ты меня целовала и становилось светлей и легче.
ты - смысл всех побед,
ведущий через тьму маяк.
мне бы обнять тебя за хрупкие плечи.

и улыбнуться мысли,
что ты моя.

в ней есть что-то особенное, что-то чего нет в других, что не дает мне возможности оторваться от нее.

я тобой восхищаюсь,
ты — чудо, сияй.

в моих глазах ты всегда будешь лучшей.

я найду тебя
даже если ты
потерялась
во тьме.

я пойму тебя
и ни за что
не оставлю
в беде.

я сохраню,
сберегу
твой добрый покой.

когда все
уйдут,
я останусь
с тобой.

мы будем
вместе.
мы будем счастливы
здесь.

ты нужна мне всегда.
ты нужна мне
такая,
какая
есть.

когда мне
захотелось поцеловать ее,
на часах было 14:36.
но я, потянувшись, пролил ее чай.
на столе чашек — две.
за столом разговоров — ни счесть.
лето в мыслях и за окном,
мы улыбаемся, пьем,
говорим
и немного хотим вино.

когда мне
захотелось обнять ее,
на часах было 14:39.
но я, потянувшись, чуть не свалился со стула.
«с этим надо что-то делать» —
подумал я
и отодвинулся в угол.
на кухне неловкая тишина,
и тихий сдавленный смех.
я, стол, она.
когда мне…

когда мне
захотелось сказать ей что-то особенное,
на часах было 14:40.
потом
я решительно сделал глоток
и подавился чаем.
«легко стать шутом, —
думал я. —
это нечаянно.
это нечаянно».

когда мне
захотелось признаться в любви,
на часах было 14:44.
собравшись,
нарушив тишину в квартире,
я отодвинул кружку подальше,
поправил стул,
сделал вдох
и забыл слова.
просто смотрел, не моргая,
словно на божество.
«ты простой парень.
ты — простой парень!
а она — божество».
божество!

когда мне…

она легонько на цыпочках подошла,
я, задрав голову, посмотрел,
вернее, почувствовал,
как разрывается сердце,
но стало легче.
и просто так, не спеша,
руки опустив на плечи,
губы прижав
(а сердце-то, сердце:
«аля-улю!»),
поцеловала
и на часах было…
на часах…
на часах…

выдохнула:

«люблю».

вот так.

Как я её любил. Какая это была королевская девка. Вот сейчас все говорят: огонь, огонь. А я бы сказал, что она была мне как открытое окно. Можно было сидеть на подоконнике и никуда больше не хотелось, держать её за руку, пульс чувствовать, отсчитывать - непередаваемо. Дышать чистым воздухом, пока башня не начинала кружиться. Птиц считать в её голове, с ней скучно не было никогда, даже вдвоем в маленькой комнате, без интернета, без друзей и без алкоголя.
ᅠ
Есть она, и всё. И она не борясь за меня, завоевала себе первое место во всем и сразу. Ни разу даже не спросила, кто звонит. Ревность считала унижением. Выше всего этого была. Красава.

Превосходный собеседник, умная, шутливая, остроязычная. Как скажет, так отрежет. Парировала как скальпелем махала. А как она молчала? Мне хотелось каяться во всем, даже в том, что сахарницу разбил в детстве, что недавно заходил на страницу бывшей, хотелось орать на нее, давить авторитетом, а ей хоть бы что, молчит и щурится, зараза. Своего добивалась всегда так ненастойчиво, что казалось, сам всё предложил.

А как руки мне на грудь клала, в глаза смотрела, голову на плечо, и меня, мужика взрослого двухметрового уносит волной, ноги не слушаются. А как после секса мне руки целовала, так мягко, доверчиво, как котенок. Где? Где такому учат? Откуда эта интуиция, когда поцеловать, когда к маме сходить на три часа, когда сзади запрыгнуть, когда в любви признаться. Всё делала вовремя. Всё как надо.
Кроме одного - свалила не вовремя. Я только её вписал в жизнь свою, только начал учитывать её везде, как наскучило ей. Улетела.
Голову сломал, что не так, а потом понял, не её это - постоянство, уют домашний, в крови дикость, мятежность, степной ветер. Скучно ей, всё получается само собой, хоть зевай. И я бегаю по пятам, как пичужка прикормленная. Ну так, значит так.
Пусть и тут будет, как хочешь, милая. Не будем рушить установленный порядок вещей. Твоё желание - мой закон нерушимый. Только больно, сука, как же больно. Будто контузило и полноги оторвало снарядом. Хромать буду до конца жизни на тебя, половину свою.

Каждая моя новая теперь обречена на вечный тест-драйв. После тебя все будут как малосольные огурцы. Не будет той перчинки, не будет.
Да может и к лучшему, гастритному желудку лучше кашку да пюре. Лучше. Да. Но как же, блять, всё пресно.

Я любил её за её душу, за красоту, за сложность характера и за то, что она была настоящей. Оттенки гордости, мудрости, молчания, смешанные с бешеной сексуальностью и страстью самой чувственной из всех женщин, искренность и непосредственность ребенка; благородная сдержанность — редкая черта в современных женщинах (а она владела собой, словно львица в затишье) — контрасты сводящие меня с ума. Красивая, никогда не делала из своей внешности культа, имея на руках столь козырную карту, не пользовалась ею, предпочитая добиваться всего собственным умом и талантом — этим восхищала, вызывая уважение. Она всегда жила так, как чувствует, жила честно и никогда этого не боялась, хотя многие желали пустить ей пулю в лоб за ее характер.ᅠ
Живая и бесконечно сложная, сильная и слабая, обычная женщина — одна среди многих и все же особенная, не похожая ни на кого. У нее не было полутонов, только крайности, самые чистые краски — живые эмоции, без дна, без берегов. Она была способна на вечную любовь и преданность к тем, кого любила. За честь этих людей, за их счастье и благополучие, она готова была жизнь отдать. С чужими же была холодна и подчеркнуто вежлива. Сознательно избирала образ высокомерной, уверенной в себе, эгоистичной, манерной эстетки. Как способ защитить себя. Ярлыки, навешанные обществом ее забавляли. Они так удивлялись, узнав, что эта "каменная леди", которая "наступит каблуком на горло любому, вставшему на ее пути", имеет слабости — готовить любимому мужчине вкусный ужин; благоустраивать дом; помогать всем тем, кто в этом нуждается : бездомным животным, брошенным детям, старикам. Образ сильной, гордой, бесчувственной стервы, который они себе нарисовали не хотел мириться в их головах с ее подлинной сущностью. А она не стремилась никому ничего доказать. Не подпускала близко. Не оправдывала общепринятые стереотипы. Но разбивала их вдребезги, не словами — действиями. Боролась за правду, за справедливость, за доброту. Она просто была собой, не выставляла личное напоказ и открывала людям лишь самую незначительную часть себя, которую они заслуживали видеть или могли понять, оттого казалась высокомерной.
Она выглядела как дьявол и поступала как Бог — и в этом была вся она.
Только близкие знали ее настоящую. Вспыльчивую, верную, трепетную, нежную, ранимую, понимающую чужую боль, деликатную к чужим ранам, способную сострадать, плакать и любить. И я узнал ее такой, не смотря на все ее строгие принципы, грозные взгляды, попытки по привычке обороняться, выставляя шипы. У меня не было времени размышлять кто она — спасение или незамедлительная смерть, лекарство от ран или яд кобры — я просто выбрал ее, когда ослепленный ее демонической красотой, все же сумел разглядеть под соблазнительной плотью святое, израненное сердце ангела, и не прогадал, и не могу оторваться от этой женщины ни на минуту своей жизни. Потому что она обезоруживала своей хрупкостью, естественностью, нежностью, искренностью в мире живых, бездушных кукол. Эта женщина не была простой. Она никогда не была идеальной. Но она всегда была собой. Собой до мурашек. И этим убила всех других женщин. Я погружался во тьму, а она несла мне свет. Она снимала платье, а я отдавал душу...

белый потолок,
смятая постель
если б только мог - позабыл бы о тебе.

я снова в дверях. встречай, моя колыбель. приветствуй, танцуй, проклинай, неистовствуй. я не сдвинусь с места. отныне - каждая ступенька твоего подъезда равна восхождению в ту самую гору, которые альпинисты покоряли. и если ты скажешь, что покорить тебя нельзя, иль место занято - я не поверю. когда я сделал последний шаг, я слышал как ты закончила счет. встречай же, раскрыв руки, подхватывая и убаюкивая. я всю жизнь шел, а ты ждала.

не пытайся понять её, просто уткнись в плечо.

и до рассвета будем смотреть на звезды:
я обниму тебя, как впервые - робко.

пускай жизнь тебе преподносит только лучшее,
утром — новые силы, ночью — лишь добрые сны,
пускай над твоей головой расходятся тучи,
и солнце тебе светит чуть ярче, чем остальным.

пускай от любой печали как по щелчку находится антидот,
и поводов для смеха будет больше, чем причин для грусти,
пускай туда, куда ты идёшь, тебя кто-то очень ждёт.
пускай в твоём сердце не будет пусто.

есть женщины — хрупкие ангелы сбежавшие из рая,
есть женщины с тяжелым взглядом и повадками самурая,
есть женщины — океаны,
есть женщины — причалы.
в первых тонут,
по вторым в разлуке до смерти скучают.

есть женщины резкие, как удар катаны,
таких встречаешь и к чертям летят твои планы,
есть женщины плавные, как реки, текущие по скалам,
в местах, где они в тебя вливались, падали, проникали,
остаётся ещё надолго глубокий след.
есть женщины, чей поцелуй слаще всяких побед.

есть женщины - вирус,
и женщины - панацеи,
вторые спасают, от первых едва ли спасёшься целым,
есть женщина — небо,
и женщина — бездна,
есть женщины, сотканные из нежности,
есть те, чей характер выточен из железа.

есть женщины — зимы
и женщины - лето,
есть те, кто земные,
и те, кто инопланетны,
а есть одна, которой нет никого дороже,
словно сделана из твоего ребра,
та, что ближе собственной кожи.

разных женщин множество в этом мире,
есть женщины — миноры,
есть женщины — скерцо,
есть женщины, которые поселялись в твоей квартире,
и та одна, кто всю жизнь живет в твоём сердце.