Это трудно объяснить, но я всерьез расстроился, когда понял, что никогда в жизни не увижу скульптуру Урса Фишера «Большая глина» в Москве.

С тем, что я никогда не увижу саму Москву, вполне можно смириться, но «Глина» мне нравилась на картинках.

Но теперь я увидел воочию новую инсталляцию Фишера, она похожа на радиоактивный дождь и называется Omen, так что сердце мое успокоилось.

Как справедливо отмечал Юфит, к 1940-му году кинематограф уже умер, поэтому сейчас все мыслящие люди находятся в Порденоне или прильнули к трансляциям из этого города и смотрят программу грандиозного фестиваля немого кино — Giornate del Cinema Muto.

Чего только тут нет — и роскошная комедия «Вертихвостка» (1928) с Сидом Чаплиным (кузеном Чарли), чья карьера была уничтожена обвинениями в харассменте, и мелодрамы с черноокой дивой Италией Альмиранте Мандзини, и полоумный фарс Lonesome Luke on Tin Can Alley (1917), и бельгийский авангард, в том числе концептуальный опус «История сыщика» (1929) с акробатическим текстом, скрещивающим Вертова и леттризм.

В Порденоне киноархивисты демонстрируют свои находки, и среди чудес в этом году — возрожденные из клочков первые фильмы Гриффита, вроде «Укрощения строптивой» (1908) с Катариной-берсерком, и Фейада — хороша драма про романтичного карлика, написавшего сенсационную пьесу в стихах «Коринфская девственница».

И открытие, которое вызвало фурор — бумажные японские фильмы 1930-х годов с енотовидной собакой тануки, соперничающей с кроликом, живущим на луне. Когда началась Вторая мировая война, жанр увял, потому что проекторы переплавили в пушки.

Третья мировая не за горами, и нужно посмотреть как можно больше немых фильмов, чтобы не сказать лишнего на Страшном суде.

Скелет доктора Менгеле изучают бразильские студенты-медики. Так начинается фильм Кирилла Серебренникова «Исчезновение Йозефа Менгеле», который я сегодня (позже всего просвещенного человечества) посмотрел.

И точно так мог бы начинаться хоррор о том, как какое-нибудь псевдовымершее чудовище, останки которого неосторожно откопали, оживает и становится хозяином положения.

Для этой параллели есть все основания, потому что идеи Менгеле, со скальпелем в кулаке отстаивавшего традиционные ценности, сейчас победили если не повсеместно, то на огромных территориях, а последние бастионы гуманизма дрожат под их натиском.

Послевоенная жизнь Менгелe изображена черно-белой, в то время как воспоминания об Освенциме цветные, словно мечты об утраченном рае. Это, конечно, не только причуда одного врача-садиста, а коллективная воля миллионов — вернуться в Освенцим (который выступал под разными псевдонимами — например, коммунизм). Народная воля осуществляется с головокружительной скоростью, так что Менгеле можно назвать героем эпохи. А его скелет еще прибежит семимильными шагами из Бразилии и спляшет danse macabre на наших могилах.

Отклонившись от маршрута на выставке «Шедевры Пеллиццы» (о ней позже), навестил давнего приятеля — зажмурившегося красавца Адольфо Вильдта.

В человеке все должно быть прекрасно — особенно тень.

Ассоциация молодых кинокритиков, которую я бескомпромиссно возглавляю, высадилась в Вене, где Кристиан Петцольд открыл лучший фестиваль на планете.

Одно из главных событий Виеннале — ретроспектива Жана Эпштейна. Как гениально пошутил Дмитрий Мартов, Viennale releases Epstein files.

Эпштейн считал, что кинематограф в споре между Богом и Дьяволом принял сторону последнего, и написал эссе Le Cinéma du diable. В его времена так и было, потому что кино бунтовало и хулиганило. Сейчас его придушили продюсеры.

Я давно собирался побывать на неприметном острове Уэсан, где Эпштейн в 1929 году снимал Finis Terrae — и теперь самое время осуществить это намерение. Когда «сверкнет над русскими снегами богами расщепленный атом», там есть шанс остаться в сохранности.