Если что, я этого не говорил. Слайд вообще про другое)

https://www.tg-me.com/oclaser/662

Как Декарт подсадил весь мир на свой странный дуализм в философии и, что еще хуже, в науке.

Лучше и не скажешь:

Декарт очень четко представлял себе, что нужно сделать, чтобы устранить все апелляции к силам, способностям, целям и формам в физиологии. Стратегия состоит из двух частей. Во-первых, необходимо побороть предрассудок, согласно которому его читатели считают, что все действия тела происходят из души. Во-вторых, как только сила этого предрассудка будет ослаблена, он должен показать, что ресурсов картезианской физики в принципе достаточно для объяснения всех тех действий, в которых воля не принимает участия. Поскольку у животных нет воли, в них не остается никаких остатков для психологии. Для животных физиология - это вся наука, которая нам нужна. Вторая часть стратегии вызывает у Декарта целую батарею якобы механических конструкций: feu sans lumiere («огонь без света» - М.С.); саморегулирующийся механизм антагонистического действия мышц; самоподдерживающиеся циклы пульса; пополнение запасов крови; голод и сытость; жидкостная механика духов (т.н. «животные духи» - М.С.) и их классификация; Ur-Animal (не смог выбрать один вариант, как это лучше перевести – М.С.); стирание различий между жидкостями и твердыми телами и неторопливое течение волокон; префигурирование функции в эффективных причинах системы кровообращения и органов чувств; вечный орган генерации. Если, как утверждают Делез и Гваттари, философия - это распространение понятий, то Декарт был не меньшим философом в физиологии, чем в метафизике.

Слишком гениальный наполовину, говорили его преемники, даже когда они приняли фундаментальную основу механистической физиологии. Однако к концу семнадцатого века эта основа начала дрожать. Жизнь начала просачиваться обратно в физиологию. Аристотелианцы без труда отличали живое от неживого, хотя само определение жизни оказалось труднодостижимым. Для аристотелианцев основной истиной о нечеловеческом мире является то, что некоторые вещи в нем обладают способностью расти, питаться, размножаться, чувствовать и так далее, - истина, не сводимая к истинам о свойствах материи, рассматриваемой отдельно от жизни. Никакое телосложение (temperament) не вытеснит даже растительную душу, и a fortiori («тем более» - М.С.) не будет достаточно для объяснения действий высших животных.

Декарт же сделал доказательство концепции, как я его назвал, своим главным оружием против вегетативной и чувствительной душ, отчасти в интересах освобождения человеческой души от всякого подозрительного отношения к материи, отчасти в интересах вычеркивания из натурфилософии последнего и самого сильного бастиона форм и сил. Тем самым он сознательно устранил жизнь не только из мира res extensce, но и из мира res cogitantes.

Хотя даже об ангелах и Боге - нематериальных сущностях, подобных душе, - уже давно говорили, что они живут, даже среди некоторых аристотеликов все больше проявлялось нежелание однозначно приписывать жизнь духовным и материальным субстанциям.
Как будто напряжение внутри трехчастной человеческой души (речь идёт о трёх типах душ по Аристотелю - растительной, животной и человеческой - М.С.), в которой были связаны самые благородные и самые скромные силы живых существ, наконец оказалось слишком велико. Наконец Декарт перерезал нити. Они соединились вновь, в панпсихизме Лейбница и Спинозы, в панвитализме Ла Меттри и Дидро. Но к тому времени аристотелевская душа была мертва.

Spirits and Clocks: Machine and Organism in Descartes, автор: Dennis Des Chene. Р. 63-64.

Подписаться на канал PhiloStalkeR.

На фото - аналитический философ пытается осознать величие немецкой классической философии.

Подписаться на канал PhiloStalkeR.

Как можно догадаться из прошлого поста, я решил уделить некоторое внимание ознакомлению с немецкой классической традицией, а именно - с биографическим её аспектом. Если о самих концепциях основных классиков я кое-что знаю, то об их биографии я знал крайне мало (по той простой причине, что биографии философов меня, до недавних пор, совсем не интересовали).

Под впечатлением от последствий этой операции под кодовым названием "Буря и натиск в пустыне непонимания" я и пишу этот пост. Ознакомившись с меню, я решил сразу начать с деликатеса, а именно - с Шеллинга, поскольку, во-первых, именно он мне кажется наиболее интересным из большой тройки метафизических идеалистов, во-вторых, к его натурфилософии ведут ниточки от большинства интересующих меня авторов XIX века, и, в-третьих, он наиболее интересен в контексте романтизма, о философских истоках которого мне тоже было бы интересно узнать побольше.

А при чем тут биография? - может спросить читатель, не знакомый со спецификой этого направления. Еще недавно я бы спросил так же, но довольно быстро стало понятно, что в случае с немецкой философией этого периода биография имеет огромное значение, потому что авторы, в некотором специфическом смысле, жили своей философией.

Речь, конечно, не о воплощении теории в практику (хотя, вероятно, были и такие эпизоды), а о том, с каким колоссальным энтузиазмом, переходящим временами в истерические конфликты, у этих людей было принято продвигать свои идеи. Поразительно, насколько по-детски могут вести себя настоящие гении.

Я всегда считал (и считаю), что нынешней философской дискуссии не хватает живости, по крайней мере если брать журналы, поскольку философский Телеграм отчасти компенсирует эту ситуацию. Причину такой ситуации я видел (и вижу) в тех травмах, которые нанесены философии многими волнами антиметафизической критики, начиная с Канта. Нет, я вовсе не хочу сказать, что вся эта критика не имела оснований, напротив, я считаю, что она была и обоснована и полезна, но она, по моим представлениям, должна была преобразовать и усовершенствовать метафизику, а не пытаться её завершить, да и по своему содержанию она совершенно точно не могла ничего завершить ни в каком смысле. В итоге, хотя фактически метафизические вопросы вернулись (или, если угодно, никуда не ушли) и широко обсуждаются, что-то важное оказалось утеряно, а именно - живость дискуссии.

Биография Шеллинга является примером другой крайности, поскольку он дискутировал настолько яростно и живо, что умудрился поссориться с каким-то невероятным количеством друзей и знакомых и он точно не был уникален в этом отношении. Конечно, я не хотел бы такой живости в философии.

НО! Если метафизические проекты XVIII-XIX веков стремились к уникальности (субъективности) и тотальности, за что и подверглись неоднократно разрушительной критике, то современные метафизические исследования, в основном, претендуют на всеобщность (объективность) и локальность.

Начать с рассуждений о собственном опыте и закончить Космосом в целом, агрессивно обязывая всех и каждого подчинятся вновь установленной истине - это работа классического метафизика. Начать с анализа трёх с половиной понятий и закончить выводами настолько осторожными, как будто постмодернисты держат в заложниках всю его семью - это работа современного метафизика. Это две крайности и они, пожалуй, одинаково плохи.

Не подумайте, что из этих тезиса и антитезиса я сейчас диалектически выведу какое-то решение: у меня его нет. Лично для меня второй (осторожный) вариант представляется более оптимальным, но я также сильно и остро ощущаю как много содержания теряет философия, оставаясь в рамках этого формата. Вы можете возразить, что масштабная метафизика, если она вообще может и должна существовать, будет построена когда-то в будущем, из тех "кирпичиков", над которыми идёт работа в настоящее время. Отчасти это так, но это решит лишь часть проблемы: из множества локальных тезисов можно собрать тотальную систему. Но есть и второй аспект: субъективность против объективности.

Продолжение в следующем посте.

Подписаться на канал PhiloStalkeR.

Начало.

Из множества тезисов, сформулированных в стремлении к тотальной объективности, вряд ли можно построить глобальный метафизический проект. Истина рождается в конкурентной борьбе, и в борьбе участвуют не тезисы, а их пропоненты. Классическая метафизика, зачастую, была слишком личным проектом, что хорошо заметно на примере Шеллинга. Но всё же здоровая философия, как я полагаю, и должна быть до некоторой степени личным проектом. Эта степень определяется тем, что автор должен иметь возможность прогонять свои идеи через своё мировоззрение и интуиции, не замыкаясь ни на том, ни на другом, но и не отвергая эти инструменты полностью, иначе он становится просто ретранслятором концептов. Несмотря на непредвзятость к своим идеям, за них надо до некоторой степени переживать. Ко всему прочему, надо не бояться занимать конкретные позиции, осознавая возможную их ошибочность. Как определить эту степень точнее, чтобы не свалиться в одну из крайностей - сказать сложно.

Вы можете, опять же, возразить примерно следующим образом: "То, что ты называешь оживлением философии, может оказаться нарушением стерильности, с таким трудом достигаемой в условиях лаборатории концептуального анализа. Надо ли оно нам?". И здесь кроется самая сложная для отечественной традиции часть этой проблематики. Классическая метафизика, в том числе - немецкая, несомненно, касалась науки, этики, религии, политики и многого другого. Прорастая в эти сферы, она реализовывала себя на практике, но чаще всего оставалась именно метафизикой, т.е. классической философией, поиском начал и мировоззренческих оснований. По какой-то неведомой мне причине (ответ дать способны только специалисты по истории русской философии) в современных исследованиях отечественной традиции есть сильный перекос в политику и религию с явным недостатком науки и, собственно, метафизики, хотя и внимание к науке и мощная метафизика в дореволюционной русской философии присутствовали в достатке. Причины, по которым к этим тематическим областям у современных исследователей нет равнозначного интереса, я вижу в том, что они ощущаются в сознании современных исследователей как менее живые. На деле - это совершенно не так. В метафизике и заключается корень всего человеческого интереса к миру и источник интереса ко всем другим областям. Метафизика и метафизическое осмысление науки могут быть и живыми и ценными для мировоззрения, оставаясь при этом достаточно здравыми и в здоровой степени объективными. Вы будете поражены: они даже могут влиять на практику, на обычную жизнь. Я не знаю, как показать это наглядно, возможно когда-нибудь я это смогу сформулировать. Но полагаю, что этот мой тезис вполне может стать для вас очевидным уже сейчас, если перестать слишком серьёзно воспринимать ту критику, которой была подвергнута классическая философия.

Подписаться на канал PhiloStalkeR.

Ого!

https://www.tg-me.com/oclaser/673

А вот так это выглядело после захода солнца, тут хорошо видно, что молнии были без звука и практически без остановки.

Совершенно не понимаю зачем нужны салюты и фейерверки, а после таких природных представлений - понимания становится ещё меньше.

P.S. целиком видео смотреть не обязательно, там ничего не меняется, мне просто лень обрезать.

На недавней конференции в ВШЭ, которую организовал Денис Маслов с коллегами, Иван Девятко сделал доклад, посвященный, грубо говоря, проблеме забвения субъекта/души в современной философии, в частности, философии сознания. Прежде, чем отреагировать на основной тезис я не могу не отметить сам доклад. Мне доклад понравился не только по содержанию, но и по форме. Согласитесь, на конференциях не так часто можно встретить что-то оригинальное в отношении формы. По структуре доклад напоминал тройной фокус, когда из шляпы достают кролика, а потом из кролика достают еще одну шляпу, из которой достают кролика (не визуализируйте эту метафору слишком уж детально). По содержанию это выглядело так. Все, вероятно, ждали какой-то мощный доклад про субстанциальный дуализм, как Иван умеет. Вместо этого Иван начал с пространных автобиографических очерков. Когда мы все решили, что находимся на неком капустнике и потеряли бдительность, Иван извлёк из рукава Рорти и обдал нас всех релятивизмом, лишив тем самым существенной части эпистемических прав, но и обязанностей тоже. И как только мы смирились с нахождением в этом пространстве постмодернистской вседозволенности, он взял и огорошил всех тем, что спасение всё же есть и спасти нас может только возвращение категории субъекта. Если и есть, таким образом, какая-то надёжная опора в философии, то это субъект, с точки зрения Ивана – это душа. Я разделяю некоторую часть посыла и готов согласиться с тезисом, что некоторые категории могут быть принципиально важны для того, чтобы не свалиться в релятивизм, но нужна ли нам для этого отдельная категория ментальной субстанции/души? Мне кажется, что проблему можно решить гораздо более скромными средствами. Об этом я и скажу в следующем посте.

Подписаться на канал PhiloStalkeR.

Субъективность: в поисках золотой середины

Итак, нужно ли возвращать в философию сознания понятие субъекта, понимаемого как «душа»? Тезис Ивана, насколько я смог его понять, железный, простой и надёжный, как гаечный ключ: в философии слишком многое завязано на понятии субъекта, чтобы от него отказываться. Для вопросов нужен вопрошающий, для состояний сознания - тот, кто в них находится, и когнитивные системы, которые изучаются когнитивными науками, кому-то принадлежат. Это +/- картезианское «Мыслю, следовательно существую», но выраженное несколько шире и в более прагматическом ключе.

Как я и сказал, с общей идеей можно согласиться: есть ощущение, что в современной философии сознания, как и в философском осмыслении когнитивной науки действительно есть проблемы с тем, что некоторые категории просто «потерялись», а те, что остались, «повисли в воздухе» или «заместили» собой утерянные.
Например, в контексте проблемы сознания часто идёт разговор о физических и ментальных свойствах без уточнения к чему эти свойства относятся, как будто бы носитель этих свойств не так уж важен. При осмыслении результатов нейробиологических исследований иногда игнорируется телесность, при исследованиях мозга – иногда игнорируется то, что не относится к системам нейронов. Иначе говоря, категориальное смещение и иные ошибки такого рода – вовсе не редкость.

Отсюда можно вывести три важных тезиса:
1) Нельзя забывать о том, к какой онтологической категории принадлежит изучаемое явление и в каких отношениях оно состоит с другими категориями. В случае с сознанием изучается человеческий организм, иногда находящийся в сознательных состояниях, которые связаны с определёнными свойствами. Изучаемый объект – это всегда организм, даже если в конкретной ситуации рассматривается его часть.
2) Носителем любых изучаемых состояний и свойств всегда являются конкретные вещи определённого типа. Нельзя без внимательной концептуальной адаптации переносить наблюдаемые состояния и свойства с одной вещи на другую.
3) Словоупотребление имеет значение, поскольку в языке неявным образом зашита онтологическая категоризация. Когда философия игнорируется, то категоризация и является только неявной, потому что явной просто нет. В этом случае случайное словоупотребление решает всё. И когда очередное научпоп-видео или книгу называют как-нибудь в духе «Почему мозг нас обманывает?» или «Как договориться с вашим мозгом?», то делается существенный вклад в нормализацию этого неадекватного словоупотребления и искажаются базовые категории.

В той части, в которой Иван имел в виду что-то подобное – я с ним согласен. Но уже из указанных тезисов вполне ясно, что есть и принципиальные расхождения, ведь ни о какой душе, понимаемой как субстанция, здесь речи не идёт.

Под понятием субъекта можно подразумевать очень разное и тезис субстанциального дуализма любого типа чрезвычайно радикален. Должен напомнить, что дело не в используемых понятиях: понятие «душа» и понятие «субстанция» могут быть достаточно безобидны. Первое понятие, «душа», если оно применяется не в смысле субстанциального дуализма, а скорее в духе аристотелизма – это просто форма тела, а не субстанция. Классическое разделение включает растительную, животную и человеческую части души, то есть никакого разрыва на два мира ментального и физического тут и близко нет. Субстанцией («первой сущностью») при этом является сам организм, но, если подумать, то субстанция – это просто вещь, у которой есть форма определённого типа. Это просто та штука, которой мы приписываем свойства.

Следует выделить онтологический и эпистемологический смысл понятия «субъект». В первом случае – субъектом является особая онтологическая категория (например, душа), во втором случае – это роль, которую может играть как душа, так и обычная вещь определённого типа.

Продолжение в следующем посте.

Начало рассуждения.

Три указанных выше тезиса связаны с некоторой промежуточной позицией, предполагающей существование эпистемологических, но не онтологических субъектов. В опыте нам даны именно объекты, а один из объектов, на который указывает слово «Я» дан особым образом - от первого лица. Перспектива от первого лица оказывает влияние на эпистемологическую роль, но не даёт с ходу никаких оснований для того, чтобы вводить новые типы субстанций (т.е. души в добавок к вещам). Заметьте, я не говорю о том, что субстанциальный дуализм не может оказаться истинным, если на это укажут какие-то аргументы. Никакой здравомыслящий исследователь не должен закрываться ни от каких вариантов. Но души, понимаемые как субстанции, не могут быть тем, что мы кладём в основу исследований сознания – это слишком тяжелая и далёкая от интуиций предпосылка.

Кстати, об интуициях. В опросе о субъектах, который я проводил на канале какое-то время назад, большинство высказалось за редукцию субъектов к объектам, на втором месте была позиция за существование онтологических субъектов, на третьем с относительно небольшим числом голосов – трансценденталисты и сторонники лингвистической редукции. И никто (!) не высказался за то, что субъекты не существуют ни в каком смысле. Я думаю, что опрос показывает, что люди в целом склоняются к этой самой здравой промежуточной позиции – (1) есть какие-то штуки / вещи /субстанции, которые (2) находятся в особых сознательных / познавательных /ментальных состояниях и обладают соответствующими свойствами.

Подписаться на канал PhiloStalkeR.