Вчера был день Св. Вацлава, покровителя чешских земель. Земли эти нуждаются в защите, потому что приближаются парламентские выборы, на которых, судя по всему, победят разные паршивцы.

Я же собираюсь голосовать за партию, которая выступает под лозунгом «Будем жить как в Швейцарии» и требует соблюдения прав животных.

Христианина Вацлава убил на пиру родной брат, язычник-Болеслав, и в тот же день у него родился сын, которого назвали Страхквасом, что означает «жуткий пир». Потом Болеслав раскаялся и тоже крестился.

Церковь Св. Вацлава в Праге — шедевр функционализма, оформлена смелыми художниками Первой республики, и вчера, в праздничный вечер, я пошел помолиться за благополучие чешских земель. Но храм, к моему удивлению, был наглухо закрыт, так что могу вам продемонстрировать только его выдающийся экстерьер.

Фрейд писал, что с рождением первого сына начинается путь его отца к смерти.

Что же в таком случае символизирует находка первого за весь сезон белого гриба?

Наверняка это начало путешествия к жизни вечной, зеленой, как мох, и наполненной сладкими трелями небесных птиц.

Нищий просит крону, Кафка дает ему две и требует сдачи. Нищий отказывается, и Кафка его избивает, потому что человек обязан отвечать за свои слова.

Такова одна из сцен фильма Агнешки Холланд «Франц», примчавшегося к нам после премьеры в Торонто.

Холланд превратила Кафку в обывателя, который запутался в бабах, стремится на фронт сражаться за империю и шокирован тем, что его сестра завела роман с гоем. Об этом говорит и название — представьте фильм про Достоевского “Федор”.

Но одна вещь очень верная — Кафка смеется, когда читает друзьям отрывки из «Процесса», и они тоже хохочут. К. не считал свои сочинения кафкианскими, скорее юмористическими.

К счастью, в фильме есть только один таракан, и его быстро убивает отец К., зато красиво запечатлена Прага, а огромная пыточная машина из рассказа «В исправительной колонии» остроумно помещена в пейзаж из «Белого солнца пустыни».

Я последний человек на планете, прочитавший «Сказку» — откладывал до осени, чтобы скрасить ненастные дни. И правильно сделал, поскольку эта замечательная книга — лучшее лекарство от октябрьского уныния.

Когда в финале лакей Яша из «Вишневого сада» насрал Раневской в сметану, я смеялся на своей красной скамейке так, что распугал всех ворон в округе.

Это трудно объяснить, но я всерьез расстроился, когда понял, что никогда в жизни не увижу скульптуру Урса Фишера «Большая глина» в Москве.

С тем, что я никогда не увижу саму Москву, вполне можно смириться, но «Глина» мне нравилась на картинках.

Но теперь я увидел воочию новую инсталляцию Фишера, она похожа на радиоактивный дождь и называется Omen, так что сердце мое успокоилось.

Как справедливо отмечал Юфит, к 1940-му году кинематограф уже умер, поэтому сейчас все мыслящие люди находятся в Порденоне или прильнули к трансляциям из этого города и смотрят программу грандиозного фестиваля немого кино — Giornate del Cinema Muto.

Чего только тут нет — и роскошная комедия «Вертихвостка» (1928) с Сидом Чаплиным (кузеном Чарли), чья карьера была уничтожена обвинениями в харассменте, и мелодрамы с черноокой дивой Италией Альмиранте Мандзини, и полоумный фарс Lonesome Luke on Tin Can Alley (1917), и бельгийский авангард, в том числе концептуальный опус «История сыщика» (1929) с акробатическим текстом, скрещивающим Вертова и леттризм.

В Порденоне киноархивисты демонстрируют свои находки, и среди чудес в этом году — возрожденные из клочков первые фильмы Гриффита, вроде «Укрощения строптивой» (1908) с Катариной-берсерком, и Фейада — хороша драма про романтичного карлика, написавшего сенсационную пьесу в стихах «Коринфская девственница».

И открытие, которое вызвало фурор — бумажные японские фильмы 1930-х годов с енотовидной собакой тануки, соперничающей с кроликом, живущим на луне. Когда началась Вторая мировая война, жанр увял, потому что проекторы переплавили в пушки.

Третья мировая не за горами, и нужно посмотреть как можно больше немых фильмов, чтобы не сказать лишнего на Страшном суде.

Скелет доктора Менгеле изучают бразильские студенты-медики. Так начинается фильм Кирилла Серебренникова «Исчезновение Йозефа Менгеле», который я сегодня (позже всего просвещенного человечества) посмотрел.

И точно так мог бы начинаться хоррор о том, как какое-нибудь псевдовымершее чудовище, останки которого неосторожно откопали, оживает и становится хозяином положения.

Для этой параллели есть все основания, потому что идеи Менгеле, со скальпелем в кулаке отстаивавшего традиционные ценности, сейчас победили если не повсеместно, то на огромных территориях, а последние бастионы гуманизма дрожат под их натиском.

Послевоенная жизнь Менгелe изображена черно-белой, в то время как воспоминания об Освенциме цветные, словно мечты об утраченном рае. Это, конечно, не только причуда одного врача-садиста, а коллективная воля миллионов — вернуться в Освенцим (который выступал под разными псевдонимами — например, коммунизм). Народная воля осуществляется с головокружительной скоростью, так что Менгеле можно назвать героем эпохи. А его скелет еще прибежит семимильными шагами из Бразилии и спляшет danse macabre на наших могилах.

Отклонившись от маршрута на выставке «Шедевры Пеллиццы» (о ней позже), навестил давнего приятеля — зажмурившегося красавца Адольфо Вильдта.

В человеке все должно быть прекрасно — особенно тень.