Эти фотографии объединяют цвет и композиция. Сумеречная синева разрушенного города почти совпадает с цветом воды. Одинокая фигура с зонтом выглядит щемящей, хрупкой в апокалиптических декорациях, которые спустя время окажутся на дне крупнейшего водохранилища в мире - гидроузла “Три ущелья”. Затопление обжитого пространства кажется безысходнее смерти. В покинутый город можно вернутся и жизнь там восстановится, оставшееся на дне - останется там навсегда. В центре каждого кадра - главные объекты: зонтик и флаг. Зонтик - предмет индивидуальный, флаг - символический знак общности. Иногда кажется, что некоторые фотографии могут “звучать” и после победного, но отчаянного крика второго снимка, слышится тихий шепот первого.

Сегодня не будет фотографий. Только слова, которые подобрать сложнее чем когда-либо. Сегодня я узнал, что чувствует человек, чья страна начинает преступную войну. Сегодня черный день моей Родины. Бессильная злоба, стыд и горечь поселившись в сердце останутся там надолго но, я все таки надеюсь, когда-нибудь уйдут, как рано или поздно уходят обезумевшие тираны и бесчеловечные режимы.
Нет войне!

Все фотографии из коллекции Артура Бондаря.

Двадцать дней идет война. Двадцать дней граница, разделяющая жизнь на “до” и “после” проходит по каждому человеку, говорящему по-украински и по-русски. Думать о чем-то ином почти невозможно, но, все таки, стоит попробовать нащупать во мраке дорогое и важное.
Поисковики нашли останки двух безымянных солдат, погибших в Великой Отечественной войне, рядом лежал рулон с пленкой. Один из ушедших в небытие людей хотел сохранить на этой пленке что-то для будущего. Для мирной жизни, которая так и не наступила. Что-то ценное, ужасающее или красивое. Время сделало этот безымянный взгляд из войны неразличимым. Можно писать о схожести этих изображений с абстрактной живописью, или со звездным небом, или еще с чем-то - все будет ложью. Так выглядит смерть. Когда все человеческое исчезает, как эмульсия с пленки.
Прямо сейчас в постыдной братоубийственной войне умирают люди. Это необходимо остановить как можно скорее.
Нет войне!

Дорогие друзья! Столько, сколько существует этот канал я поздравлял вас с Новым годом, публиковал фотографию и желал счастья в следующем году. Сегодня я хочу пожелать только одного - чтобы несчастье, продолжающееся вот уже десять месяцев закончилось. Чтобы война закончилась. Нет ничего важного, чтобы не изменилось во время войны, но есть смутное ощущение, что противостоять этой тьме может только искренность и беззащитная человечность.
А вместо одной фотографии, предлагаю вам посмотреть все выставки уходящего года в виртуальной фотогалерее F11, к работе которой имею прямое отношение. После начала войны, каждая выставка там имеет ещё и "спасательное" свойство. Мы делали их не для того чтобы не замечать ужас происходящего, мы размышляли с помощью фотографий наших авторов что во всей этой тьме осталось живое и ценное.

https://www.tg-me.com/galleryF11

Irving Penn. Girl in bed. New York. 1949

Сколько раз за последний год хотелось уткнуться лицом между подушками, не видя и не слыша ничего вокруг? Сколько раз этого нельзя было делать? Эта фотография сделана из той точки, в которой сходятся противоположности. Из точки между нежностью и отчаянием, анонимностью и индивидуальностью, живым и неживым. Тело укрытое тканью похожее на глиняный слепок. Оно спокойно и безмятежно и только беззащитные острые локти добавляют тревожность и некоторую отдельность. Эти локти, кажется, единственное что “сопротивляется” растворению в аккуратности постели.
Удивительная фотография, которая сейчас, когда война все еще идет, воспринимается совсем иначе чем прежде.

Josef Koudelka. Snow blizzard on the road to Korce. Albania. 1994

Дорогие друзья! С Новым годом. Пусть он станет мирным и сквозь слепящую мглу проступит место, где всем будет спокойно, свободно и тепло.

Sergio Larrain. Valparaiso, Chile. 1963

Daido Moriyma. «Stray Dog». Misava. 1971

Иногда кажется, что образы, созданные с помощью камеры кочуют из фотографии одного автора в снимки другого. Время и пространство в таком диалоге не имеют значения. Имеет значение взгляд фотографа на мир.
Что может быть обыденнее чем фотография собаки? Уличный пес на снимке Ларрайна жмурится на солнце и не замечает ни фотографа, ни девочку стоящую в проеме двери на заднем плане. Во всей этой простой сцене есть какая-то основательность и покой. Никто никуда не торопится, никто никому не мешает.
На знаменитой фотографии Дайдо Мориямы от умиротворения ничего не осталось. Пес словно состоит из пепла и смотрит прямо в камеру, на зрителя. Смотрит так, как смотрит не смирившийся погибающий человек: с укором и безнадежностью. Собака ядерной зимы. Между этими двумя фотографиями всего восемь лет. Между гармоничным миром Ларрайна и агонизирующим миром Мориямы - вечность.
Яркий свет на обеих фотографиях уравнивает их надеждой:“знать, что есть солнце,- это уже вся жизнь.”

Из архива Захарии Кушнира. Бессарабия. Между 1955 и 1970гг.

Держат музыкальные инструменты и смотрят прямо в камеру. Взгляд на зрителя выстраивает иерархию восприятия, ставит впечатление от увиденного, всю полученную информацию в подчиненное положение. Можно долго разглядывать фотографию, иронизировать над кажущимся несоответствием музыкальных инструментов и лиц, пытаться понять что за люди перед нами, замечать некоторую торжественностью всей сцены, но главным становится только это: на нас смотрит человек. Взгляд скользит по лицам и каждое из них говорит свое: вот сдержанная надменность, вот уверенность, вот заинтересованность, вот смущение. Эти немые диалоги составляли бы все содержание снимка если не великан стоящий на коленях в центре кадра. Есть в этой сцене что-то трагическое, как будто животное привели на заклание и то что барабанщик не смотрит в камеру исключает его из зыбкой связи “персонаж-зритель”, исключает его из безмолвного диалога. Вместе с этой огромной фигурой встреча взглядов не кажется уже теперь спокойной и безопасной. Хочется вздрогнуть и отвести взгляд и совсем не важно что положение тела барабанщика в этом кадре объясняется его исполинским ростом: если он встанет, то просто не войдет в кадр. Первое впечатление от фотографии перекрывает значимость этого знания.

Saul Leiter. Canopy. 1958

Saul Leiter. Red umbrella. 1957

Фрагменты реальности, замеченные боковым зрением, проносящиеся вскользь, не требующие ничего - редкий материал для фотографии. Как правило фотограф определяет важное еще до того как тот или иной объект окажется выхвачен рамками кадра из потока жизни. Сол Лейтер мечтавший стать художником, и ставший им, любил непогоду: снег, туман, дождь - все то, что скрывает четкие контуры реальности делает мир неопределенным. Если этого не было, то снимал через “препятствия” шторы, углы, окна.
Большая часть первой фотографии скрыта темным покровом. Мы как будто смотрим через узкую щель и видим спешащих и одновременно растерянных людей. Кто-то зонтиком, кто-то лишь шляпой защищается от непогоды. Летящий снег слепит глаза. Черное пространство сверху давит и хоть этот снимок сделан из укрытия, зритель чувствует тяжесть непогоды, тяжелое дыхание зимы.
На второй фотографии мы уже на улице в торжествующем снегопаде и можем вспомнить как вязнут ноги в грязном снегу. Все свинцово-серое, тяжелое, но у самого края снимка красный зонт. Почти не видно фигуру и есть стойкое ощущение что мы видим всю эту сцену краем глаза, до мгновения, когда оглянемся. Но фотограф не оглядывается, продлевая и фиксируя это состояние неопределенности.
Документальная фотография показывает что всегда может быть еще хуже чем сейчас. Фотографии Лейтера говорят: чтобы не случилось - это еще не все.