Этика возникает практически одновременно с философией: несмотря на интерес к началу всех вещей, даже ранние натурфилософы были не чужды рассуждений о поступках людей (особенно Гераклит), а после Сократа это становится центральной темой. При этом построение этических положений строится на очень хрупком, но необходимом для культуры допущении – на существовании свободного в решениях субъекта, способного нести ответственность за них. Поэтому у этики есть два смертельных врага: детерминизм и релятивизм.
Детерминизм – это учение о том, что всё подчиняется закону причинности, а потому все явления взаимосвязаны в строго определённом порядке. В том же качестве выступает и фатализм, утверждающий, что всё в мире предопределено. Несложно догадаться, что в такой оптике человек – лишь игрушка космических сил, а потому каждый поступает предзаданным ему способом. Требовать что-то и винить робота, выполняющего программу – бессмысленно, а потому и этика превращается в набор отвлеченных от реалий суждений (коим попросту не суждено влиять на поведение людей). Естественно, что в отношении хоть фаталистической астрологии, хоть современных нейронаук, грезящих физикализмом (то есть возможностью объяснить всё в человеке через редукцию к простым физико-химическим механизмам в мозге) этика всегда будет отстаивать какую-то долю свободы. Иногда даже парадоксальной свободы принимать субъективную ответственность за происходящее не вполне по твоей воле (склонности, бессознательные убеждения и т.д.).
(Этический) релятивизм – другая крайность, заявляющая что свобода человека распространяется на интерпретацию любых положений, в том числе лежащих в основе этики и морали. Иными словами, «все относительно», что в этике обычно означает отказ от содержательной определённости понятий добра и зла, а иногда и от устойчивых процедур обоснования оценок. В том же качестве выступает и радикальный волюнтаризм в этике, утверждающий преобладание индивидуальной воли. Конечно, иногда релятивистами называют всех подряд, в том числе тех, кто ограничивает рамки относительности (например, культурой или даже безусловными понятия добра и зла). Однако врагом для этики являются только сторонники крайностей, чьи взгляды неуклонно скатываются к тезисам «всё дозволено», «любые нормы служат только подавлению» и наконец к классическому солипсизму. Всё это отрицает любую возможность этики. Поэтому перед лицом релятивизма этическая мысль всегда будет указывать на то, что многие понятия этики довольно устойчивы (меняясь содержательно от культуры к культуре и от эпохи к эпохе, они структурно и функционально решают одни и те же проблемы).
Из статьи «Act like no one is watching. Краткое введение в этику».
Детерминизм – это учение о том, что всё подчиняется закону причинности, а потому все явления взаимосвязаны в строго определённом порядке. В том же качестве выступает и фатализм, утверждающий, что всё в мире предопределено. Несложно догадаться, что в такой оптике человек – лишь игрушка космических сил, а потому каждый поступает предзаданным ему способом. Требовать что-то и винить робота, выполняющего программу – бессмысленно, а потому и этика превращается в набор отвлеченных от реалий суждений (коим попросту не суждено влиять на поведение людей). Естественно, что в отношении хоть фаталистической астрологии, хоть современных нейронаук, грезящих физикализмом (то есть возможностью объяснить всё в человеке через редукцию к простым физико-химическим механизмам в мозге) этика всегда будет отстаивать какую-то долю свободы. Иногда даже парадоксальной свободы принимать субъективную ответственность за происходящее не вполне по твоей воле (склонности, бессознательные убеждения и т.д.).
(Этический) релятивизм – другая крайность, заявляющая что свобода человека распространяется на интерпретацию любых положений, в том числе лежащих в основе этики и морали. Иными словами, «все относительно», что в этике обычно означает отказ от содержательной определённости понятий добра и зла, а иногда и от устойчивых процедур обоснования оценок. В том же качестве выступает и радикальный волюнтаризм в этике, утверждающий преобладание индивидуальной воли. Конечно, иногда релятивистами называют всех подряд, в том числе тех, кто ограничивает рамки относительности (например, культурой или даже безусловными понятия добра и зла). Однако врагом для этики являются только сторонники крайностей, чьи взгляды неуклонно скатываются к тезисам «всё дозволено», «любые нормы служат только подавлению» и наконец к классическому солипсизму. Всё это отрицает любую возможность этики. Поэтому перед лицом релятивизма этическая мысль всегда будет указывать на то, что многие понятия этики довольно устойчивы (меняясь содержательно от культуры к культуре и от эпохи к эпохе, они структурно и функционально решают одни и те же проблемы).
Из статьи «Act like no one is watching. Краткое введение в этику».
Тот же самый предмет рассматривается нами иногда как часть нашей личности, иногда просто как «наш», а иногда – как будто у нас нет с ним ничего общего. Впрочем, в самом широком смысле личность человека составляет общая сумма всего того, что он может назвать своим; не только его физические и душевные качества, но также его платье, дом, жена, дети, предки, друзья, его репутация и труды, его имение, лошади, его яхта и капиталы. Все это вызывает в нем аналогичные чувства. Если по отношению ко всему этому дело обстоит благополучно – он торжествует; если дела приходят в упадок – он огорчен; разумеется, каждый из перечисленных нами объектов неодинаково влияет на состояние его духа, но все они оказывают более или менее сходное воздействие на его самочувствие.
Уильям Джеймс
Уильям Джеймс
Культура диагнозов появилась как специфический антидот для специфического дистресса. Оказалось, к примеру, что диагностированное психическое расстройство превращает неприятную с точки зрения атрибуции ответственности «прокрастинацию» в респектабельный симптом СДВГ, а трудности с пониманием и учетом интересов окружающих людей могут быть предъявлены и оправданы как высокофункциональное РАС. Массовая культура, подхватив этот тренд, запустила что-то вроде программы «психоцентризм 2.0». В отличие от более ранней версии эта программа продвигает уже лозунги типа «исцели свои травмы» и «прими свои нейроотличия», которые по сути являются сциентистски оформленными и идеально вписанными в терапевтический этос обоснованиями неуспеха индивидуального неолиберального проекта собственной жизни.
Изящество этой формулы не очевидно на первый взгляд. Дело в том, что такие концепты и нарративы как «исцеление детских травм», или «бережное отношение к нейроотличиям» имеют, как новые доллары, дополнительные степени защиты.
Во-первых, они ограждены от внешней критики – неустойчивость и спорность диагностических категорий хорошо известна в профессиональном сообществе и остро критикуется, но при этом само научное сомнение воспринимается и объявляется интересантами как ретроградное и противоречащее прогрессивным идеям доказательной психиатрии. Это спокойно позволяет игнорировать аргументы противоположной стороны, не рассматривая их по существу. Во-вторых, концепция этих субъективно диагностируемых расстройств нефальсифицируема: например неуспех длительной психотерапии «детской травмы» трактуется как свидетельство особой ее тяжести, некурабельности. Альтернативная гипотеза, что, возможно, терапия была неэффективна из-за отсутствия субстрата, то есть собственно травмы в ее сугубо медицинском понимании, не принимается во внимание.
Подчеркнем, что как правило нет причин, чтобы этот процесс погружения человека в социальные практики самодиагностики и самоописания в психиатрических терминах рассматривать с точки зрения устаревших концепций «вторичной выгоды» или тем более симуляции. Индивид движется в дискурсивном поле диагностической культуры и в итоге конституирует себя как страдающего ментальным расстройством вполне искренне и самостоятельно.
Из статьи «Психиатрический диагноз как новая культура себя».
Изящество этой формулы не очевидно на первый взгляд. Дело в том, что такие концепты и нарративы как «исцеление детских травм», или «бережное отношение к нейроотличиям» имеют, как новые доллары, дополнительные степени защиты.
Во-первых, они ограждены от внешней критики – неустойчивость и спорность диагностических категорий хорошо известна в профессиональном сообществе и остро критикуется, но при этом само научное сомнение воспринимается и объявляется интересантами как ретроградное и противоречащее прогрессивным идеям доказательной психиатрии. Это спокойно позволяет игнорировать аргументы противоположной стороны, не рассматривая их по существу. Во-вторых, концепция этих субъективно диагностируемых расстройств нефальсифицируема: например неуспех длительной психотерапии «детской травмы» трактуется как свидетельство особой ее тяжести, некурабельности. Альтернативная гипотеза, что, возможно, терапия была неэффективна из-за отсутствия субстрата, то есть собственно травмы в ее сугубо медицинском понимании, не принимается во внимание.
Подчеркнем, что как правило нет причин, чтобы этот процесс погружения человека в социальные практики самодиагностики и самоописания в психиатрических терминах рассматривать с точки зрения устаревших концепций «вторичной выгоды» или тем более симуляции. Индивид движется в дискурсивном поле диагностической культуры и в итоге конституирует себя как страдающего ментальным расстройством вполне искренне и самостоятельно.
Из статьи «Психиатрический диагноз как новая культура себя».
Почему Хайдеггер боялся кибернетики? Что Юк Хуэй называет космотехникой? Как Жильбер Симондон определял технические объекты и почему выступал против отношения к технике как к рабу? Как различные философы понимают контингентность? Об этом и многом другом говорим с Иваном Белоноговым и Самсоном Либерманом в подкасте, посвященном идеям гонконгского философа Юка Хуэя и его многочисленных теоретических предшественников.
https://youtu.be/svTwHZPyOro?si=rFIs7X8ucosyGo8O
https://youtu.be/svTwHZPyOro?si=rFIs7X8ucosyGo8O
В своём первичном содержании эстетический опыт — это совокупность чувственных впечатлений, получаемых благодаря работе сенсорных анализаторов и способности мозга складывать их в общую картинку. Однако опыт непосредственного восприятия стал главным объектом для интервенций со стороны агентов «экономики внимания». Эстетическая индивидуальность и способность креативно представлять себя публике становится одним из важнейших конкурентных преимуществ в культурном пространстве, завязанном на визуальных образах и получаемых от них впечатлениях.
Модное общество генерирует «красивую картинку» и создаёт характерную для него эстетику, соблазняющую зрителей «спектакля» грезить возможными сиюминутными чувственными удовольствиями от обновления гардероба, фото в модных туристических локациях или новых ресторанах с экзотической кухней. Но один визуальный образ с лёгкостью меркнет на фоне другого, и эти грёзы стимулируют новые проявления эстетической конкуренции — от гонок «залетающих рилс» до бесконечной охоты на удачную шутку (чем заняты не только стендап-комики, но и миллионы энтузиастов, мечтающих стать смешным скриншотом из «Х»). Да и сам эстетический труд «предпринимателей самих себя», проявляемый в различных формах от повседневного макияжа до пластической хирургии, становится все более и более требовательным в свете возможности наблюдать за тем, что ещё могло быть его результатом.
Из статьи «Капитализм возможностей и гиперотчуждение субъекта выгорания».
Модное общество генерирует «красивую картинку» и создаёт характерную для него эстетику, соблазняющую зрителей «спектакля» грезить возможными сиюминутными чувственными удовольствиями от обновления гардероба, фото в модных туристических локациях или новых ресторанах с экзотической кухней. Но один визуальный образ с лёгкостью меркнет на фоне другого, и эти грёзы стимулируют новые проявления эстетической конкуренции — от гонок «залетающих рилс» до бесконечной охоты на удачную шутку (чем заняты не только стендап-комики, но и миллионы энтузиастов, мечтающих стать смешным скриншотом из «Х»). Да и сам эстетический труд «предпринимателей самих себя», проявляемый в различных формах от повседневного макияжа до пластической хирургии, становится все более и более требовательным в свете возможности наблюдать за тем, что ещё могло быть его результатом.
Из статьи «Капитализм возможностей и гиперотчуждение субъекта выгорания».
Как вера во всеблагого Бога может уживаться с множеством бессмысленных страданий вокруг? Этот вопрос столетиями озадачивает верующих и порождает оживленные философские дебаты. В этом выпуске подкаста, который уже доступен на Бусти и Патреоне, два аналитических философа ведут дискуссию, от которой зависит само существование Бога в рациональной картине мира. Константин Морозов аргументирует за несовместимость теизма с реальностью бессмысленного зла, тогда как Иван Девятко выстраивает мощную защиту для теистической позиции.
Немногие последователи «современного стоицизма» принимают космологию античных стоиков. Так происходит по той причине, что космология стоицизма кажется довольно причудливой для большинства современных людей. Самые грозные соперники античных стоиков, эпикурейцы, отрицали любое вмешательство богов в человеческие дела. Тем временем стоики, напротив, твёрдо верили в идею Божественного Провидения. Стоики верили не только в то, что вселенная управляется Провидением, но также и в то, что вселенная сама по себе в некотором роде живое существо.
Античные стоики верили в цикличность вселенной, нежели в её строгую вечность. Согласно философии античных стоиков в конце времён вселенная будет полностью уничтожена пожаром, который известен под названием ἐκπύρωσις (ekpýrōsis). Затем, как только вселенная будет поглощена огнём, она возродится в том самом виде, в котором существовала изначально в ходе захватывающего космического события, известного, как ἀποκατάστασις (apokatástasis).
Античные стоики верили, что в данной вселенной история повторится вновь так, как это происходило бесконечное множество раз до этого. В каждой из этих новых итераций каждый человек, который жил в прошлой версии Вселенной, будет перерождён так же, как и раньше, проживёт такую же жизнь, как и в прошлой Вселенной и умрет так же, как и в прошлой версии вселенной.
Исходя из стоической философии этот бессрочный цикл огня и перерождений продолжается бесконечно и будет продолжаться дальше. Каждый человек, который когда-либо существовал, уже жил и умирал бесконечное количество раз, и также будет рождён и умрёт ещё большее количество раз в будущем, и каждый раз в новой вселенной.
Из статьи «Является ли стоицизм полезной философией для современного мира?».
Античные стоики верили в цикличность вселенной, нежели в её строгую вечность. Согласно философии античных стоиков в конце времён вселенная будет полностью уничтожена пожаром, который известен под названием ἐκπύρωσις (ekpýrōsis). Затем, как только вселенная будет поглощена огнём, она возродится в том самом виде, в котором существовала изначально в ходе захватывающего космического события, известного, как ἀποκατάστασις (apokatástasis).
Античные стоики верили, что в данной вселенной история повторится вновь так, как это происходило бесконечное множество раз до этого. В каждой из этих новых итераций каждый человек, который жил в прошлой версии Вселенной, будет перерождён так же, как и раньше, проживёт такую же жизнь, как и в прошлой Вселенной и умрет так же, как и в прошлой версии вселенной.
Исходя из стоической философии этот бессрочный цикл огня и перерождений продолжается бесконечно и будет продолжаться дальше. Каждый человек, который когда-либо существовал, уже жил и умирал бесконечное количество раз, и также будет рождён и умрёт ещё большее количество раз в будущем, и каждый раз в новой вселенной.
Из статьи «Является ли стоицизм полезной философией для современного мира?».
Forwarded from Salve, Latina! Латынь и философия античности
🎭 Актёрам Древнего Рима жилось гораздо хуже, чем нынешним. Тогда эта профессия считалась презренной – сродни занятиям проституцией или сводничеством. А те, кто всё же выбирал её, «лишались чести, присущей остальным гражданам» (Августин, «О граде Божьем», II, 13).
✖️ Такие люди не имели права состоять ни в одной трибе, не могли служить в войске, ограничивались и в других правах (Тит Ливий, «История Рима от основания города», VII, 2, 12). За исключением, впрочем, ателлан – о них потом ещё расскажем.
✏️ Макробий («Сатурналии», II, 7, 2-9) рассказывает забавную историю, показывающую отношение римлян эпохи поздней республики к актёрам. Цезарь решил публично унизить, видимо, сильно бесившего его Децима Лаберия (римского всадника, автора произведений для мимов, известного своим свободомыслием) и настоятельно попросил его выйти на сцену и прочитать свои стихи. И даже предложил 500 тысяч сестерциев за такой позор. Нравится, не нравится, читай, моя красавица а кто посмеет отказать Цезарю? Лаберий отказать не смог, но не удержался от колкостей и выступил с весьма откровенными виршами в его адрес. Великодушный Цезарь потом снова возвёл его в сословие всадников, отдал обещанные деньги и никак не преследовал. Так что дальше Либерий жил спокойно и даже пережил Цезаря. Happy end.
⭐️ Позже, в императорский период, общее отношение к актёрской профессии принципиально не изменилось, однако, как всегда, не всё было так однозначно. Видимо, слава и популярность некоторых звёзд сцены были настолько велики, что нередко представители «золотой молодёжи» были готовы ради неё лишиться своего положения и привилегий. Неоднозначно было на этот счёт и в головах римских правителей.
🤡 Ревнитель (по крайней мере, на словах) традиционных ценностей Тиберий отправил молодых актёров в турне по городам и весям империи, выслав из Рима (Светоний, «Жизнь 12 цезарей, Тиберий», 35).
🌀 Сумасбродный Калигула относился к актёрам уже более благосклонно, некоторых даже приближал к себе, например, знаменитого Мнестера, которого позже казнил Клавдий за связь с его темпераментной женой Мессалиной.
👑 Нерон, известный поклонник Мельпомены, видимо, тоже был лишён предрассудков в духе Катона, т.к. не только выступал сам, но и приобщал к театральному искусству представителей знатных родов, заставляя их также выступать на сцене. Наверное, уже бесплатно.
🤢 Ещё один пример отношения римлян к актёрам приводится в «Жизнеописаниях Августов» в биографии Гелиогабала (218-222 н.э.), который назначил префектом претория плясуна, что вызвало сильное недовольство гордых преторианцев и их восстание («Scriptores historiae Augustae», XVII, 12). Как известно, Гелиогабал тоже прожил очень ярко, но недолго.
💬 В следующий раз поговорим о видах актёров и про их театральный реквизит.
Salve, Latina!
🔜 #SL_cultura
Salve, Latina!
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Мы не можем знать всё сами, поэтому ежедневно решаем, кому доверять. Это порождает эпистемическую несправедливость, когда мы проявляем гипердоверие к одним источникам и радикальную подозрительность к другим вне зависимости от того, что именно они хотят нам донести. Вместе с Михаилом Хортом мы разбираем эпистемическую несправедливость как философский концепт и коварное явление нашей жизни.
https://youtu.be/EMDHEzeSYK4?si=_YGHNj1JwK1lqO9E
Степень коварства такова, что с эпистемической несправедливостью может быть связана даже шаурма. Как же так? 50:46.
https://youtu.be/EMDHEzeSYK4?si=_YGHNj1JwK1lqO9E
Forwarded from SILLAGE
Современные костюмы – массовая униформа для офисных работников – это бледная тень моделей прошлого. Вашему вниманию представляю работы Джорджио Армани из 90-х. Современная «тихая роскошь» и «old money» нервно курят в сторонке.
Девяностые, во многом, про минимализм. Схожий вектор мысли был у Маржела в Hermes, когда он делал одежду, которую сейчас носили бы «бежевые мамы». Видно и влияние японцев.
Делая ресерч по теме прочитал в англоязычных материалах, что винтажного Армани там очень даже уважают и активно за ним охотятся. Эти струящиеся и мягкие оверсайз силуэты отлично смотрятся и сегодня. В принципе, что то отдаленно похожее есть и у нас в Ushatava или даже в 12Storeez.
Девяностые, во многом, про минимализм. Схожий вектор мысли был у Маржела в Hermes, когда он делал одежду, которую сейчас носили бы «бежевые мамы». Видно и влияние японцев.
Делая ресерч по теме прочитал в англоязычных материалах, что винтажного Армани там очень даже уважают и активно за ним охотятся. Эти струящиеся и мягкие оверсайз силуэты отлично смотрятся и сегодня. В принципе, что то отдаленно похожее есть и у нас в Ushatava или даже в 12Storeez.
В последние годы обеспокоенность стремительным прогрессом технологий и их возможным влиянием на права и свободы человека заметно усилилась. Особенно пристальное внимание исследователей привлекают нейротехнологии и искусственный интеллект (ИИ), развитие которых, помимо всего прочего, сопровождается все большей точностью и объемом данных, собираемых о человеке, а также совершенствованием методов их анализа. Эти процессы открывают не только новые возможности, но и порождают риски — от усиления цифрового надзора до более изощренных форм манипуляции поведением и предпочтениями пользователей в онлайн-пространстве.
Современные достижения в области исследований мозга и ИИ позволяют собирать большой объем личной информации, которая раньше казалась недоступной для получения. Уже сегодня с помощью электроэнцефалографии (ЭЭГ), электромиографии (ЭМГ) и других нейротехнологий можно извлекать данные о мозговой активности, которые раскрывают, что человек чувствует, о чем думает, какими психическими расстройствами страдает и даже какие он имеет политические взгляды и сексуальную ориентацию. Такая информация обладает высокой ценностью для коммерческих и государственных структур, поэтому вполне вероятно, что в ближайшем будущем как инвазивные, так и неинвазивные методы сбора этих данных станут повсеместной практикой.
По мнению многих специалистов, то, как такие данные коллекционируются и используется — большая проблема, требующая немедленного решения. Одни исследователи обращают внимание на то, что сбор конфиденциальной информации о человеке усиливает потенциал для государственного надзора и эксплуатации на рабочем месте. Так, профессор права и философии Нита Фарахани в своей недавней книге «The Battle for Your Brain: Defending the Right to Think Freely in the Age of Neurotechnology» отмечает, что доступ к мозговой активности сотрудников, который некоторые компании уже имеют, создает для работодателей беспрецедентные возможности ужесточения практик отслеживания продуктивности и KPI, делая рынок труда еще менее гуманным. Кроме этого, Фарахани подчеркивает, что собранные данные могут стать основной для дискриминационной и надзорной политики даже в демократических странах.
Другие исследователи делают акцент на том, что развитие нейротехнологий в сочетании с прогрессом ИИ и ростом объема собираемых данных усугубляют и без того широко критикуемые практики онлайн-манипуляций. Например, профессор этики ИИ и нейронауки Марчелло Иенка в статье «On artificial intelligence and manipulation» показывает, что создание информационных пузырей, фейковые аккаунты и боты, распространение сенсационного и вызывающего контента, платформенная модерация и многое другое являются доступными практиками манипуляции, которые используются как пользователями, так и самими компаниями, оставаясь слабо регулируемыми на законодательном уровне. Кроме того, в последние годы серьезную озабоченность вызывает вопрос об аддиктивном потенциале социальных сетей, сопряженный с их негативным влияниям на ментальное здоровье, что также критически важно в данном контексте, ведь чем лучше компании с помощью данных понимают поведенческие особенности человека, тем эффективнее они могут удерживать его внимание на платформе, используя персонализированные и манипулятивные механизмы вовлечения.
Из статьи «Нейроправа и когнитивная свобода».
Современные достижения в области исследований мозга и ИИ позволяют собирать большой объем личной информации, которая раньше казалась недоступной для получения. Уже сегодня с помощью электроэнцефалографии (ЭЭГ), электромиографии (ЭМГ) и других нейротехнологий можно извлекать данные о мозговой активности, которые раскрывают, что человек чувствует, о чем думает, какими психическими расстройствами страдает и даже какие он имеет политические взгляды и сексуальную ориентацию. Такая информация обладает высокой ценностью для коммерческих и государственных структур, поэтому вполне вероятно, что в ближайшем будущем как инвазивные, так и неинвазивные методы сбора этих данных станут повсеместной практикой.
По мнению многих специалистов, то, как такие данные коллекционируются и используется — большая проблема, требующая немедленного решения. Одни исследователи обращают внимание на то, что сбор конфиденциальной информации о человеке усиливает потенциал для государственного надзора и эксплуатации на рабочем месте. Так, профессор права и философии Нита Фарахани в своей недавней книге «The Battle for Your Brain: Defending the Right to Think Freely in the Age of Neurotechnology» отмечает, что доступ к мозговой активности сотрудников, который некоторые компании уже имеют, создает для работодателей беспрецедентные возможности ужесточения практик отслеживания продуктивности и KPI, делая рынок труда еще менее гуманным. Кроме этого, Фарахани подчеркивает, что собранные данные могут стать основной для дискриминационной и надзорной политики даже в демократических странах.
Другие исследователи делают акцент на том, что развитие нейротехнологий в сочетании с прогрессом ИИ и ростом объема собираемых данных усугубляют и без того широко критикуемые практики онлайн-манипуляций. Например, профессор этики ИИ и нейронауки Марчелло Иенка в статье «On artificial intelligence and manipulation» показывает, что создание информационных пузырей, фейковые аккаунты и боты, распространение сенсационного и вызывающего контента, платформенная модерация и многое другое являются доступными практиками манипуляции, которые используются как пользователями, так и самими компаниями, оставаясь слабо регулируемыми на законодательном уровне. Кроме того, в последние годы серьезную озабоченность вызывает вопрос об аддиктивном потенциале социальных сетей, сопряженный с их негативным влияниям на ментальное здоровье, что также критически важно в данном контексте, ведь чем лучше компании с помощью данных понимают поведенческие особенности человека, тем эффективнее они могут удерживать его внимание на платформе, используя персонализированные и манипулятивные механизмы вовлечения.
Из статьи «Нейроправа и когнитивная свобода».