Что-то в последнее время так плохо, пусто и одиноко, что, наконец, взялась за Саттри.

Вопроса у меня ровно два:

1. Почему это так похоже на Консервный ряд? Как можно так любить людей и верить в человеков? Что с нами не так? Как вообще жить-то теперь?

2. Мне кажется, или постоянно всплывающие на страницах "чудики" это ироничный кивок Максима Викторовича переводу Над пропостью во ржи Райт-Ковалёвой, или я надумала?

Вроде надо что-то сказать о Льосе, но как будто все сказали без меня.

Очень похожее чувство было в тот четверг, когда умер Маркес.

Вроде как и все логично, и вроде как книжки есть, а, как написал Хем: что-то кончилось.

Да что вы знаете о прокрастинации?

В поисках вдохновения для очередного гениального романа книжного клуба доползла аж до клуба королевы Камиллы, а чтоб старания не канули в Лету, собрала полку из переведенных на русский книг из списка The Queen's Reading Room.

Кстати, Тайная история там тоже есть, просто на Яндексе не нет, так что наш маленький клуб ползет в сторону аристократизма, что, конечно , доказывает важность литературы и надуманность границ.

Всякий роман является последствием травмы, иногда маленькой, иногда большой.
Шамиль Идиатуллин

От себя добавлю: иногда так вовсе и черепно-мозговой, но это совсем другой сорт литературы.

Не дай вам Бог, или когда живёшь с книжником

Перечитываю Тайную историю к книжному клубу. Вывода пока два:

1. Когда-нибудь я перестану похихикивать от того факта, что гуманитарии, даже самые разумные, не способны решить задачку для второго-третьего курса университета, если не меньше.

2. Когда-нибудь я пойму, почему на то, чтоб выяснить про антидот при отравлении бледной поганкой (спойлер: антидот атропин, в природе есть в белладонне) писателей хватает, а на то, чтоб спросить кого-нибудь про циферки - нет.

Вчера.
Девушка из книжного клуба: И как часто ты думаешь о Римской империи?
Я: молча достаю из рюкзака Смерть Катона.

Сегодня.
Сотрудник ЧГ: Вы можете выбрать вторую книгу со скидкой.
Я: О, Энеида!

А как часто вас догоняют мысли о?

Геза, ты ли это?

P.S. Владимир Георгиевич, пощады!

Кражи антикварных русских книг, включая первые издания Пушкина, из библиотек Европы -- свежие новости.

В Вильнюсе был арестован и вот сейчас пошел под суд преступник. Это гражданин Грузии Михаил Замтарадзе. Он обвиняется в краже особо ценных книг XIX века из библиотеки Вильнюсского университета.

Замтарадзе признался в суде, что похитил книги по приказу человека по имени Максим Цитрин, заместителя директора аукционного дома в Москве. Книги были отправлены в Минск автобусом.

Клиент из Москвы заплатил за книги 30 тысяч долл. в криптовалюте.

В ходе расследования выяснилось, что аналогичным образом были похищены ценные книги из библиотек Франции, Германии, Польши, Латвии, Эстонии и Швейцарии.

https://bns.lt/naujiena/itin-vertingu-knygu-vagyste-is-vilniaus-universiteto-kaltinamas-kartvelas-pripazista-kalte-dar-papildytas-nuotraukos-cs3a3tkd

Ладно, как не сложно догадаться, что-то в этом апреле я читала, а значит надо что-то и написать, а то как же так – буквы не порождают новых букв.

Сноска на полях : когда мы говорим о ядерной реакции, той самой, которая и в Малыше с Толстяком, и в Чернобыле, частица, получающиеся при распаде летят и задевают, или не задевают, соседние ядра, которые до этого и не думали ни о чем таком вроде саморефлексии или распада. Так вот, у каждой такой реакции есть коэффициент – как не сложно догадаться он определяется тем, сколько ядер потревожит и побудит к действию одно развалившееся. Если коэффициент чуть меньше единицы – реакция управляема, добро пожаловать на завод, или куда там ходят для бесконечного монотонного повторения, если больше – будет взрыв, который выжжет все и уничтожит сам себя. И это я не только про радиоактивные ядра, если что.

Так вот, о чем я, Ведьма, Франсин Проуз.

История Саймона – хорошего, милого, умненького мальчика, который очень-очень старался и поступил в Гарвард. Правда, старания и хорошести Саймону не хватило на то, чтоб поступить на медицинский, милый мальчик взбрыкнул и начал изучать фольклористику. Написал диплом. Не поступил в аспирантуру. Тут бы пошутить, мол, радуйся, Саймон, а то занесло бы в колледж Беннингтон (да, я перечитывала ТИ в этом месяце) и не знал бы что тем летом, в которое ты не поступил, казнили Розенбергов.

И реакцию, которая уже очевидно была, стало невозможно игнорировать.

Дядюшка пристраивает Саймона в издательство, читать самотек. Жизнь куда-то катится, паранойя зреет, сенатор Маккарти брызжет слюной. Подруга матери Саймона – Этель Розенберг мертва. И вот однажды глава издательства приносит милому и хорошему Саймону роман. Ужасный. Пошлый. Клюквенный роман об Эстер – советской шпионке, по сравнению с которой Мессалина и Лукреция – монашки. И просит пойти на уступку. Одну маленькую уступку. Крошечную. Отредактировать рукопись.

И раскололись ядра, и полетели частицы, со свистом, навылет.

Оказывается, роман написала потрясающе соблазнительная девушка. Оказывается, Саймон умеет чувствовать и испытывать ТАКОЕ. Оказывается, совесть — это сложнее, чем скандинавские саги. Оказывается, босс не так прост. Оказывается, оказывается, оказывается.

Хороший мальчик Саймон варится в густом киселе из гормонов, денег, вины, лжи и паранойи.

Казалось бы, вот она - жизнь, та самая. Оказывается, это немного не то, чего хотел бы Саймон.

Кроме безусловной попытки показать ужас холодной войны и ужасы охоты на ведьм, роман, по-моему, очень похож на мягкое такое наставление. Не бросайся в крайность. Делай то, к чему действительно лежит твоя душа. Люби то, что ты делаешь (наоборот, кстати, тоже). Все, о чем ты будешь молиться, падая – снова быть со своей семьей. И это тоже смелость - быть славным и честным парнем.

Мне кажется, Ведьма Франсин Проуз это глубоко гуманистическое высказывание о ценности простой человеческой жизни, которого не хватало как в 1953, так и, пожалуй, сейчас. А еще это действительно интересный роман, и это тоже важно – иногда отстать от себя и просто почитать хорошую книжку.

Докладываю:

🖤В Москве зацвела сирень

🖤Вербы Вавилона пока очень хороши и приятны

🖤В полку кудрявых книжных блогеров прибавление

Каллиопа, получившая свое имя от прекрасного слова, есть единственная Климена, и иной никогда не было.

Знаете, я безумно люблю образ слепого бега, или танцев над пропастью с завязанными глазами (да-да, дурак из таро Райдера-Уэйта, я смотрю на тебя). Я долго думала, как описать то, что происходит с тобой когда читаешь Каллиопу, дерево, Кориск и решила не мудрствовать.

В Американской истории ужасов есть этот душераздирающий момент, когда героиня мечтает хотя бы в ночь Хэллоуина стать красоткой, и вот она надевает маску, из-за которой не видит ничего вокруг, и несколько секунд бежит, будучи абсолютно счастливой и уверенной в том, что она – Красавица. И, если прикрыть глаза, на одно мгновение, и забыть где ты, от Каллиопы, дерева, Кориска создается похожее, совершенно теплое, как запах кедра, ощущение того, что ты - немного неземное существо, цитирующее по памяти Энеиду и улыбающееся не хуже авгуров, читая Записки о Галльской войне.

Вообще в нашем мире, когда история, не без помощи одной потрясающей женщины и кучи ее эпигонов, возведена в ранг сакрального знания, Роман Шмараков каким-то невероятным образом (мне кажется что он свят в своей доброте, как и еще один писатель, и их таких всего два) умудряется не тыкать читателя носом в его, назовем это мягко – скудоумие, а просто и изящно рассказывать, лить на листы шуршаще-шелестяшие истории о призраках, кровожадных вилках и взбалмошных тетушках.

Вообще, конечно, Каллиопа, дерево, Кориск это эпистолярный шкатулочный роман, основная фабула которого строится вокруг двух молодых людей, попавших в дом с привидением, что, собственно, один из них и описывает в письмах. Но кого это на самом деле волнует, когда пространство романа гнется и прорастает само в себя, словно в Алисе, затягивая все дальше и глубже, качая на волнах и уподобляясь полубесконечному списку кораблей, который можно прочесть лишь до середины?

Если бы я писала школьное сочинение (разумеется, на греческом и, разумеется, с обязательными цитатами из Плутарха), я бы написала, что роман этот о любви к слову и языку, как к способу изучения мира, способу его описания и, безусловно, способу рассказывания историй и сохранения памяти. Я бы написала, что титаническое первое предложение последней, тридцать пятой главы, тому подтверждение. Я бы написала, что только из любви к слову (а еще потрясающему его чувству) можно породить описание кровати, которая единственная, согласно Платону, должна быть создана самим Богом.

Но я не пишу школьного сочинения, как и не владею греческим, равно и латынью, арамейским или сицилийским наречием. Так что я просто доверюсь своим чувствам и скажу, что Память порождает Каллиопу, получившую свое имя от прекрасного слова, в результате чего от всего человека нам остается всего лишь часть. Часть речи вообще. Часть речи.

Тут должен бы быть отзыв, или что-то отзывоподобное, но получилось как всегда.

Так что если вам нравится Идиатуллин и/или потрясающее кино Wag the Dog - вам надо.
Если вам нравится про политику и людей в ней - вам надо.
Если вам нравятся бойкие тексты и не страшит описание вооруженных конфликтов - вам надо.

Так вот, дело было в Казани...

А я что? Я ничего. Пытаясь выжить между недостижимым там и невыносимым тут сформулировала три правила (два из которых близки, по сути).

1. В любой непонятной ситуации думайте о республиканском Риме.
2. В любой непонятной ситуации читайте книги.
3. В любой непонятной ситуации ссылайтесь на великих, ведь парафраз — это праздник.

Так вот, про республику. Все что есть, уже было или придумано, или утащено квиритами, и хитрая политика, и ничтожность человека перед властью, и сила голоса оратора, простите – хорошего журналиста. Ценности человеческой жизни, пожалуй, было немного, но ее и у нас не особо прибавилось, честности ради.

Но мы же помним – история скрадывает углы, покрывает мягким пеплом осколки и заливает стеарин не мысли о вещах, но сами вещи.

Потому, может, и стоит иногда смахивать пыль, разжигать новые свечи и врубать прожектора на полную, освещать мир, выросший на боли, крови, страхе и истории и вспоминать простые истины:

Слово имеет вес.
Человеческая жизнь важна.
Без юмора мы умрем.
Слеза ребенка и дальше по тексту.

Я не люблю и не могу про политику и актуальное, я человек частный и ждет нас не смерть, а новая среда. Но и слепцом, живущим в мире, который так и не смог сглазить Шамиль Идиатуллин я тоже не могу.

Меня пугает война. Меня пугает смерть. Меня пугает необходимость видеть это.

Все это есть в Мировой, и в панику это не вгоняет только потому, что читаешь и думаешь – роман написан двадцать лет назад, ты еще в младшую школу ходила, а потому и не так страшно. И это пройдет, забронзовеет, и покроется окисью. А после на этом вырастет новая трава. И новые люди. И салюты останутся просто салютами.
А люди как были людьми, так ими и останутся – плохими, хорошими, разными.

И все это не повод их хоть немного не любить.

Что-то мой мозг превращается в вязкий кисель от количества временных документов под названиями «ч1.4», «ч1.5», «ч2.3», «draft_finaly_fin_edit2.6», так что не разогреть ли его размышлениями о вечном. Так вот. Прочитала я книгу Мессалина: Распутство, клевета и интриги в императорском Риме за авторством Онор Каргилл-Мартин, и была страшно разочарованна.

Во-первых, но это я сама себе злобный Буратино, сие чистой воды нонфик, а не исторический роман, как, скажем, Дочь понтифика Дарио Фо.

Во-вторых, про распутство мне ничего и не рассказали, кроме того, что Мессалину демонизировали и рисовали с ней похабные картинки спустя больше чем полторы тысячи лет.

В-третьих, и самых грустных, кроме того, что мне не рассказали ничего нового не только о самой жене Клавдия, меня еще и опять ткнули носом в тот сорт феминистической, простите все манульи и не только боги, оптики, которая меня так раздражает.

Ну, про книжку я вам вроде как рассказала, а теперь вольная программа.

Вот смотрите, мы знаем, что практически всю историю европейских цивилизаций женщины не обладали равными правами с мужчинами. Мы знаем, что они были в большей или меньшей степени ограниченны в возможностях в зависимости от кучи факторов, социальных, экономических, религиозных, ect.

Я понимаю необходимость говорить об этом, но я не понимаю почему тыкая этими фактами, аки кровавыми простынями под нос соседям на утро после деревенской свадьбы, можно считать свой долг (а мне кажется, авторы, пишущие в таком ключе и с таким неприкрыто эмоциональным отношением видят в своей деятельности именно долг) выполненным?

Вот мы знаем, да, Мессалину выдали замуж, да, она была из образованных и привилегированных, да, она не ожидала что ее муж станет императором, да, у нее были любовники, да, история про вторую свадьбу скорее всего интрига против нее, да, очень жалко Мессалину (тут моя художественная душа страдает от того, что жалко ее по-факту, а не потому что она показана сложным человеком, которому правда хочется сопереживать, слишком сухо написано).

Но во всем этом я не услышала ни слова о том, как она пришла к тому, что может занять и заняла-таки, позицию самой могущественной женщины.

Да, жить в мире, где ты человек второго сорта (повезло если человек) ужасно. Да, если ты приближен к власти, это накладывает отпечаток. Но, знаете, меня очень злит позиция – она была бедной-несчастной и просто хотела любви и еще безопасности, поэтому вот с этими подружилась, а с теми спала. И вообще у женщин был только один рычаг давления, угадайте-ка какой.

Во всем этом меня поражает, что автор не упомянула, скажем, Клодию или Порцию, или Прецию, которая вообще ничьей женой не была, но таки как-то во всем этом учувствовала.

Наверное, меня злит то, что эта поза, очень напоминающая хохочущую в лицо троянцам Кассандру работает только для хохочущей в лицо троянцев Кассанды, а вот для женщин, у которых остается участок для маневра, время и силы, как мне кажется, нет.

Впрочем, как исследование и некоторое саммари об одной из самых известных римлянок – вполне себе ничего, хотя хотелось бы, конечно, большего, но кто я такая, что бы судить.

Она любила и страдала. Любила Владимира Сорокина и страдала от его недоступности.

Эта тьма, пришедшая с запада, накрыла громадный город. Исчезли мосты, дворцы. Все пропало, как будто этого никогда не было на свете. Через все небо пробежала одна огненная нитка. Потом город потряс удар. Он повторился, и началась гроза.

Какой-то сегодня день случайных и неочевидных рифм с Булгаковым, так что, вторя великим, напомню ещё и что Достоевский бессмертен!