Легкое прикосновение

_






Теплый мир строится медленно, странными жестами, про которые со стороны не скажешь, для чего они. Он во всяком случае не распланированный и строится как попало.





_

#инфрапрекрасноечтение #тело #наслаждение #ЖанЛюкНанси #Corpus

Тело наслаждается от прикосновения. Оно наслаждается, когда его сжимают, утяжеляют, мыслят другие тела, а также когда само оно сжимает, утяжеляет и мыслит другие тела. Тела наслаждаются и приносят наслаждение телам. Тела, то есть ареолы, выделившиеся partes extra partes из безраздельного единства, которого не существует. Тело, приносящее наслаждение, потому что оно отделено, протянулось в стороне и тем самым отдано касанию. Прикосновение приносит радость и боль - но оно никак не связано со страхом (страх не принимает шага касания, прыж-ка в сторону: он полностью мистериален, фантазма-тичен).

Радость и боль - противоположности, которые не противостоят друг другу. Тело получает наслаждение и в боли (и это абсолютно чуждо тому, что принято называть мазохизмом). Оно остается в ней протяженным, выставленным напоказ - так оно и есть, вплоть до непереносимого отторжения. Эта неразделяемая разделенность наслаждения подтачивает, сводит мысль с ума. (Безумная мысль кричит или смеется: остаетсятолько добавить, что это крик без патетики и смех без иронии.)

Наслаждающее(ся) тело простирается во все свои чувства, придавая смысл всем им сразу и не придавая смысл ни одному из них. Наслаждающее(ся) тело - словно чистый знак-самого-себя, только оно не есть ни знак, ни самость. Само наслаждение есть corpus зон, масс, протяженных толщ, преподнесенных ареол - это прикосновение, что в свою очередь делится, захватывая все свои чувства, которые не сообщаются между собой (чувства не соприкасаются, нет ни "общего (единого) чувства", ни чувства "в себе": Аристотель это знает, говоря,что каждое чувство чувствует и чувствует себя чувствующим, - каждое по отдельности, в отсутствие общего контроля, каждое в своей выделенности в качестве зрения, слуха, вкуса, обоняния, осязания, каждое, испытывающее наслаждение и знающее о себе в момент наслаждения в абсолютном отстоянии такового; отсюда и берет свое начало вся теория искусств").

#инфрапрекрасноечтение #ЖанЛюкНанси #Fallofsleep


But whatever one’s age, no one enters sleep without
some sort of lullaby. No one can do without being led
along by a cadence one does not even perceive, since it is
precisely the cadence of absence that penetrates presence,
sometimes in one single movement—in one single push
that suddenly sends the present floating alongside itself—
sometimes at several times—in several successive waves,
like a tide licking the sand and impregnating it a little
further each time, depositing flakes of sleepy foam. Rocking
movements put us to sleep because sleep in its essence
is itself a rocking, not a stable, motionless state. Lullaby:
one charms, one enchants, one puts mistrust to sleep before
putting wakefulness itself to sleep, one gently guides to
nowhere—swing low, sweet chariot, comin’ for to carry me
home.
Just as night represents a time of cosmic rhythm and
sleep a time of biological rhythm, so also does sleep compose
in itself the rhythm in which its profound nature is
reflected. Rocking is a matter of high and low and of right
and left, of the great symmetries, asymmetries, and alternations
that govern crystals, tides, seasons, the cycles of
planets and their satellites, exchanges of oxygen and carbon
dioxide, captures and releases, assimilations and evacuations,
nervous systems, attractions and repulsions between
metals, between fauna and flora, between sexes, between
stellar masses, black holes, quarks, and infinitesimal jets of
dust . . . It is a matter, to conclude or rather to begin, of
the initial beat between something and nothing, between
the world and the void, which also means between the
world and itself.
It is a matter of the space in between, without which no
reality can take place and without which, accordingly, no
reality is real without a connection to some other reality
from which it is separated by the interval that distinguishes
them and that links them to each other according to the
very pulsation of their common nonorigin [inorigine]—
since in fact nothing makes or marks origin, nothing but
the spacing and balancing of nihil among things, beings,
substances or subjects, positions, places, times. Nothing but
the swaying of the world makes the cradle or rather cradling
within which everything awakens—awakening to
sleep as well as to waking, awakening to self as well as to
throbbing and rocking in general.
Cadence, caress, pendulum motion, to-and-fro of hands,
of lips, tongues, and moist genitals, rising and falling of
swells, rises and jerks of spasms before return to the long
rollers, the deep waves.
Rocking of before the world, rocking of being on nothing,
of nothing on nothing, equal balance between nothing
and being, being nothing and being something, to be nothing,
to be only something, to be some things balancing
between themselves, singularly equal different from nothing,
differing from almost nothing, from the infinitesimal,
immemorial difference that is nothing, truly nothing, but
without which nothing would be revealed as different
from anything.
Above, below, to the right, to the left, imperceptibly,
without any above, or below, or left, or right, just the slim
beam of the scales that weigh the thinking of the world,
that weigh its justice, its uncompromising equanimity, all
those things indistinctly thrown at the same common unworking
[de´soeuvrement] effortlessly making a world,
doing nothing, causing to come into the world, making a
world come, lighting it, darkening it, covering it with
lands and seas, discovering its rocks and sludges, raising
and lowering the waters, lifting and toppling mountain
peaks, summits, abysses, unfastening moons, rings, atolls,
aurora borealises, dawns and dusks, little disks, little puddles
of light, little communion wafers swallowed by night,
lower down, further below, passing far behind to come
back on the other side and to hold anew a dawn suspended,
gray, indistinct and precise in the outline of a new
horizon, a new frontier between nowhere and somewhere,

between never and now, drafting of sketches on the background
of erased traces, rough drafts resumed, retouches,
approaches, eternal returns of the same lines, refrain, Morgen
fru¨ h, wenn Gott will, wirst du wieder erweckt.

Tomorrow morning, God willing, you will awake
again: sleep my child, sleep my soul, sleep my world, sleep
my love, sleep my little one, the child will sleep soon, already
he’s sleeping, look, he goes to sleep with the first
night of the world, the divine child who plays with the
dice of the universe and of all its centuries, he sleeps with
every night that rocks anew, tirelessly, the repetition of the
first, of the initial nocturnal lullaby where the first day fell
asleep with the first sleep.

_











_

_











_

Я просто отпраздную это здесь

#инфрапрекрасноеизлучение #songs #of #rest #where #shall #the #lover #rest



https://youtu.be/P8iKH3yMABQ

#инфрапрекрасноечтение #Бланшо #Пространстволитературы #западняночи #несущественное


Глава 5
Вдохновение

I Внешнее, ночь

Западня ночи




... Риск предаться несущественному сам существен. Избегать его означает следовать за ним по пятам, и тогда он становится тенью, которая всегда следует за вами и всегда идет впереди вас. Стремиться к нему с методичной решительностью тоже означает недопонимать его. Если же о нем не ведать, то жизнь становится легче, а задачи - более неоспоримыми, но в неведении он все еще скрывается, а забвение - это глубина воспоминания о нем. И кто его предощущает, уже не может ускользнуть от него. Кто приблизился к нему - даже если он узнал в нем риск предаться несущественному - видит в этом приближении существенное, жертвует ему всю истину, все серьезное, чувствуя себя, между тем, с ними связанными.
Отчего так? Мощь ли это заблуждения? Или чары ночи? Но
ведь оно бессильна, оно не зовет, а если и влечет, то по небрежению. Тот, кто претендует на зависимость от неодолимого призвания, зависит лишь от собственной слабости; он именует неодолимым то, что преодолевать здесь ему решительно нечего, а призванием - то, что его никуда не зовет, - просто без этой претензии на зависимость ему не на что опереть собственное небытие.

Так отчего же так? Почему одни прибегают к творчеству, чтобы избежать этого риска, - не для того, чтобы ответить на «вдохновение», а чтобы ускользнуть от него, выстраивая свое произведение подобно норе, куда они стремятся под сень пустоты и где они воздвигают сооружения не иначе, как посредством рытья, создавая вокруг себя пустоту? И почему другие, столько других, зная, что они предают мир и истину труда, обуреваемы лишь одной заботой: заблуждаться, воображая, что они служат миру, откуда произошли, и еще миру, где они ищут безопасность и надежду - и вот, они предают не только эмоцию подлинного труда; они предают заблуждение собственной праздности с дурной совестью, каковую они заглушают почестями, услугами и чувством того, что они все-таки выполняют свою миссию - быть стражами культуры, оракулами народа. И, может быть, другие пренебрегают даже сооружением норы, опасаясь, что этоубежище, защищая их, защищает в них лишь то, что следует утратить, и не слишком-то обеспечивает их значимость, а тем самым - не отдаляет приближения точки неуверенности, к которой они скользят, «решительной схватки» с нерешительностью. Об этих теперь ничего не слышно, они не оставляют путевого блокнота, у них нет имени, это анонимы в безымянной толпе, ибо они от нее не отличаются, ибо они попали в неразличимое.

Отчего так? Зачем так поступать? Для чего это безнадежное движение к не имеющему значения?

Я раздобуду воронье крыло с помощью грабежа,
Чтобы взглянуть на бенгальский огонь
с высоты твоего этажа

#инфрапрекрасноечтение #гройс #волякотдыху #усталость #необозримость

Почему -то до сих пор не видела у Гройса этот короткий текст об усталости, где он во избежание усталости призывает стать необозримым. Редкая добыча для меня, крупный улов, сокровище со дна морского:


“Если сегодня оставаться на месте, то нельзя гарантировать свою безопасность, как во времена авангарда, тем, что все остальные на пути к тебе. Скорее, появляется нехорошее чувство, что жизнь течет мимо. Каждый может в любое время остановиться, но общее движение неудержимо, хотя остается неясным, куда ведет этот путь. На эту необозримость нашего постмодернистского мира сетовали уже не раз. Жалобы, как правило, подразумевают, что чьей-то задачей остается сделать этот мир обозримым для себя самого, а возможно, и для других. Это стремление — обозреть необозримое — отнимает силы и утомляет. Поэтому я хотел бы предложить другой способ обращения с этой абсолютной необозримостью: стать самому необозримым.


(....)


Отныне я не чувствую себя усталым, но вполне бодро, так как демонстрирую другим такую же необозримость, какая окружает меня самого. То, что я представляю другим мою собственную, мной созданную необозримость, дает мне возможность управлять движением других, не задавая цели этого движения (на что в свое время претендовал классический авангард). Таким образом, я использовал преимущество во времени, которое обеспечивает мне современная художественная практика, чтобы отдохнуть, пока зритель тратит силы.
Но при этом зритель также получает парадоксальный шанс на отдых. В то время как общая ситуация необозримости повторяется, удваивается благодаря искусству, одновременно обнажаются и искусственность, сделанность, инсценированность самой этой необозримости. Вместо того чтобы устать от желания вписать постмодернистскую необозримость в некую «неомодернистскую» картину мира, зритель осознает возможность эстетизировать эту необозримость и тем самым преодолеть ее, не затратив на это особых усилий.

Итак, мы найдем оазис в пустыне, когда наконец-то научимся интерпретировать всю пустыню как оазис и начнем спокойно в нем отдыхать.”

http://moscowartmagazine.com/issue/70/article/1501

#инфрапрекрасноезрение #AlexandraPirici #Aggregate


А теперь честно о моем настроении в эпоху самоизоляции: