Легко сравнивать наблюдаемые опции. Есть текущая работа, есть предложение о работе. Сейчас получаю сто рублей. Предлагают сто пятьдесят. Мысленно можно сравнить две эти ситуации. К сожалению, редко бывает так, чтобы обе опции были наблюдаемы. Более сложный пример таков: есть текущая работа, платят сто. И есть гипотетический вариант, когда я увольняюсь, иду переучиваться на что-то новое, выхожу на поиск работы. Я сравниваю: сто сейчас или уйти в это плавание, поиск, который может вывести на 200 рублей, но может и на 50. Это сравнение чуть более сложное, поскольку приходится мысленно моделировать этот второй рынок труда, как он там устроен и куда меня приведет. Мы не называем такие рассуждения «моделями», но это, конечно, именно модель рынка, только простенькая и в голове, а не на бумаге и не в компьютере.

Еще сложнее такое сравнение дается, когда надо сравнить не точку с точкой, а траекторию с траекторией. Здесь приходится строить гораздо более сложную ментальную модель: моя зарплата за последние десять лет изменялась таким-то образом, но, если бы я десять лет назад согласился вот на то предложение, то все изменение, вся траектория моей зарплаты была бы другой. И по итогу я вышел бы на такую сумму, а в реальности имею вот эту.

Строить эти ментальные протяженные во времени кривые сложно, и мы зачастую отказываемся от таких альтернативных конструкций. Мы начинаем мыслить по результату. Нет, ну нормально же получаю. А что 10 лет назад можно было сесть на более высокую траекторию — это и мысль такая, неочевидная, и прикинуть это трудно, и выводы могут быть не из приятных.

Проблема в том, что для оценки огромного количества феноменов надо строить эти альтернативные, ментальные, «как если бы» кривые. В экономике, в политике, в частной жизни. А не оценивать по результату. Советский Союз отправил человека в космос. И «была наука». Но как бы выглядела эта альтернативная кривая развития науки от 1917 до 1961-го года? Это сложно оценить, но это единственный содержательный вопрос с точки зрения оценки советской политики. Потому что если без всего этого наука была бы развита лучше, то советская политика была плохой даже при как бы хорошем результате. Нельзя оценить результат без помысленной альтернативы. Что было бы с рублем, если бы в 2014-м его не отпустили в свободное плавание?

Невозможно оценить качество политики, если перед этим не сконструировать модель, ментальную ли, математическую ли, как развивалась бы ситуация в отсутствие политики. Да, к каждой такой модели будут претензии, потому что альтернативной реальности мы не видели. Нам приходится собирать по кусочкам альтернативную реальность. Здесь важным становится открытое для критики, системное мышление: а покажи свою модель, покажи, как ты связываешь исходную точку с конечной. И все такие модели будут иметь свои слабости. Но никакого другого способа оценивать качество политики, качество решений просто нет. «Выжили и достаточно», «продержались и окей» — это не критерий, это не оценка. Это отказ от оценки, маскирующийся под оценку событий.

«Ещё в 1750 году Португалия имела высокий уровень выпуска продукции на душу населения по западноевропейским меркам. Однако всего через столетие Португалия оказалась беднейшей страной этого региона. В данной работе мы показываем, что открытие огромных залежей золота в Бразилии в XVIII веке сыграло ключевую роль в долгосрочном развитии Португалии. Страна пострадала от экономического и политического «ресурсного проклятия». Контр-фактический анализ, основанный на методах синтетического контроля, указывает на то, что к 1800 году ВВП на душу населения в Португалии был на 40 процентов ниже, чем мог бы быть без её бразильского золота.»

https://www.cambridge.org/core/journals/journal-of-economic-history/article/cross-of-gold-brazilian-treasure-and-the-decline-of-portugal/B98AA5BDD404B56014FAAAD1861DC427

Ладно.

Сформулировал для себя критерий качества нонфикшн работы. Содержание тем качественней, чем в меньшей степени произведенный текстом эффект зависит от нарративных техник, использованных автором. Идеальный нонфикшн таков, что каким бы образом ты ни рассказал историю — линейно, с драмами и ужасами, задом наперед — степень убедительности не варьируется. Он как был убедительным, так и остается, меняется лишь читательский опыт. Связано это с тем, что материал, на котором построена работа, настолько прочен, что он может вынести самые разные литературные конструкции. Если же нонфикшн текст таков, что его убедительность очень сильно зависит от того, как именно рассказана история, какие именно литературные приемы применил автор, — скорее всего с его содержанием что-то не то.

Каждый раз, когда кто-то из чиновников/депутатов/священников в очередной раз затевает войну с репродуктивными свободами и говорит, что нам нужно возвращаться к традиционным ценностям, у меня немного дёргается глаз и возникает позыв уточнить их определение слова ’традиция’. Потому что если понимать это слово буквально — как что-то, что практиковалось массово и устойчиво в течение нескольких поколений, то аборт — это абсолютно традиционная практика в России.

В СССР аборт был чуть ли не самым доступным способом контроля рождаемости, особенно в периоды декриминализации (с 1920 по 1936 и с 1955 вплоть до распада СССР). Презервативы были в дефиците, оральных контрацептивов и спиралей не существовало, и врачи в женских консультациях в целом воспринимали аборт как вполне рутинную процедуру. У среднестатистической бабушки, прабабушки, соседки по даче, смотрительницы в музее или бабули в электричке, скорее всего, в анамнезе есть хотя бы один аборт, у некоторых их было больше десяти — не от хорошей жизни, конечно.
Когда сегодняшняя российская власть романтизирует советское прошлое, требует укреплять ‘семейные ценности’ и уважать традиции, она вступает в откровенное противоречие с собственной историей. Аборт в России — это не угроза традиции, это буквально традиция.

Если от этого текста у вас возникает ощущение художественного преувеличения, и аборт кажется недостаточно древней практикой, чтобы называться традиционной, вот немного цифр:
В 1991–1992 годах в Санкт-Петербурге было проведено исследование среди 650 женщин в возрасте от 15 до 67 лет. Среди женщин старше 25 лет среднее число детей составляло 1, а среднее число абортов — 3. Только 14% женщин никогда не делали аборт. Это женщины, рождённые в 1920-х – 1970-х годах. Пара советских традиций для сравнения: празднование Нового года началось с 1935 года (туда же просмотр “Иронии судьбы” с 1976), а ежегодные парады Победы 9 мая ввели в 1995 году.

В России аборт как массовая традиционная практика буквально старше Нового года.

Хороший канал, который я регулярно репощу и советую читать, и подборка отличная

https://www.tg-me.com/portugalpages/8622

И королевский реал (португальский, в Бразилии другой реал) сменили на новую валюту — республиканский эскудо. Впоследствии эскудо заменили на евро.

Переход от аналоговой к цифровой фотографии стал радикальным технологическим сдвигом. Он обнулил ценность экспертизы огромного числа фотографов и лаборантов. Раньше их доскональное знание свойств фотоплёнки, эмульсий, химических процессов и печати имело высокую ценность. С приходом цифровых камер всё это стало (на массовом рынке) не нужным.

Этот сдвиг убил много компаний, которые (до появления новой технологии) были успешными, но (с появлением новой технологии) оказались в ситуации, когда накопленные ими навыки и технологии перестали быть фактором выигрыша на рынке.

Крупнейшие производители печатных машинок (у меня даже есть одна Olivetti, но были еще Smith-Corona и даже IBM) оказались жертвами массового перехода на ПК в 1980-е. Эти компании десятилетиями создавали и совершенствовали сложные механические системы, вкладывая огромные ресурсы в механику, надёжность и эргономику клавиатуры. Но когда на рынок вышли компьютеры с текстовыми процессорами, потребность в печатных машинках исчезла. Ключевые компетенции этих компаний — металлообработка, разработка ударных механизмов, сборка и калибровка кареток — потеряли ценность, потому что новая технология требовала не этих умений, а специализации на электронике и софте.

Этот сдвиг убил много компаний, которые (до появления новой технологии) были успешными, но (с появлением новой технологии) оказались в ситуации, когда накопленные ими навыки и технологии перестали быть фактором выигрыша на рынке.

Нечто подобное, с моей точки зрения, происходит с автомобильным рынком. Если бы рынок продолжал развивать технологию двигателя внутреннего сгорания, то европейские, японские и американские компании находились бы в привилегированном положении, а китайским компаниям очень трудно было бы занимать долю рынка. Однако мы живем в период, когда ДВС уходит на второй план, а на первый выходит электродвигатель. Вся накопленная компетенция в совершенствовании ДВС (печатной машинки, пленочной камеры) перестает функционировать в качестве эффективного «защитника» от конкурента. На этом обновленном рынке, выровненном поле, китайским производителям оказывается проще соревноваться со старыми гигантами. Конкуренция, в некотором смысле, «началась заново», как если бы автомобиль изобрели относительно недавно.

Прекрасная книга.

«Для правящих и имущих классов конца XVIII века годы, последовавшие за Французской революцией, были временем глубокой тревоги. Монархи и их приближённые жили в постоянном страхе перед восстанием, убеждённые, что под угрозой находятся их власть — и их головы. Охваченные паранойей, они решили бороться с любыми угрозами и мятежами — как реальными, так и мнимыми, — подавляя население с помощью сетей слежки и жестоких, тайных полицейских операций. Европа — да и весь мир — вступили в новую эпоху.

В книге «Призрачный террор» (Phantom Terror) [возможно точнее «Фантомный ужас» — С.Е.] отмеченный наградами историк Адам Замойский утверждает, что суровые меры, направленные на предотвращение беспорядков, имели катастрофические и далеко идущие последствия: они вызвали именно те восстания, которые должны были предотвратить. Новая культура государственного контроля затормозила экономическое развитие Австрии и породила в России мятежную молодёжную субкультуру, для подавления которой потребовались ещё более жёсткие методы. К концу этой эпохи по всему континенту стали заметны первые проявления террористических движений, превращая прежние, казавшиеся беспочвенными страхи европейских монархов в реальность.»

Есть такое известное выражение: “the dog that didn’t bark” т.е. «собака, которая не пролаяла». Происходит оно, судя по всему, из одного рассказа о Шерлоке Холмсе:

Грегори (детектив Скотланд-Ярда):
— Есть ли ещё какая-нибудь деталь, на которую вы хотели бы обратить моё внимание?

Холмс:
— На любопытный случай с собакой той ночью.

Грегори:
— Собака ничего не сделала той ночью.

Холмс:
— В этом-то и был любопытный случай.

Так вот, собака, которая не пролаяла, — это отсутствие экономической депрессии в Германии. На фоне газовой войны, разговоров о столь высокой важности газа РФ, предсказаний краха «немецкой модели», которая якобы была основана на этом газе, — нет депрессии, не случилось ее. Собака не пролаяла. Эту теоретическую концепцию можно спокойно выбрасывать (à la poubelle) в следствие продемонстрированной ею фактической несостоятельности.

https://www.tg-me.com/kashinguru/133046

Логика Маркова же.

Перечитывал "Дракулу" Брэма Стокера на английском языке, которого в детстве читал по-русски. Книга начинается с того, что британский юрист приезжает в Карпаты к Дракуле чтобы помочь с какими-то делами по переезду в Англию. Дальше его пытаются съесть, он убегает, действие переносится в Лондон и т.д. В детстве всё это смотрелось нормально. Но когда перечитываешь теперь -- бросается в глаза то, что только британцу (Ирландия в этот момент часть СК) такой сюжет романа мог показаться естественным. Потому что граф Дракула может многое: он может пить кровь людей; он может окутывать пространство туманом; он может испаряться в воздухе. Он даже может жить вечно. Одной вещи граф Дракула не может: это переехать в Англию без помощи квалифицированного юриста.

Согласился бы, если бы рядом было что-то сравнимое с ИИ, но на него не ставили. Ничего сравнимого сегодня нет. В худшем случае останутся при своих (а как бороться с ловушками ликвидности, если будет новый 2008 из-за фондового краха по ИИ, теперь известно).

https://www.tg-me.com/longviewecon/6077

Кстати разумное замечание. Недавно как раз читал сравнение нынешнего бума с бумом доткомов. Там автор замечает, что компании, вкладывающиеся в оптоволокно в США, обанкротились, но волокно-то, связавшее всю Америку, никуда не делось, обеспечивая базу для роста уже «настоящим» доткомам вроде Гугла. В Европе вот пузыря не было, но как-то и «Большой шестёрки» почему-то потом не завелось. Собственно, вообще ничего крупного не завелось, кроме SAP. Лопнувший пузырь - это плохо для инвесторов, но он может создавать очень полезные для роста экстерналии.

Так что ИИ, может, и окажется пузырем, но дата-центры и компетенции по разработке передовых процессоров никуда не денутся. На рынке электроники в США большой пузырь лопнул в конце 60-х, в 1971 вышел Intel 4004. Надо бы сделать перевод, в общем

(«Ловушки ликвидности» так называются по историческим причинам. В современной экономике такая ловушка наступает, когда происходит настолько большой шок спроса, настолько большой кризис, что ЦБ, даже опустив ставку до 0% годовых, не может восстановить полную занятость в экономике. Когда ставка ЦБ «застряла на нуле», т.е. когда ЦБ предпочел бы поставить даже отрицательную ставку, но не может этого сделать, наступает ловушка ликвидности. Ключевую роль здесь играют обещания будущей инфляции, рост гос расходов и даже искусственная монополизация рынков. «Великая рецессия» это пример ловушки ликвидности.)

1. Когда-нибудь люди поймут, что «очень дешевая доставка двух блинчиков за пять минут» это функция от очень дешевой рабочей силы, от общей бедности, а «дорогая доставка в Европа» функция от дорогой рабочей силы, от более высокого уровня жизни. «Дорогая доставка» и «более высокий уровень жизни» — две стороны одной медали. Когда-нибудь, но не сейчас.

2. Не про РФ, не про РФ я, это пост про Дубай конечно.

3. В РФ есть два особенно заметных рынка — банковские сервисы и доставка. Они устроены по-разному. Банковский сектор держится на технологиях и инновациях. Рынок доставки — на дешёвом труде. К первому нет претензий, ко второму — тоже. Но важно понимать: доставка — побочный продукт бедности, а банки — нет. Проверочный момент: что будет с рынком, когда и если РФ разбогатеет? Когда и если РФ станет богатой, дешевая доставка пропадет (только если люди не будут заменены техникой). А банковский сервис — нет. Не надо путать рынки, основанные на новых технологиях с рынками, основанными на эффективном использовании дешевого труда.

4. Предположим, что в РФ дешевая доставка продуктов из соседнего супермаркета или ресторана. Ваши теории: почему она дешевая?

(Помните, что приложения со схожими технологиями есть в любой европейской столице, не говоря уже про крупные американские города.)