«В эпоху якобинской диктатуры одна пьеса была запрещена потому, что реакционно настроенные зрители по непонятным причинам слишком бурно аплодировали сценам, в которых нельзя было обнаружить никаких намёков» (Реизов Б.Г. Между классицизмом и романтизмом. Спор о драме в период Первой империи. Л.: Изд-во ЛГУ, 1962. С. 11).

Пряников цитирует дивный дневник монархиста Тихомирова. Тут ведь главное не про патриарха, а: «Уж какая ни есть дрянь Россия, а все-таки надо ей жить на свете». Есть что-то розановское и даже блоковское в этом. И сразу: нечего - стилистически - возразить. Русский национализм, который мы потеряли.

А когда начинается и идет, как теперь, бесконечная «родина слонов», то разве что другого монархиста (Трепова) вспоминаешь. «Пулеметов бы теперь, пулеметов».

https://www.tg-me.com/tolk_tolk/25231

Вспомнил картинку: Клинтон покровительственно приветствует Рабина и Арафата по случаю мира.

Теперь на месте Клинтона Трамп, а на месте этих двоих - Путин и Зеленский.

А закончится так же.

К сегодняшним дискуссиям между эмиграцией и метрополией (уехавшими и оставшимися).
Из письма Олега Охапкина из Ленинграда в Рим Евгению Вагину, 1978 год:
«В июле уехал мой знакомый поэт Бурихин с женой. Как провалился, по обыкновению. В августе уехал Довлатов с матерью и собакой. От этого вестей и не жду. Однако, простился с ним по-человечески. Дай Бог ему мира и счастья в землях чуждых. …
Жизнь наша оказывается куда интересней и оптимистичней, чем это думали "диссиденты". Я говорю это с полной ответственностью, не вдаваясь в подробности. Да ты и сам, видно, того же мнения. Трагичное в нашей жизни закалило и саму жизнь. Кто этого не видит, тот и ничего, значит, не видит».
А вы говорите Тесля...

Первые сто дней следующего президента США уйдут на отдирание позолоченного пластикового орнамента в Белом доме

Странно, но факт: Трамп, видимо, не понимает, что эта война - не столько результат политических противоречий, сколько этико-культурного конфликта, ставка в котором сделана на доминацию. По свойственной силовому предпринимательству этике переговоры Путина с Зеленским однозначно будут восприняты исповедующими данную этическую систему обширными референтными группами и в России, и в Украине, как унижение Путина. После личного оскорбления со стороны Зеленского, уничтожившего группу путинского кума Медведчука в 2021 году (что послужило одним из главных катализаторов «спецоперации»), Путин может встречаться с Зеленским лишь в ситуации заведомого подчинения последнего. Используя релевантную здесь кинометафору, Зеленский должен поцеловать руку крестного отца. Трампу, казалось бы, все это должно быть ясно. Однако имеем что имеем.

21 августа, к годовщине; актуально и сегодня:

Сугубо этический характер диссидентского протеста, его сознательная сосредоточенность на морально-нравственной повестке, центральными пунктами которой были вопросы национального покаяния за преступления сталинизма и борьба за гуманитарные права и свободы, определили низкий уровень популярности правозащитных идей в период стабильного развития Советского Союза. С изменением экономического положения СССР и резким падением уровня жизни его граждан во второй половине 1980-х гг., совпавших с инициированной Горбачевым кампанией перестройки и гласности, отношение к диссидентской идеологии стало меняться. В январе 1991 г., после кровавых столкновений в объявившей о независимости от СССР Литве, демонстрация «Нет оккупации Литвы!» собрала на московской Манежной площади уже не восемь человек, а около 200 000.
Диссидентская этическая повестка – и в том числе лозунг «За вашу и нашу свободу!», поднятый демонстрантами на Красной площади 25 августа 1968 г., – связалась тогда в сознании людей с ощущением экономического кризиса СССР, прямо влиявшего на их повседневную жизнь, и получила, пусть и временно, поддержку миллионов граждан. Парадоксальным образом крах в СССР хельсинкской «второй корзины» (экономической) поднял в массовом сознании людей статус «третьей», гуманитарной. Соблюдение прав человека стало в головах советских граждан одним из элементов благополучного общества.

https://www.vedomosti.ru/opinion/articles/2018/08/24/778909-uroki-demonstratsii

И ЕЩЕ РАЗ О СТАЛИНСКОЙ РЕЗОЛЮЦИИ О МАНДЕЛЬШТАМЕ
Сегодня в Новой газете вышел материал об (известной и ранее) истории побега одного из героев Гражданской войны Гая Дмитриевича Гая из-под ареста в 1935 году. Среди прочего там приводится (ранее опубликованное) письмо Сталина к Ягоде, показательное сразу в нескольких отношениях.
Отправленный в Ярославскую тюрьму пассажирским поездом, Гай выбросился на ходу, разбив окно туалета в вагоне. Спустя какое-то время он был обнаружен колхозниками в стоге сена со сломанной ногой.
Сталин этой вполне реалистической истории побега сразу не верит — у него в голове моментально выстравается версия о ЗАГОВОРЕ конвоиров, выпустивших Гая. Он директивно требует от Ягоды признать существование заговора по спасению Гая в НКВД. Это очень характерно для восприятия Сталиным реальности в целом.
Во-вторых, Сталина заботит сфера полномочий НКВД. Для поимки Гая чекисты привлекли добровольцев из числа местного населения. Сталин возмущен:
«Спрашивается, кому нужна Чека и для чего она вообще существует, если она вынуждена каждый раз и при всяком пустяковом случае прибегать к помощи комсомола, колхозников и вообще всего населения? Понимает ли НКВД, какой неблагоприятный для правительства шум создают подобные мобилизации? Наконец, кто дал право НКВД на самочинную мобилизацию партийцев, комсомольцев и колхозников для своих ведомственных потребностей?»
Наше внимание справедливо останавливается на знакомой речевой конструкции — КТО ДАЛ ПРАВО НКВД. Именно эта конструкция использована Сталиным годом ранее в резолюции на письме Бухарина с сообщением об аресте Мандельштама: «Безобразие. КТО ДАЛ ИМ ПРАВО арестовать Мандельштама?»
Эта сталинская резолюция вызывала долгое время своего рода ступор у интерпретаторов — видевших в ней «иронию», и/или «сарказм», то есть неуместную, казалось бы, в данном случае эмоциональную реакцию.
Между тем, сталинское письмо Ягоде об истории с Гаем показывает, что данное языковое клише прочно связано у вождя с проблематикой превышения ОГПУ/НКВД своих четко очерченных полномочий и вписывает сталинскую резолюцию на письме Бухарина во вполне стандартный ряд сталинских озабоченностей — никоим образом не связанных с литературой, но исключительно со сферой деятельности спецслужб. Лишний раз доказывая, что восприятие Сталиным кейса Мандельштама, к счастью для поэта, оказалось целиком связано с вопросом контроля над чекистами, а не с не заинтересовавшим Сталина на этом фоне (и оставшимся ему неизвестным) «литературным» поводом этого ареста.

https://www.nlobooks.ru/books/kritika_i_esseistika/28784/ Предзаказ!

Как сказал художник Толстый писателю В. Е. Максимову, показывая свежевышедший выпуск альманаха Мулета и отвечая на вопрос «Где взять?» - «Купите!»

К годовщине

Хороший материал

https://telegra.ph/Istoriya--nauka-ili-propaganda-Kto-perepisyvaet-uchebniki-istorii-i-zachem-Desyat-naivnyh-voprosov-istoriku-09-23

Повторил азы

https://snob.ru/literature/proslavim-vlasti-sumrachnoe-bremia-polnaia-istoriia-gibeli-mandelshtama-i-ego-liubvi-nenavisti-k-stalinu/

Мы получили из типографии книгу Глеба Морева «Иосиф Бродский: годы в СССР» — первую научную биографию Иосифа Бродского!

Выезд из СССР в 1972 году разделил жизнь и литературную биографию Иосифа Бродского на две автономные части. Книга Глеба Морева посвящена советскому периоду, на который пришлось становление литературной карьеры, формирование социокультурной позиции и этических установок поэта. В центре книги оказываются несколько сюжетов — от замысла побега из СССР на самолете или знаменитого суда за тунеядство до ссылки в Архангельскую область и выезда за границу.

Автор фокусируется на анализе узловых моментов творческого пути поэта и подвергает эти ключевые эпизоды детальной реконструкции и новому осмыслению. Привлекая богатый документальный материал и погружая его в широкий исторический контекст эпохи, Глеб Морев ищет ответ на главный вопрос: в чем заключается неординарность и радикальность литературного и жизненного проекта Иосифа Бродского в 1960–1970 х годах?

Глеб Морев — филолог и историк культуры, автор работ по поэтике русского модернизма.

Книгу можно приобрести на сайте и в магазине «НЛО» в Москве. А совсем скоро она появится в лавке «НЛО» в Санкт-Петербурге и в других книжных.

В продолжение разговора о недоступности важнейших для историко-литературного описания большей части ХХ века в России материалов агентурного наблюдения спецслужб за деятелями культуры.

С 1991 года все случаи обнародования агентурных или внутренних материалов спецслужб были связаны или со случайной ошибкой системы (когда в рамках решения какой-либо правовой проблемы служебные материалы КГБ оказывались среди оказавшихся в доступе для участников процесса документов — как это было в реабилитационном деле К.М. Азадовского) или с фактом нахождения этих материалов не в ведомственном (чекистском), а в партийном архиве (сообщения сексотов о Мандельштаме, Пастернаке, Зощенко, Добычине и др.), или с периодом кратковременного открытия архивов КГБ для доступа экспертов в конце 1991-начале 1992 года.

Есть однако и более «сложные» случаи, также дающие в ситуации катастрофического дефицита информации некоторый материал для размышлений и реконструкций.

Об одном из них рассказала вчера в фб Наталья Громова.

В госархиве получила на руки описи документов из архива Н.И. Ежова. Среди них были материалы агентурного наблюдения за Пастернаком 1936 года. Для знакомства с самими донесениями требовалось разрешение ФСБ, получить которое невозможно.

Однако сам факт наличия такого рода материалов позволяет сделать кое-какие предварительные выводы.

По идее агентурное дело Пастернака должно находиться в Центральном архиве ФСБ. То, что материалы из него отложились в бумагах, изъятых в кабинете Ежова после его ареста, свидетельствует о том, что материалы агентурного наблюдения за Пастернаком были специально им затребованы и изучались особо.

Можно осторожно предположить, что запрос Ежова связан с выступлениями Пастернака на так называемой «дискуссии о формализме» в марте 1936 года. Подробности и контекст этих шокировавших своей независимостью выступлений даны в главе «Бунт Пастернака» в классической книге Л.С. Флейшмана. Для нас здесь важно следующее.

Весной 1936 года Ежов еще не возглавляет НКВД. Но в это время он (в союзе с Я.С. Аграновым) уже фактически участвует в организованной Сталиным операции по нейтрализации и смещении наркома внутренних дел Ягоды, занимаясь и «культурной» (идеологической) проблематикой. (Так, именно Ежову адресует Сталин свою резолюцию о Маяковском, после которой разворачивается организованная Аграновым кампания по канонизации Маяковского.)

Выступления Пастернака имели следствием специальное письмо главреда «Правды» Мехлиса Сталину, в котором они квалифицировались как «хорошо продуманный антисоветский выпад». Мехлис обращался к Сталину с просьбой разрешить «Правде» выступить против Пастернака отдельно. Сталин отказал.

Мы не знаем, по своему ли почину Ежов затребовал агентурное досье Пастернака или это было сделано по приказу Сталина. В любом случае, эти материалы оставались в доступе наркомвнудела (с сентября 1936 года) Ежова до его собственной опалы осенью 1938 года. К этому периоду относится и решительный отказ Пастернака, несмотря на угрозы секретаря СП Ставского, подписать письмо писателей с требованием расстрела Тухачевского и других военачальников летом 1937 года. Ставский был прямо связан с НКВД (менее чем через год он будет с помощью Ежова решать «вопрос о Мандельштаме») и, несомненно, доложил о поведении Пастернака в органы.

Тем не менее, как мы видим, ход всем этим бумагам дан не был. Пастернак остался на свободе.

Если наша реконструкция верна, то она еще раз демонстрирует «персональное» отношение Сталина к Пастернаку, сформированное разговором с ним летом 1934 года и эпистолярными обращениями Пастернака к Сталину осени-зимы 1935 года, связанными с судьбой Ахматовой и высказыванием Сталина о Маяковском. Эти контакты создали у Сталина прочное впечатление о, с одной стороны, свойственном Пастернаку неконвенциональном (с точки зрения советского бюрократа) поведении и, с другой, о его «искренности» и «честности», о его чуждости всякому, в тогдашней терминологии, «двурушничеству» (в котором Сталин подозревал более близких партийным кругам, нежели Пастернак, Пильняка, Бабеля и Мейерхольда).

Заметим попутно, что эти же свойства были, по-видимому, перенесены Сталиным и на связавшуюся у него с заступничеством Пастернака личность Ахматовой — в любом случае, в 1950 году он не санкционирует предлагаемый министром госбезопасности Абакумовым ее арест.

Обсудили

https://www.youtube.com/watch?v=vxTMibKSoNo