Понравился пост Славы Швец про историю пурпурного цвета:
"Когда, например, мы читаем "император вышел к ним в пурпурной тоге" - то какой именно цвет мы представляем?
Или когда англичанин и итальянец вместе стоят в магазине тканей и просят три метра пурпурного шелка - они просят одно и то же? Скорее всего - нет, они просят два разных цвета.
Но придется начать издалека.
Представим, что вы приходите в любую римскую парикмахерскую и попросите покрасить вас в блондина/блондинку.
Вам тут же вынесут огромный альбом с оттенками от практически бело-платинового до того, что мы привыкли называть "светлый шатен". И договариваться придется, показывая пальцем и называя номер краски. Ведь в мире, в котором вокруг в основном вокруг ходят одни брюнеты, любой человек, чьи волосы хоть немного светлей - уже блондин. Язык слабо передает нюансы, приходится пальцем показывать или использовать очень много слов.
И наоборот - в мире светловолосых людей придется договариваться о темных цветах буквально на пальцах.
(Тут в пост вбегают и выбегают жители Севера и их миф, согласно которых существует целый словарь для разных оттенков снега).
То же самое происходит со всеми историческими словесными описаниями цвета. Приходится держать в голове, в каком мире живет автор - что он может знать про цвет, к чему привык и что видел.
А еще в случае с пурпурным (да и другими цветами) всегда надо думать и про технологию.
Пурпурный цвет получают из моллюсков иглянок (bolinus brandaris). На окраску килограмма шерсти или шелка их понадобятся десятки тысяч. Очень дорогое производство - ныне цена ткани за метр выражалась бы четырех-пятизначных цифрах. Долгое время в античности лучшим считался пурпур из Тира - краска не выцветала после стирки.
Как можно сразу догадаться - в разных местах производства пурпура цвет его будет отличаться, просто потому что моллюски будут разными и технологии - тоже.
Будет цвет меняться и со временем - когда технологию сначала будут совершенствовать, а потом - когда ее будут забывать.
Поэтому бордовый римских фресок, бордово-фиолетовый, фиолетовый (и даже синий и коричневый) византийских мозаик - это все тот же пурпур. Его передавали по мере сил - зависит от того, к какому пурпуру привык автор фрески или мозаики и как он преодолел технические ограничения (подобрал краску из тех, что были доступны).
Ну и отдельно забавно, что до сих пор на разных языках "пурпурный" - это совершенно разные цвета, но тут в один пост не уложиться.
Поэтому когда вы видите изображения людей в коричневом, синем, лиловом, бордовом или бордово - красном - это автор так доносит до нас важность персонажа. И приходится держать в голове - кто автор, какой век, Рим или Византия (да и еще массу всего) - чтобы прочитать правильно изображение.
А уж если мы читаем про пурпурный плащ в первом веке - то тут вообще разгул для вариантов и фантазии."
"Когда, например, мы читаем "император вышел к ним в пурпурной тоге" - то какой именно цвет мы представляем?
Или когда англичанин и итальянец вместе стоят в магазине тканей и просят три метра пурпурного шелка - они просят одно и то же? Скорее всего - нет, они просят два разных цвета.
Но придется начать издалека.
Представим, что вы приходите в любую римскую парикмахерскую и попросите покрасить вас в блондина/блондинку.
Вам тут же вынесут огромный альбом с оттенками от практически бело-платинового до того, что мы привыкли называть "светлый шатен". И договариваться придется, показывая пальцем и называя номер краски. Ведь в мире, в котором вокруг в основном вокруг ходят одни брюнеты, любой человек, чьи волосы хоть немного светлей - уже блондин. Язык слабо передает нюансы, приходится пальцем показывать или использовать очень много слов.
И наоборот - в мире светловолосых людей придется договариваться о темных цветах буквально на пальцах.
(Тут в пост вбегают и выбегают жители Севера и их миф, согласно которых существует целый словарь для разных оттенков снега).
То же самое происходит со всеми историческими словесными описаниями цвета. Приходится держать в голове, в каком мире живет автор - что он может знать про цвет, к чему привык и что видел.
А еще в случае с пурпурным (да и другими цветами) всегда надо думать и про технологию.
Пурпурный цвет получают из моллюсков иглянок (bolinus brandaris). На окраску килограмма шерсти или шелка их понадобятся десятки тысяч. Очень дорогое производство - ныне цена ткани за метр выражалась бы четырех-пятизначных цифрах. Долгое время в античности лучшим считался пурпур из Тира - краска не выцветала после стирки.
Как можно сразу догадаться - в разных местах производства пурпура цвет его будет отличаться, просто потому что моллюски будут разными и технологии - тоже.
Будет цвет меняться и со временем - когда технологию сначала будут совершенствовать, а потом - когда ее будут забывать.
Поэтому бордовый римских фресок, бордово-фиолетовый, фиолетовый (и даже синий и коричневый) византийских мозаик - это все тот же пурпур. Его передавали по мере сил - зависит от того, к какому пурпуру привык автор фрески или мозаики и как он преодолел технические ограничения (подобрал краску из тех, что были доступны).
Ну и отдельно забавно, что до сих пор на разных языках "пурпурный" - это совершенно разные цвета, но тут в один пост не уложиться.
Поэтому когда вы видите изображения людей в коричневом, синем, лиловом, бордовом или бордово - красном - это автор так доносит до нас важность персонажа. И приходится держать в голове - кто автор, какой век, Рим или Византия (да и еще массу всего) - чтобы прочитать правильно изображение.
А уж если мы читаем про пурпурный плащ в первом веке - то тут вообще разгул для вариантов и фантазии."
Раз уж начали про историю красок, вот еще интересный отрывок из статьи про битву индиго и синили, которую мы когда-то публиковали в бумажном «Коте»:
Название «индиго» происходит от латинского indicum — «краска из Индии». Есть много свидетельств использования индиго с древности, - например, окрашенные ткани из египетских гробниц возрастом 4500 лет.
Настоящий индиговый синий выделяют из бобовых растений рода индигофера, произрастающих в Индии и Юго-Восточной Азии. Падение Римской империи привело к нарушению торговых связей с поставщиками индиго, так что европейцам пришлось разработать технологию получения синили - синего пигмента из местного растения - вайды красильной. Химическое строение красителя, получаемого из вайды и индигоферы, одинаково, но в вайде его содержание гораздо ниже.
Время шло, Великий шёлковый путь и экспедиция Васко да Гамы снова сделали Индию ближе, и с XV века в Европе вновь появляется индиго, за который нужно было платить купцам полновесной золотой монетой. Импортный краситель не только способствовал оттоку золота из казны, но и грозил разорением местным производителям.
В Англии в поддержку отечественных красильщиков и политики импортозамещения сначала выступила церковь: индиго назвали «дьявольской краской» и запретили под страхом геенны огненной. Но синиль по насыщенности и стойкости уступала импортному аналогу, и церковный запрет то и дело нарушали ради обладания качественным товаром ещё при жизни.
В ряде случаев временно решить проблему помогали протекционистские меры, принимаемые на высшем уровне. Французский король Генрих IV, не жестокий и скорее любимый поданными, ввёл смертную казнь для красильщиков, использующих индиго. Правителю, пытавшемуся объединить всех христианских государей Европы, было, наверное, неуютно осознавать, что синий цвет его королевскому штандарту с белыми лилиями придаёт краска, изготовленная язычниками (современный политик-патриот тоже вряд ли обрадуется, увидев на сувенирах для избирателей маркировку Made in China).
Кроме того, переход с синили на индиго был крайне невыгоден казне. За индиго пришлось бы платить золотом, а неизбежное при переходе на привозной краситель разорение местных цехов снизило бы налоговые поступления. Генриху не хотелось просто так, без государственной надобности, разорять подданных. Ведь люди, которые «не вписались в рынок», становились самозанятыми — работниками ножа, топора и мушкета, ослабляя королевскую власть.
В других странах собственную красильную промышленность старались сохранить не репрессиями, а убеждением с понуждением. В Пруссии медикусы разъясняли горожанам, что ткань, окрашенная индиго, опасна для здоровья, а окрашенная синилью — совершенно безопасна. В Нюрнберге красильщики должны были ежегодно клясться, что не используют в ремесле индиго.
Запреты оттягивали повсеместный переход на индиго, но когда морские торговые пути прочно связали обитаемые части света, он таки вытеснил синиль. В XVII веке индиго стал основным товаром Голландской и Ост-Индской торговых компаний. Потребность в красителе возрастала, а вместе с ней увеличивалась площадь плантаций индигоферы, ее стали разводить в американских и африканских колониях.
К концу XIX века началась синтетическая революция в технологиях получения красителей. Первым синтезировал индиго немецкий химик Адольф фон Байер, а его производство наладила компания Badische Anilin und Soda Fabrik (тогда вряд ли кто-то мог предположить, что Баденская фабрика по производству анилина и соды станет крупнейшим в мире химическим концерном). На BASF индиго получали из нафталина. К 1920-м годам краситель уже только синтезировали.
Сейчас ежегодно производится 18 000 тонн индиго. BASF до сих пор выпускает около 40% всей продукции. Часть индиго получают уже не синтетически, а биосинтетически: генномодифицированные бактерии E. coli создают индиго из аминокислоты триптофана.
Большая часть получаемого индиго тратится на окраску джинсовой ткани. И скорее всего, это вещество сейчас находится где-то рядом с вами. Или прямо на вас.
Название «индиго» происходит от латинского indicum — «краска из Индии». Есть много свидетельств использования индиго с древности, - например, окрашенные ткани из египетских гробниц возрастом 4500 лет.
Настоящий индиговый синий выделяют из бобовых растений рода индигофера, произрастающих в Индии и Юго-Восточной Азии. Падение Римской империи привело к нарушению торговых связей с поставщиками индиго, так что европейцам пришлось разработать технологию получения синили - синего пигмента из местного растения - вайды красильной. Химическое строение красителя, получаемого из вайды и индигоферы, одинаково, но в вайде его содержание гораздо ниже.
Время шло, Великий шёлковый путь и экспедиция Васко да Гамы снова сделали Индию ближе, и с XV века в Европе вновь появляется индиго, за который нужно было платить купцам полновесной золотой монетой. Импортный краситель не только способствовал оттоку золота из казны, но и грозил разорением местным производителям.
В Англии в поддержку отечественных красильщиков и политики импортозамещения сначала выступила церковь: индиго назвали «дьявольской краской» и запретили под страхом геенны огненной. Но синиль по насыщенности и стойкости уступала импортному аналогу, и церковный запрет то и дело нарушали ради обладания качественным товаром ещё при жизни.
В ряде случаев временно решить проблему помогали протекционистские меры, принимаемые на высшем уровне. Французский король Генрих IV, не жестокий и скорее любимый поданными, ввёл смертную казнь для красильщиков, использующих индиго. Правителю, пытавшемуся объединить всех христианских государей Европы, было, наверное, неуютно осознавать, что синий цвет его королевскому штандарту с белыми лилиями придаёт краска, изготовленная язычниками (современный политик-патриот тоже вряд ли обрадуется, увидев на сувенирах для избирателей маркировку Made in China).
Кроме того, переход с синили на индиго был крайне невыгоден казне. За индиго пришлось бы платить золотом, а неизбежное при переходе на привозной краситель разорение местных цехов снизило бы налоговые поступления. Генриху не хотелось просто так, без государственной надобности, разорять подданных. Ведь люди, которые «не вписались в рынок», становились самозанятыми — работниками ножа, топора и мушкета, ослабляя королевскую власть.
В других странах собственную красильную промышленность старались сохранить не репрессиями, а убеждением с понуждением. В Пруссии медикусы разъясняли горожанам, что ткань, окрашенная индиго, опасна для здоровья, а окрашенная синилью — совершенно безопасна. В Нюрнберге красильщики должны были ежегодно клясться, что не используют в ремесле индиго.
Запреты оттягивали повсеместный переход на индиго, но когда морские торговые пути прочно связали обитаемые части света, он таки вытеснил синиль. В XVII веке индиго стал основным товаром Голландской и Ост-Индской торговых компаний. Потребность в красителе возрастала, а вместе с ней увеличивалась площадь плантаций индигоферы, ее стали разводить в американских и африканских колониях.
К концу XIX века началась синтетическая революция в технологиях получения красителей. Первым синтезировал индиго немецкий химик Адольф фон Байер, а его производство наладила компания Badische Anilin und Soda Fabrik (тогда вряд ли кто-то мог предположить, что Баденская фабрика по производству анилина и соды станет крупнейшим в мире химическим концерном). На BASF индиго получали из нафталина. К 1920-м годам краситель уже только синтезировали.
Сейчас ежегодно производится 18 000 тонн индиго. BASF до сих пор выпускает около 40% всей продукции. Часть индиго получают уже не синтетически, а биосинтетически: генномодифицированные бактерии E. coli создают индиго из аминокислоты триптофана.
Большая часть получаемого индиго тратится на окраску джинсовой ткани. И скорее всего, это вещество сейчас находится где-то рядом с вами. Или прямо на вас.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Глядя на закусывающего одуванчиками медведя, вспомнил, что рассказывал Тимур, мой проводник в Саяно-Шушенском заповеднике, проведший там целую жизнь и лично знакомый со всем местным зверьем:
- Наши медведи в основном травой питаются. Я три часа наблюдал за одним большим старым медведем. Он, как корова, все это время ходил и жрал траву, вообще не поднимал голову.
- А как же мед?
- Где ж его возьмешь? Иногда пасеки разоряют – от них запах сильный.
- А избы разоряли?
- Жилую – нет, а охотничьи лабазы и переходные избушки - сплошь и рядом. Все зависит от того, как ведет себя человек. Если человек свинья, то медведи не только избу разорят, они и его там сожрут. В естественных условиях медведь никогда не подойдет к человеку или к его жилью. Но был период, когда стало очень много медведей, началась бескормица, и они все избы охотничьи разбомбили. Приходишь на избу - крыша продавлена, печка переломана, все продукты съедены.
- Они что, консервы могут открывать?
- Конечно! Когда медведи привыкают к тому, что с запахом пищи соседствует запах жести, они идут именно на запах жести, ищут банки. А начинается все с того, что люди необожженные банки оставляют рядом с избой. Тушенку съели - и за борт, сгущенку - и за борт. Пустые банки нужно обжигать в печке или в костре, чтобы запаха пищи не было. Пища, которая издает резкий запах, привлекает любого зверя. Если медведи постоянно ходят по туристическим стоянкам, они привыкают и к присутствию человека, и к тому, что человек – это источник пищи.
- Наши медведи в основном травой питаются. Я три часа наблюдал за одним большим старым медведем. Он, как корова, все это время ходил и жрал траву, вообще не поднимал голову.
- А как же мед?
- Где ж его возьмешь? Иногда пасеки разоряют – от них запах сильный.
- А избы разоряли?
- Жилую – нет, а охотничьи лабазы и переходные избушки - сплошь и рядом. Все зависит от того, как ведет себя человек. Если человек свинья, то медведи не только избу разорят, они и его там сожрут. В естественных условиях медведь никогда не подойдет к человеку или к его жилью. Но был период, когда стало очень много медведей, началась бескормица, и они все избы охотничьи разбомбили. Приходишь на избу - крыша продавлена, печка переломана, все продукты съедены.
- Они что, консервы могут открывать?
- Конечно! Когда медведи привыкают к тому, что с запахом пищи соседствует запах жести, они идут именно на запах жести, ищут банки. А начинается все с того, что люди необожженные банки оставляют рядом с избой. Тушенку съели - и за борт, сгущенку - и за борт. Пустые банки нужно обжигать в печке или в костре, чтобы запаха пищи не было. Пища, которая издает резкий запах, привлекает любого зверя. Если медведи постоянно ходят по туристическим стоянкам, они привыкают и к присутствию человека, и к тому, что человек – это источник пищи.
Еще пара историй про медведей от Тимура (первый снимок я сделал как раз когда он одну из них рассказывал, а второй – у могилы его друзей, егерей, убитых браконьерами). Вообще Тимур - специалист по экотуризму и зверям «которые ниже колена» (диссер защищал о пищухе), но говорит, что с медведями встречался больше сотни раз.
- Почти всегда они в панике убегали. Медведи так боятся человека и собаку, что обделываются, убегая, - я много раз это видел. У Бориса Завацкого, опытнейшего из лесников, нашего учителя и главного «медведеведа» Красноярского края, выходила статья «250 встреч с медведем» в журнале «Охота и охотничье хозяйство». У него статистика такая: лишь 3% встреч заканчиваются проявлением агрессии, причем почти всегда это демонстративная агрессия, просто попытка испугать человека – медведь бросается навстречу, но в метре от тебя разворачивается и уходит.
- А бывают такие, которые не убегают?
- Однажды я с таким встретился. Поговорили и разошлись.
- О чем с медведем разговаривать?
- У животных первичный язык общения – это химия. Как бы вы себя ни вели, вы издаете специфические запахи - страха или уверенности, а для медведя нет лучшего сигнала, как с вами обращаться. Так что, в основном я говорил, а он стоял и слушал.
Тогда единственный раз в жизни я испугался очень серьезно. Сумерки уже наступили, я его боковым зрением увидел в кустах. Я эту тропу много раз проходил – и вдруг какое-то незнакомое пятно. Поворачиваюсь, а на уровне моей груди из кустов высовывается голова медведя, метрах в 15-ти от тропы. Я оглянулся пути отхода посмотреть, а он уже исчез. Ни шороха, ни звука, ни шевеления кустов. Я постоял, послушал – тишина, ну я и пошел дальше. Вокруг кусты, обзора никакого. Прошел метров триста, уже почти успокоился - и вдруг упираюсь в его задницу, в метре от меня, с хвостом, довольно длинным. А над огромной задницей холка возвышается, голова - выше моего роста. Сначала ушки завернулись назад, а потом медленно-медленно ко мне повернулась его огромная башка. Вполоборота, один глаз я только увидел, и нос. Я оцепенел, стою, не шевелюсь, не дышу - это вообще не я, меня тут нет. И он стоит, не двигается, одним глазом на меня смотрит.
Прошли секунды, а показалась - вечность. Если он захочет тебя прихлопнуть, ему достаточно махнуть лапкой. Но он отвернулся и так демонстративно поднял и растопырил заднюю лапу, словно показал мне размерчик своей пятки – 48-й, не меньше. Потом сделал шаг, другой, очень-очень медленно. Я стоял неподвижно, пока он не потерялся из виду. Тут я вспомнил революционные песни, у меня голос прорезался, я стоял с трясущимися коленками и орал «Интернационал», «Взвейтесь кострами». А потом 5 км до избы галопом пробежал.
- А медведица с медвежатами на людей не бросается?
- Я дважды оказывался между медведицей и медвежатами. Медведица очень осторожно себя вела. Но случается и по-другому. Был у нас студент из МГУ, Вовка Мастеров. Они с напарником на Алтае орланами занимались, но встретили медвежат и стали фотографировать. Ясно же, что медведица где-то рядом. И когда его напарник совсем близко к ним подошел, медведица встала из кустов и одним махом снесла ему голову, прямо у Вовки на глазах. Он тогда поклялся, что всю оставшуюся жизнь будет изучать медведей и приехал к нам на практику, к Завацкому. Правда, потом все равно орнитологом стал.
- Почти всегда они в панике убегали. Медведи так боятся человека и собаку, что обделываются, убегая, - я много раз это видел. У Бориса Завацкого, опытнейшего из лесников, нашего учителя и главного «медведеведа» Красноярского края, выходила статья «250 встреч с медведем» в журнале «Охота и охотничье хозяйство». У него статистика такая: лишь 3% встреч заканчиваются проявлением агрессии, причем почти всегда это демонстративная агрессия, просто попытка испугать человека – медведь бросается навстречу, но в метре от тебя разворачивается и уходит.
- А бывают такие, которые не убегают?
- Однажды я с таким встретился. Поговорили и разошлись.
- О чем с медведем разговаривать?
- У животных первичный язык общения – это химия. Как бы вы себя ни вели, вы издаете специфические запахи - страха или уверенности, а для медведя нет лучшего сигнала, как с вами обращаться. Так что, в основном я говорил, а он стоял и слушал.
Тогда единственный раз в жизни я испугался очень серьезно. Сумерки уже наступили, я его боковым зрением увидел в кустах. Я эту тропу много раз проходил – и вдруг какое-то незнакомое пятно. Поворачиваюсь, а на уровне моей груди из кустов высовывается голова медведя, метрах в 15-ти от тропы. Я оглянулся пути отхода посмотреть, а он уже исчез. Ни шороха, ни звука, ни шевеления кустов. Я постоял, послушал – тишина, ну я и пошел дальше. Вокруг кусты, обзора никакого. Прошел метров триста, уже почти успокоился - и вдруг упираюсь в его задницу, в метре от меня, с хвостом, довольно длинным. А над огромной задницей холка возвышается, голова - выше моего роста. Сначала ушки завернулись назад, а потом медленно-медленно ко мне повернулась его огромная башка. Вполоборота, один глаз я только увидел, и нос. Я оцепенел, стою, не шевелюсь, не дышу - это вообще не я, меня тут нет. И он стоит, не двигается, одним глазом на меня смотрит.
Прошли секунды, а показалась - вечность. Если он захочет тебя прихлопнуть, ему достаточно махнуть лапкой. Но он отвернулся и так демонстративно поднял и растопырил заднюю лапу, словно показал мне размерчик своей пятки – 48-й, не меньше. Потом сделал шаг, другой, очень-очень медленно. Я стоял неподвижно, пока он не потерялся из виду. Тут я вспомнил революционные песни, у меня голос прорезался, я стоял с трясущимися коленками и орал «Интернационал», «Взвейтесь кострами». А потом 5 км до избы галопом пробежал.
- А медведица с медвежатами на людей не бросается?
- Я дважды оказывался между медведицей и медвежатами. Медведица очень осторожно себя вела. Но случается и по-другому. Был у нас студент из МГУ, Вовка Мастеров. Они с напарником на Алтае орланами занимались, но встретили медвежат и стали фотографировать. Ясно же, что медведица где-то рядом. И когда его напарник совсем близко к ним подошел, медведица встала из кустов и одним махом снесла ему голову, прямо у Вовки на глазах. Он тогда поклялся, что всю оставшуюся жизнь будет изучать медведей и приехал к нам на практику, к Завацкому. Правда, потом все равно орнитологом стал.
Juan Carlos Mimó Perez снимал львов на отдыхе (а отдыхают они по 20 часов в сутки) в кенийском национальном парке Масаи Мара, и вдруг заметил в телевик мышь, притаившуюся под лапой льва. Вспомнив разом Эзопа, Крылова и Толстого, Хуан Карлос среагировал мгновенно. Через пару секунд мышь убежала, но фото было сделано )
Еще история из Саяно-Шушенского заповедника – про снежного барса Монгола.
Сергей Истомов стоит на четвереньках, изображая, как снежный барс делает поскребы – едва заметные царапины на земле или на стволах деревьях. Я стою рядом, держась за ветки кустов, на узкой «барсиной тропе», идущей по краю обрыва.
Сергей выслеживает ирбисов так давно, что сам стал похож на барса - но видел зверя на воле лишь однажды. Дикие кошки умеют быть незаметными, каждая встреча с ирбисом становится легендой.
Долгое время всю информацию давали следы, поскребы и такие легенды – пока в 2008 в заповеднике не появились фотоловушки. Мы пробираемся к одной из сорока фотоловушек, чтобы сменить аккумуляторы. Это скрытая в камнях коробочка с инфракрасным датчиком движения и объективом. Если кто-то проходит, ловушка делает кадр. Удобней всего ставить камеру на мочевых точках, заметных участках рельефа, к которым подходят оставить отметины и понюхать новости и барсы, и волки, и медведи, – «это звериный интернет», поясняет Истомов. Установить фотоловушку в правильном месте может только опытный следопыт, «протропивший» ирбиса – то есть выяснивший, по каким тропам он ходит. Снежный барс очень консервативен и всегда перемещается одними и теми же путями – и из-за этого легко становится жертвой браконьеров, расставляющих ловушки-петли на барсиных тропах.
- Историй у нас не шибко – мы ведь ирбисов не видим, - говорит Сергей в ответ на мою просьбу рассказать «барсиные истории». - Идет работа в стандартном режиме, я ж не Сетон-Томпсон, чтобы фэнтези писать. Приехали на зимние полевые работы. Вышли на след, протропили, нашли мочевую точку, поставили там камеру – вот и вся история. Начинаем с выяснения, проживает ли вид на данной территории. Расспрашиваем людей, тех же браконьеров. Потом ищем следы жизнедеятельности: поскребы, экскременты, жертвы. Зимой месяцами сопли морозим, ползаем, тропим, - ведь зимой намного лучше видны следы.
Благодаря фотоловушкам выяснилось, что в заповеднике живет семья из пяти барсов во главе с самцом Монголом и самкой Старой. Еще узнали, что ирбисы любят выгуливать котят и совсем не боятся воды – нередко на фотографируются мокрыми.
- О, есть свежий барс, тепленький, - радуется Сергей, - Монгол, кстати. Как всегда, снимок ночной. Барс – ночное животное. Только в период гона он активен в дневное время, спать некогда – надо демографическую ситуацию улучшать.
Сергей не на шутку переживает за демографическую ситуацию у барсов.
- Положение аховое, - повторяет он, - этих барсов могут уничтожить за один сезон. Стоит барсу переплыть реку – и он не в заповеднике, вокруг люди, которые живут охотой и тайгой, а его шкура стоит десятки тысяч долларов!
На нескольких новых снимках - ирбис в ошейнике, знаменитый Монгол. Ошейник должен был передавать сигналы на спутник, чтобы отслеживать перемещения, но сломался.
- Монгол был первым барсом, с которым мы познакомились, - рассказывает Сергей. - Мы чаще всего встречали его следы – ведь он доминирующий самец, самый активный. Его и сняли первым. Он и сейчас в камерах чаще всех появляется – все время обходит свою территорию, метит её. И все несчастья собирает на себя: и браконьерские петли, и наши камеры. Он еще в силе! Мы его постоянно видим и лучше всех барсов знаем. Не удивительно, что когда мы решили отловить ирбиса и надеть ошейник, в петлю попался Монгол.
- Звучит жестко.
- Это не охотничья петля, которая на шее затягивается, а на ногу. Она ложится на землю горизонтально, а когда зверь в неё наступает, петля подскакивает, и захватывает его выше запястья. Такой петлей ученые и тигров отлавливают, и вообще крупных хищников по всему миру.
В общем, поймали мы его, арестовали, усыпили, спустили с горы вниз, и стали изучать, биологические пробы брать. Кстати, ни одной болезни у него не нашли, ни одного паразита! Он недолго пролежал, минут через двадцать одыбался, открыл глаза, стал головой вертеть.
Окончание (там самое интересное) – в комментарии, сюда не помещается. Фото с Истомовым мое, остальные с ловушек.
Сергей Истомов стоит на четвереньках, изображая, как снежный барс делает поскребы – едва заметные царапины на земле или на стволах деревьях. Я стою рядом, держась за ветки кустов, на узкой «барсиной тропе», идущей по краю обрыва.
Сергей выслеживает ирбисов так давно, что сам стал похож на барса - но видел зверя на воле лишь однажды. Дикие кошки умеют быть незаметными, каждая встреча с ирбисом становится легендой.
Долгое время всю информацию давали следы, поскребы и такие легенды – пока в 2008 в заповеднике не появились фотоловушки. Мы пробираемся к одной из сорока фотоловушек, чтобы сменить аккумуляторы. Это скрытая в камнях коробочка с инфракрасным датчиком движения и объективом. Если кто-то проходит, ловушка делает кадр. Удобней всего ставить камеру на мочевых точках, заметных участках рельефа, к которым подходят оставить отметины и понюхать новости и барсы, и волки, и медведи, – «это звериный интернет», поясняет Истомов. Установить фотоловушку в правильном месте может только опытный следопыт, «протропивший» ирбиса – то есть выяснивший, по каким тропам он ходит. Снежный барс очень консервативен и всегда перемещается одними и теми же путями – и из-за этого легко становится жертвой браконьеров, расставляющих ловушки-петли на барсиных тропах.
- Историй у нас не шибко – мы ведь ирбисов не видим, - говорит Сергей в ответ на мою просьбу рассказать «барсиные истории». - Идет работа в стандартном режиме, я ж не Сетон-Томпсон, чтобы фэнтези писать. Приехали на зимние полевые работы. Вышли на след, протропили, нашли мочевую точку, поставили там камеру – вот и вся история. Начинаем с выяснения, проживает ли вид на данной территории. Расспрашиваем людей, тех же браконьеров. Потом ищем следы жизнедеятельности: поскребы, экскременты, жертвы. Зимой месяцами сопли морозим, ползаем, тропим, - ведь зимой намного лучше видны следы.
Благодаря фотоловушкам выяснилось, что в заповеднике живет семья из пяти барсов во главе с самцом Монголом и самкой Старой. Еще узнали, что ирбисы любят выгуливать котят и совсем не боятся воды – нередко на фотографируются мокрыми.
- О, есть свежий барс, тепленький, - радуется Сергей, - Монгол, кстати. Как всегда, снимок ночной. Барс – ночное животное. Только в период гона он активен в дневное время, спать некогда – надо демографическую ситуацию улучшать.
Сергей не на шутку переживает за демографическую ситуацию у барсов.
- Положение аховое, - повторяет он, - этих барсов могут уничтожить за один сезон. Стоит барсу переплыть реку – и он не в заповеднике, вокруг люди, которые живут охотой и тайгой, а его шкура стоит десятки тысяч долларов!
На нескольких новых снимках - ирбис в ошейнике, знаменитый Монгол. Ошейник должен был передавать сигналы на спутник, чтобы отслеживать перемещения, но сломался.
- Монгол был первым барсом, с которым мы познакомились, - рассказывает Сергей. - Мы чаще всего встречали его следы – ведь он доминирующий самец, самый активный. Его и сняли первым. Он и сейчас в камерах чаще всех появляется – все время обходит свою территорию, метит её. И все несчастья собирает на себя: и браконьерские петли, и наши камеры. Он еще в силе! Мы его постоянно видим и лучше всех барсов знаем. Не удивительно, что когда мы решили отловить ирбиса и надеть ошейник, в петлю попался Монгол.
- Звучит жестко.
- Это не охотничья петля, которая на шее затягивается, а на ногу. Она ложится на землю горизонтально, а когда зверь в неё наступает, петля подскакивает, и захватывает его выше запястья. Такой петлей ученые и тигров отлавливают, и вообще крупных хищников по всему миру.
В общем, поймали мы его, арестовали, усыпили, спустили с горы вниз, и стали изучать, биологические пробы брать. Кстати, ни одной болезни у него не нашли, ни одного паразита! Он недолго пролежал, минут через двадцать одыбался, открыл глаза, стал головой вертеть.
Окончание (там самое интересное) – в комментарии, сюда не помещается. Фото с Истомовым мое, остальные с ловушек.