ничего моего вне тебя

за пределами твоих контуров — пустота
и возможно мой мир существенно искажен
но ни деньги, ни слава, ни цель, чтобы кем-то стать
ничего не стоят
и только обугливают ожог

вечером утыкаться носом в ямочку у плеча,
видеть твою улыбку сонную по утрам.

ощущать в груди пламя сильней пожара,
слать тебе письма электронные и бумажные.
я чертовски люблю тебя, и, пожалуй,
это единственное, что важно.

оставаться вместе и в здравии, и в беде,
обнимать тебя не этими буквами, а руками.

я вдруг понял, как это бессмысленно
посвящать тебе тысячи строк
если хватит и двух:
ты — единственная
с кем я рядом не одинок.

она была страшно горда и принципиальна, как я и любил, но её принципом было – там где она нужна, её будут беречь, а я нe сбeрег.

Джозеф пишет письма Джесс.
говорит, что чай после неё остыл,
холодный стал.
что устал и нет сил вставать,
«ты, как свет, озарила мой мир.
он ярче стал и есть силы дальше идти».
но зачеркивает:
«ты только приди или дай себя найти»
и не дописывает ещё:
«эта ошибка дорогого мне стоит,
ты же знаешь, Джесс.
я совру, сказав, что держусь, ведь больше никому неважно как я одет,
не простыл ли,
не исхудал.
не знаю, как ты там.
от чего теперь смеёшься,
по чьим читаешь губам.
не знаю, кому твои глаза теперь ярко горят
и кто же в них тонет.
мне больно, что это не я»

пишет и пишет.
разрывает лист.

не бойся мечтать, ошибаться, смеяться, чувствовать,
а если считают тебя плохой, улыбнись, но не убеждай никого в обратном.
помни: ты и есть самое великое искусство,
ты призвана будоражить сердца,
а не быть для всех понятной.

я прекратил смотреть на твои фото,
но ты была хитрее — ты мне снилась.

мне мерещились в каждой щемящие сердце твои черты и детали,
ты похорошела, стала красивее, холодней и строже.
жить без тебя оказалось вполне реально,

быть счастливым — невозможно.

«храни тебя Бог» - сказал он, смотря ей прямо в глаза.
«от тебя» - пробурчала она, выходя из комнаты.
«для меня» - поправил он, улыбнувшись ей вслед.