в описании мне бросились в глаза яркие слова "пираты", "Мадагаскар", "либерталия", сразу напомнившие о трогательных призрачных лемурах и таких же призрачных шансах на свободу. но Гребер все же академик, поэтому большая часть книжицы — этнография малагасийцев + пиратские истории. с другой стороны, он же известный анархист, так что с первых страниц выливается бочка насмешливой желчи над европоцентризмом, колониализмом и, разумеется, просвещением как результатом сложения двух предыдущих слагаемых, ставшим пейоративом в лексиконе оного. отсюда кажется забавным лейтмотив, проводимый осторожно, но настойчиво, который обязывает показать общество до и во время конфедерации Бецимисарака в качестве прогрессивного, не учтенного европейскими философами деятельного участника просвещения. все ещё оставаясь пленником романтического анархизма, хотя, отдадим должное, не отступая от академической "непредвзятости", Гребер описывает быт и традиции аборигенов так: межплеменные войны были, но немногочисленные и выступают они как способ перераспределения ресурсов, ссылаясь на антигосудартсвенную теорию Пьера Кластра; женщины, конечно, такой же токен обмена, как и в других обществах, но сексуальные свободы, право на месть и даже возможность распоряжаться награбленным пиратами-мужьями у них были [стоит заметить, что наибольший рост по социально-экономической лестнице у этих женщин достигался посредством их детей от пиратов, которые в дальнейшем составляли своего рода аристократию чужаков, обособленную группу зана-малата; т.е. женщины все так же добиваются власти с помощью матки, как то было в ветхом завете или во фрейдовском мифе]; были также и работорговцы, но они не столь многочисленны, как среди законопослушных англичан, голландцев, французов and so on, and so on.
понятно, что здесь делается попытка найти эмансипаторный потенциал просвещения, которое очернило себя разрастанием авторитаризма, и что Гребер хочет постфактум сравнить сей проект с памятью об эгейских пиратах, заложивших идею демократии, уже будучи полноценными греками в полисах. целенаправленно или нет он при этом вытесняет те же отрицательные черты общества у малагасийцев, которые яростно подчеркивает в буржуазном социуме Европы.
понятно, что здесь делается попытка найти эмансипаторный потенциал просвещения, которое очернило себя разрастанием авторитаризма, и что Гребер хочет постфактум сравнить сей проект с памятью об эгейских пиратах, заложивших идею демократии, уже будучи полноценными греками в полисах. целенаправленно или нет он при этом вытесняет те же отрицательные черты общества у малагасийцев, которые яростно подчеркивает в буржуазном социуме Европы.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
хочу заметить, что Париж сейчас — проклятое место. за два дня до ареста Дурова оказался в дурке Боря Клюшников (за 4 дня были потрачены 400к рублей). впервые за век в Сене кто-то плавал и затем выблевал свои кишки. снова жгут синагоги. Ален Делон помер в конце концов.
воистину Бренер прав: Франция — дом терпимости
воистину Бренер прав: Франция — дом терпимости
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
От дестигматизации до медикализации страдания.
Автором теории нейроразнообразия является австралийский социолог Джуди Сингер (потомственно больная РАС), выпустившая сборник статей под названием “disability discourse”, посвященный различным аспектам жизни с инвалидностью вследствие психического расстройства. После данной работы появилось и движение за права аутистов и всех им сочувствующих (разумеется, в русле общего развития борьбы за права маргинализованных групп). Основным тезисом книги являлось утверждение, что аутизм не должен быть медикализирован и тем более патологизирован, ибо это лишь вариация нейро-статуса, а единственная инвалидность, которая сопровождает это состояние, инвалидность социальная. Кроме расстройств аутистического спектра сюда же добавляются и другие нарушения в рамках психического дизонтогенеза: СДВГ, дислексия, дисграфия, синдром неспособности к обучению, для наиболее же радикальных представителей психоактивизма вариацией нормы является любая категория из dsm, включая тяжелую органику.
Между дестигматизацией и популяризацией. В то время как студенту первого курса на любом факультете психологии или психиатрии начинают продвигать словесную форму «человек, страдающий расстройством шизофренического спектра», для дискурса разнообразия существует только «шизофреник» — ярлык, должный определять личность в целом. Так же различаются и методы борьбы со стигмой: специалист, занимающийся, например, реабилитацией психически больного, старается компенсировать и сгладить наиболее дисфункциональные черты личности настолько, чтобы отсылка к расстройству в обществе перестала быть необходимой; человек, живущий в парадигме разнообразия (уродливом наследнике антипсихиатрии), считает себя обязанным отстаивать существование себя-с-диагнозом как часть человеческой экосистемы, в которой место должно быть отведено представителю каждого «нейротипа». На моих глазах произошла трансформация «психоактивизма»: от борьбы с нечеловеческими условиями содержания в ПНИ мы перешли к печатанию мерча с лозунгами «bpd is sexy» и «hot girls have adhd».
В контексте данной проблемы стоит затронуть и другую, более масштабную, которую психологи Фоулкс и Эндрюс назвали инфляцией распространенности. Она отражает рост проблем психического характера при повышении осведомленности о таковых. Иначе говоря, тотальное психообразование, на которое возлагалось столько надежд, лишь усугубило проблему, в частности увеличились обращения по поводу депрессии, тревожности, РПП и самоповреждения. Согласное гипотезе инфляции распространенности, существует цикл, в котором рост репрезентации пси-проблем (больше 10 тысяч результатов по запросу «травма») приводит к увеличению усилий по повышению осведомленности в сфере, что в свою очередь помогает в распознании симптомов или, что встречается чаще, ведет к чрезмерной интерпретации дистресса как признаков болезни, и отсюда уже и повышение обращений к специалистам. И если культурологи и социологи уже с 10-х годов пишут о «психиатризации» негативного опыта, то для психологов появление такого социального симптома еще ново.
Примечательна здесь и стратегия экспансии биг фармы, которая не только способствуют повышению диагностируемости тех или иных расстройств, но и в целом распространяет версию о возможности излечения любой душевной невзгоды, будто ни одна боль существования не должна очернять бытие человека. Настоящий конспиролог знает, какие теории выдуманы на потеху толпе и городским дурачкам, а какие настоящие. С одной стороны, мы имеем диагностический ярлык, выполняющий функцию самосбывающегося пророчества и загоняющий индивида в ситуационный круг, полный бессмысленных руминаций, с другой — цветастые таблетки с красивыми названиями, многие из которых стоит пить курсами — мягкий эвфемизм для слова «пожизненно», с третьей — психотерапия, редко приводящая к чему либо, кроме как к расцвету наслаждения от обладания новым типом (психотерапевтической) речи.
Таково в итоге прекрасное недалекое будущее — хроническое состояние дезаффектации без боли и страданий, но и без желания.
Автором теории нейроразнообразия является австралийский социолог Джуди Сингер (потомственно больная РАС), выпустившая сборник статей под названием “disability discourse”, посвященный различным аспектам жизни с инвалидностью вследствие психического расстройства. После данной работы появилось и движение за права аутистов и всех им сочувствующих (разумеется, в русле общего развития борьбы за права маргинализованных групп). Основным тезисом книги являлось утверждение, что аутизм не должен быть медикализирован и тем более патологизирован, ибо это лишь вариация нейро-статуса, а единственная инвалидность, которая сопровождает это состояние, инвалидность социальная. Кроме расстройств аутистического спектра сюда же добавляются и другие нарушения в рамках психического дизонтогенеза: СДВГ, дислексия, дисграфия, синдром неспособности к обучению, для наиболее же радикальных представителей психоактивизма вариацией нормы является любая категория из dsm, включая тяжелую органику.
Между дестигматизацией и популяризацией. В то время как студенту первого курса на любом факультете психологии или психиатрии начинают продвигать словесную форму «человек, страдающий расстройством шизофренического спектра», для дискурса разнообразия существует только «шизофреник» — ярлык, должный определять личность в целом. Так же различаются и методы борьбы со стигмой: специалист, занимающийся, например, реабилитацией психически больного, старается компенсировать и сгладить наиболее дисфункциональные черты личности настолько, чтобы отсылка к расстройству в обществе перестала быть необходимой; человек, живущий в парадигме разнообразия (уродливом наследнике антипсихиатрии), считает себя обязанным отстаивать существование себя-с-диагнозом как часть человеческой экосистемы, в которой место должно быть отведено представителю каждого «нейротипа». На моих глазах произошла трансформация «психоактивизма»: от борьбы с нечеловеческими условиями содержания в ПНИ мы перешли к печатанию мерча с лозунгами «bpd is sexy» и «hot girls have adhd».
В контексте данной проблемы стоит затронуть и другую, более масштабную, которую психологи Фоулкс и Эндрюс назвали инфляцией распространенности. Она отражает рост проблем психического характера при повышении осведомленности о таковых. Иначе говоря, тотальное психообразование, на которое возлагалось столько надежд, лишь усугубило проблему, в частности увеличились обращения по поводу депрессии, тревожности, РПП и самоповреждения. Согласное гипотезе инфляции распространенности, существует цикл, в котором рост репрезентации пси-проблем (больше 10 тысяч результатов по запросу «травма») приводит к увеличению усилий по повышению осведомленности в сфере, что в свою очередь помогает в распознании симптомов или, что встречается чаще, ведет к чрезмерной интерпретации дистресса как признаков болезни, и отсюда уже и повышение обращений к специалистам. И если культурологи и социологи уже с 10-х годов пишут о «психиатризации» негативного опыта, то для психологов появление такого социального симптома еще ново.
Примечательна здесь и стратегия экспансии биг фармы, которая не только способствуют повышению диагностируемости тех или иных расстройств, но и в целом распространяет версию о возможности излечения любой душевной невзгоды, будто ни одна боль существования не должна очернять бытие человека. Настоящий конспиролог знает, какие теории выдуманы на потеху толпе и городским дурачкам, а какие настоящие. С одной стороны, мы имеем диагностический ярлык, выполняющий функцию самосбывающегося пророчества и загоняющий индивида в ситуационный круг, полный бессмысленных руминаций, с другой — цветастые таблетки с красивыми названиями, многие из которых стоит пить курсами — мягкий эвфемизм для слова «пожизненно», с третьей — психотерапия, редко приводящая к чему либо, кроме как к расцвету наслаждения от обладания новым типом (психотерапевтической) речи.
Таково в итоге прекрасное недалекое будущее — хроническое состояние дезаффектации без боли и страданий, но и без желания.