременно — довольно популярной теме в светской практике осознанности. Уоллес — известный западный ученый и буддист, он старается переводить культурную специфику буддизма на язык, понятный другим культурам.

Такая моя команда по спасению мира на данный момент!

Мастер Никифор Васильев. Наборная панорама на внутреннем отделении для бумаг. Деталь бюро-цилиндра, 1780-1790-е гг., музей Кусково
#XVIII
Смотрю на эти барочные виды и представляю так же набранные пейзажи с советскими микрорайонами. И их бы на часть скрыли от глаз разросшиеся дубы и другие кущи

Давно не брала в руки шашку — не участвовала в подборках всякого литературного и, как водится, забыла, что я это вообще-то люблю. Ну и в очередной раз рассказала про книжку, которая, кажется, как тот самый лучший друг — вы можете не общаться по два года, но потом все равно встречаетесь, и как не было этого перерыва, вы снова вместе и думаете сообща. Я, чтобы выбрать книгу, походила между своими залежами книг, потрогала всякое, попробовала понять — а может, изменилось чего, а может, какие-то другие трепеточки у меня теперь. Но — нет, новые трепеточки безусловно появились, но кое-что сохраняет стабильность несмотря ни на что. Ваша старая, распутная домашняя карга.