у тигров, как у лошадей, четыре основные масти )

Иглобрюхие рыбы вроде фугу при угрозе выпускают в воду тетродотоксин, - мощнейший яд, в тысячу раз токсичнее цианида. Он блокирует передачу нервных импульсов, вызывая паралич, в том числе дыхательных мышц, и смерть от удушья. Но на дельфинов этот яд действует гораздо слабее, чем на большинство животных. И они научились принимать его в небольших дозах, как наркотик, а потом на время впадают в оцепенение. Дельфины осторожно покусывают иглобрюхих, стараясь не получить передоз. И это не инстинктивное поведение, а культурное, - оно встречается не у всех популяций, а в основном у прибрежных, где иглобрюхие обычны.

"Дети, я расскажу вам историю. Когда-то давно... " 📷 Marina Cano

Гелиогравюра «Вид из окна в Ле Гра», - отпечаток старейшей из дошедших до нас фотографий, сделанной изобретателем Нисефором Ньепсом в 1826 или 1827 году (экспозиция длилась в 8 часов). Никогда толком не мог понять, что на ней изображено, а нейросеть Nano Banana разобралась и реконструировала изображение. Интересно, в каких деталях сверхмощные ИИ будущего смогут восстанавливать нашу реальность по оставшимся от нас следам?

Продолжение поста про первое фото в истории. К стыду своему, думал, что фотографию изобрел Луи Дагер, - но все было не совсем так. Первые снимки сделал французский изобретатель Нисефор Ньепс. В 1810-х он разработал один из первых двигателей внутреннего сгорания, а потом заинтересовался литографией — техникой создания гравюр, которые были очень популярны во Франции начала XIX века. Экспериментируя с оттисками, нанесёнными на светочувствительные лаки, он начал размышлять о том, как бы создать «оттиски света», способные передавать визуальную информацию в максимально естественном и живом виде. Процесс получения изображений с помощью света Ньепс называл гелиографией. Первое изображение он получил в 1822-м, но оно до нас не дошло.

На фото - оригинальная пластина, использованная Ньепсом для создания «Вида из окна в Ле Гра» в 1826 году. Он установил на подоконнике затемнённый ящик, свет через отверстие в его стенке падал на оловянную пластину, которую Ньепс покрыл битумом — смолоподобным веществом из нефти, затвердевающим под воздействием света. Продержав ящик с пластиной на подоконнике 8 часов, он промыл пластину лавандовым маслом, смыв незатвердевшие участки, - и на ней проявились очертания крыш, деревьев и дымоходов.

Ньепс ездил в Лондон, чтобы представить свой новый метод Королевскому научному обществу, но успеха не имел. Вернувшись во Францию, он стал сотрудничать с популярным театральным художником Луи Дагером, который хотел упростить себе работу по созданию огромных картин — диорам и декораций. В 1833 Ньепс умер, а Дагер, продолживший работу над изобретением вместе с сыном Ньепса, вскоре усовершенствовал его, создав метод дагерротипии. К 1840-м фотография этим способом стала набирать огромную популярность, - а про Ньепса забыли.

Вчера исполнилось 125 лет со дня рождения Сергея Ивановича Ожегова, главного из составителей четырехтомного "Толкового словаря русского языка" под редакцией Д. Н. Ушакова и автора однотомного "Словаря русского языка". Прочитал в связи с этим несколько забавных историй про Ожегова, советскую цензуру и Ленинград.

«Его облик — и внешний, и внутренний — был удивительно гармоничен, грациозен, а священническое лицо, аккуратная, с годами седая бородка и манеры старого аристократа вызывали курьёзные случаи. Однажды, когда С. И. Ожегов, Н. С. Поспелов и Н. Ю. Шведова приехали в Ленинград, то, выйдя с перрона Московского вокзала, направились к стоянке такси и, благополучно присев в салоне, с невозмутимой элегантностью попросили водителя отвезти их в Академию [наук], но, вероятно, смущённый их видом и манерами мужчин, тот привёз их в духовную академию».

«Вот несколько устных рассказов С.И. об Ушаковском и Ожеговском словарях – из тех, что ярче запомнились.

Цензура (Главлит) находилась в середине 30-х годов еще в Ленинграде, и регулярно для чтения и визирования чистых листов словаря Ушакова в Москву приезжал оттуда некий серьезный человек, назовем его условно Василием Васильевичем. В очередной свой приезд он решительно возражал против включения слов "любовник" и "любовница". Цензор полагал, что таких слов не должно быть в советском словаре из-за их "развратного смысла". Долго не мог С.И. убедить его оставить эти слова, ссылаясь на русских классиков – Пушкина, Грибоедова, А. Островского. "Мало ли что есть у русских классиков!" – стоял на своем главлитчик. Но вот после пятой или шестой рюмки "Старки" С.И. опять завел разговор о "любовнице" и "любовнике"… – "Нет, нет, и не уговаривайте меня!" И тогда, сказал С.И., я вынул последний козырь и спросил: "Василий Васильевич, дорогой, а как же нам назвать вашу Машу, у которой вы всегда живете, когда приезжаете в Москву?" Василий Васильевич на минуту смешался, задумался, а потом решительно махнул рукой: "Ну, да ладно уж, оставляйте!" Слова "любовник" и "любовница" сохранились в Ушаковском словаре, но с "запретительными" стилистическими пометами: "устарелое", "неодобрительное"

Другой случай был посерьезнее. В 3-м томе Ушаковского словаря слово «разведка» в третьем значении – «название органов, ведающих охраной государственной безопасности, борьбой со шпионажем и вредительством», сопровождается обширной цитатой (на 11 строк колонки), скорее всего, газетной, но без указания автора текста. В цитате-иллюстрации подробно говорится том, что в капиталистических странах органы разведки ненавидимы трудящимися массами, a у нас, напротив, пользуются уважением и любовью народа, ну и так далее.

Дело в том, что это была цитата из широко известного тогда выступления наркома Н. Ежова, но, следуя какой-то необъяснимой интуиции, С.И. снял эту фамилию «на всякий случай», как он мне рассказал. И что вы думали? Его неоднократно вызывали на Лубянку «для беседы» и все выведывали, откуда он узнал о том, что «любимец народа» стал врагом народа? Словарь сдавался производство в августе 1938 года, а Ежов был снят со своих постов и взят под стражу незадолго до этого (даже в газетах еще не успели сообщить об этом). Каким-то образом С.И. все же отговорился от бдительных лубянских товарищей, в конце концов от него отстали.

Иной случай (но тоже «политического» характера) был со вторым изданием Ожеговского словаря (вышел в свет в 1952 году). Опять-таки то ли бдительному цензору, то ли излишне старательному редактору показалось, что заголовки словарных статей «ленивый» и «ленинец», идущие столбиком друг за другом, могут быть прочитаны и восприняты враждебно - как «ленивый ленинец». Они заставили автора «разъединить», как-то «отодвинуть» друг от друга эти слова, в результате чего и появился между ними немыслимый «ленинградец», хотя никаких других названий жителей по городу в словаре нет, да и по всем лексикографическим канонам быть не должно. На словосочетание «ленивый ленинградец» сверхбдительные редакторы, по-видимому, согласились».