Оперное пение слишком напористо, оно как психоделическая атака. Один раз, зимой. Мы пошли на оперу. Полный зал, все торжественно. Началось представление. Что со мной случилось? Да, полились слезы, это был катарсис. Такой кондовый аристотелевский катарсис. Как у древних греков на склоне акрополя. Ждешь вкрадчивости, тактичного введения в историю, а тут к тебе подбегают и сдирают кожу, заполняя всю слышимость то ли чудесным, то ли ужасным звучанием. Если бы все закончилось за пять минут, я бы выбежал из этого здания и макнул голову прямо в сугроб, признавая, что это был самый сильный спектакль, что видел в жизни. Но дальше все продолжилось. Еще четыре часа. И это было изнурительно так, что слезы почти лились, но не от умиления или восторга, а от невозможности там быть. Тебя привязали к стулу и принялись в лицо прекрасно орать. К такой культуре надо привыкнуть, а если не привык, это становится дикой пыткой.

(Возможно, от тебя скрывают правду не корыстно, а потому, что берегут. Ну, и еще не знают, что сказать. Все тебя успокаивают.)
Написал самую лучшую свою пьесу. Единственная пьеса, которая будет открыто опубликована. В январе-феврале выйдет спектакль, а потом можно будет ее опубликовать. Эдуард Петрович сможет с ней поработать, к примеру. Или темные филологи. (Темное мышление – это то, что происходит в предсонных состояниях, там свои причины и вдохновения, они часто растворяются, когда дергаешься и возвращаешься в чистое сознание. Темная филология – там же. Она как раз становится похожей на детектив. Ты бредешь на ощупь, без фонарика, распутывая на ходу появляющиеся связи. Распутывать получается лишь с закрытыми глазами, открываешь их – и все испаряется. )

Нам прислали столько заявок, что вообще. И все настолько крутые, что вообще. И вообще это кайф, что наш движ так радует людей и люди хотят поработать. Но я сейчас в колодце. В колодце. Отсюда видны звезды, был не в состоянии даже прочесть письма, поэтому доверился хореографам — они посмотрели и позвали кого-то. Мы скоро снимем фильм про танцы. Быстро, на угаре, про всех этих странных людей, что тренируются днями, закручиваются в своих руках, подпрыгивают, приземляются на спины и каким-то чудом выживают. Вчера познакомился с самыми крутыми брейкерами, с какими-то уникумами вообще, чисто такими на движе — мы скоро все соберемся, возьмем камеру и зафигачим кино. Танцевальный артхаус, чистый как слеза, танцоры-тигры, Багх Бахадур по-русски. Только так.

Ф.Г., разбирая универсальные грамматики, отмечает ситуации детей-аутистов, говорящих на своем языке, при этом, прекрасно понимающих, что им говорят окружающие. Но вместо того, чтобы принимать язык окружающего мира, они предлагают миру свой. Затем происходит ломка: мир не принимает этот внутренний язык, додавливает, скручивает, ломает волю, приходится принять язык мира, слить его со своим мышлением. Они проигрывают войну за язык. Следующее поражение приходит в войне за текст. Множественные миры, записанные в тетрадях, оказываются неинтересны вовне, мир предлагает написание иного текста, объясняет, как нужно это делать. Не плодить однообразные рисунки, а идти по принятым канонам. Люди-знаки, люди-рупоры добродушно кивают, направляют туда, где можно выжить. Поражение в войне за карту [и за представления о пространстве] уже не столь заметно и менее травматично, если ты разумно говоришь и пишешь, и при этом странно рисуешь или обозначаешь местность, мир вряд ли будет тебя репрессировать, просто намекнет, что лучше запомнить номера домов, направления движения, маршруты автобусов. — ИК.

Сейчас мы показываем наше кино.

был на таком мероприятии. Темный зал с колоннами, человек сто, половина из которых совершала странные движения. Нас было трое, три судьи, вместе со мной именитые танцоры-хореографы. Нам нужно было отобрать сначала тридцать, затем двенадцать, затем троих. Меня почему-то позвали судить чужие танцы и перемещения. Гремела музыка, люди извивались, прыгали, а некоторые весьма изящно танцевали. Иногда подходили к микрофону и пели или издавали звуки, похожие на голоса чаек. Это было похоже на сон, казалось, что вот-вот открою глаза и увижу белый потолок или деревья за окном. Не было, кстати, никакой тревожности – благостная атмосфера какого-то телесного созидания. Не так просто было отделить серьезных танцоров от тех, кто просто пришел поваляться в лучах. Потом я их долго расспрашивал про жизнь, стремления и мечты. И благодарил за этот опыт. Некое благостное дионисийство с легкими сектантскими ощущениями.

В 14 лет мне подарили книгу «Рождение трагедии из духа музыки». Это к слову о дионисийстве. Решил сейчас перечитать.

«Зачарованность есть предпосылка любого драматического искусства.»

“Сияющие пятна, исцеляющие взор, измученный ужасами ночи.»

«Музыка—это язык, который способен к бесконечному означиванию.» (это не оттуда)

(и еще о природе речитатива)

Гремучий текст. Он мне не намного понятнее, чем в 14 лет.

Это был удивительный вечер. В Чунаре, на берегу Ганги. К нам пришли полицейские с дубинами, им надо было бегать и отгонять залетающих поглазеть местных призраков – но они отгоняли не злобно, а с хохотом, как будто играли с ними в привычную игру. В воздухе что-то звенело, Девочка приехала из Варанаси, она очень волновалась. Подходил к ней много раз и говорил чинта мат каро, арам се арам се, дхире-дхире, тхик хэ? Шуру каро: саб апни маа ко кхожте хейн, лекин... Она начинала говорить снова, сбивалась. А Саша плакала – не из-за того, что нужно было это делать по роли, а просто так. И было ощущение такое, что мы «в простоте и богоугодной искренности, не по плотской мудрости» – происходило что-то действительно благодатное и чистое. Искры, мотыльки, звенящая тишина, далекий хохот – все нежное и странное.

Ночью на Старте, по мотивам.

«Мост находился чуть выше дорожек, ведущих на вокзал. Эти дорожки открывались как детальные и прописанные полотна. Говорить «в один момент» здесь не стоит. Все люди поменялись. Мужчины стали собаками, а женщины лисицами. И это не вызвало никакого удивления, показалось, что так было всегда. Они ныряли в память, выныривали обратно. У собак и лисиц разное устройство движения. И еще выстроено напряжение между собой. Они соединены нитями, похожими на линии электропередач. На эти нити нанизываются взаимоотношения. Вообще, это идеальная точка для обзора. Отсюда видно все.

Квартиры стали пустыми из-за карт, из-за того, что я тогда связал адреса с картами. Все их содержание притаилось, чтобы я его не углядел. Карты — это пустоты, и раскладывая их ничего кроме перемещения пустот нельзя уловить. А я ничего не умею, и ничего из себя не представляю. Занимался только развитием памяти и крутил в руках карточки. И еще думал о происходящем. Иные интонации появлялись вместе с песнями на английском языке. Надо было учить языки, раз есть хорошая память. Не заметил, как стал проговаривать все это вслух. Про собак и лисиц было про себя или уже вслух? Ласло стоял и внимательно слушал.
Такое уже было. Что-то про причины. Как они собираются на ложке из пузырьков.

Извилистое и роскошное небо собралось и сжалось. Я ощутил страх. А дальше случилось совсем дикое. Лисицы остановились и спросили меня видом, хочу ли я секса. Вскоре стало понятно, что сейчас появится воронка, в которую всех нас засосет. И в ней не будет никакого дна, просто кружение и тошнота. Спросил Ласло, неужели ему не страшно, ведь нас сейчас не станет.»

Привет Дэвиду Линчу мы отправили во второй серии, в сцене с сектантами. Даша была знакома с Линчем и не просто знакома, а он ее посвятил в трансцедентальную медитацию, дал мантру и та черная майка из сцены со схемой ТМ – от него. Мы хотели послать ему эту сцену, когда сделаем фильм, просто как добрый привет, но не успели.

Низкий поклон вам, дорогие, за всю эту поддержку и тепло. Это тепло теплее жаркого лета. Дождались лета... Такое принятие нашего движа со стороны разных-разных людей, такая чувственность — это больше, чем то, о чем мечталось, когда мы все это затевали. Мы еще постараемся, еще что-нибудь сделаем и покажем. Еще раз, поклоны, дорогие, офигенно, все же получилось.

Чтение классики на сцене может происходить далеко не через перенесение сюжета. Известный текст может звучать определяющим фоном или проявляться как общее «узнавание». Фабула происходящего может быть совсем иной-иной, и узнавание будет приходить от очевидных ассоциаций-соединений – близко к тому, как это происходит в мышлении – через вспышки ускользающих образов, через ритмы и мелодичности.

О.Г. прислал отрывок из Глинки «похищение и сон» из «Руслана и Людмилы». Похоже на панихидное пение, какое-то проваливание. И нечто, не имеющее дна.

Утром листал книги Аникста по теории драмы.

Со стороны работы по эстетике выглядят руководством для кукольного театра. Все очевидно и уже сказано. Здесь, видимо, кроется нечто. Оно очевидно, пока не соприкасается с практикой, пока ты не оказываешься в той самой комнате с балконом, с диваном, на котором сидит зритель. Он сидит, смотрит и ждет. Он внимательно выслушает все, что ты ему расскажешь.

Все эти дома... Можно подойти к любому подъезду, подняться на любой этаж, зайти в любую квартиру. Там будет сидеть человек на ковре и играть с бездной. Обычная жизнь. Бездна висит посреди комнаты, а он ее трогает пальцем как дрожащий холодец. Он увидит вас и скажет «закройте дверь, ничего тут не происходит». Короче, опыта хватает почти всем, но не у всех есть язык и желание обо всем этом рассказывать, а тем более облекать в форму спектакля.

Сегодня, 8 августа, во всем мире отмечается замечательный праздник — День кота. От лица литераторов и книгоиздателей поздравляем с ним всех вас: без кота и жизнь не та. С уважением, «Коммон Плейс».

День кота уже через четыре дня. Всего четыре дня нас отделяют.

Вы знаете, как я отношусь к ремиксам советских фильмов. Если кратко — очень плохо. Но ремикс (или ремейк — один фиг) этого артхауса снял бы https://www.youtube.com/watch?v=-FjWhAmW-so с Аллой Пугачевой в Юрмале. Жаль, она не согласится, да и меня туда никто не пустит. Такая получилась бы русская хтонь, можно было бы умываться ею как родниковой водой. Или хватать свет от экрана и мазать лицо, Но ничего. Мы снимем кое-что еще лучше.

Просто посмотрите на этих людей https://www.youtube.com/watch?v=phSWsqCpAaw

Следующей ночью на Старте выйдет шестая, предпоследняя, самая артхаусная серия.

Звездолет, Тарковский и черная вода. Игра в похороны. Волшебный новый год с танцующими снегурочками. Интоксикация пустотами. Само собой просмотр прогноза погоды в психиатрической больнице. Алхимическая свадьба и водопад.

В кабинете Эдуарда Петровича виcит легендарная картина Лобанова и картина Вельфли. На столе томики Юнга и Бердяева. Все как в жизни.