На фоне активного переформатирования Дональдом Трампом Ближнего Востока произошел неожиданный, но симптоматичный шаг — снятие всех американских санкций с Сирии. Это первая за десятилетия попытка США официально начать нормализацию отношений с Дамаском. Визит Трампа в регион, переговоры с временным главой Сирии Ахмадом аль-Шараа - явное послание о намерении перехватить инициативу у Турции, ограничив аппетиты Израиля на сирийские территории.

США рассчитывают восстановить свой политический рычаг в Сирии, выстроив новую ось Вашингтон — Анкара — Дамаск, где Трамп позиционирует себя как главного арбитра в новой игре, фактически оттесняя европейские страны и даже ООН из центра процессов. Если процесс нормализации получит продолжение, это приведет к пересборке всей конфигурации региона.

Израиль в этой ситуации остаётся настороже. Несмотря на общий хаос на сирийской территории, Тель-Авив активно претендует на южные регионы, где у него есть опора в лице друзов. Однако усиление субъектности нового сирийского правительства, поддерживаемого США, может серьёзно осложнить израильскую стратегию «упреждающего контроля» и ограничить его свободу действий на юге, в том числе препятствовать развитию конфликта с Анкарой

Форсайт-прогноз: успешная реализация стратегии Трампа способна привести к глубокому сдвигу в балансе сил на Ближнем Востоке. США могут вернуть себе ключевую роль в сирийском урегулировании и ограничить влияние Турции, которая до сих пор была доминирующим актором. Израиль, столкнувшись с новыми вызовами, будет вынужден искать компромиссы и адаптироваться к изменившимся реалиям. В более широком контексте это предвещает усиление соперничества между Вашингтоном и Москвой, а регион станет ареной новых, более жёстких геополитических игр, в которых традиционные правила потеряют актуальность.

Состав российской делегации на предстоящие переговоры в Стамбуле — это не просто «низкий политический профиль». Это стратегический сигнал. Москва сознательно уводит процесс из сферы публичной дипломатии в плоскость технологического, управляемого диалога, где нет места медийным манипуляциям, спекуляциям и эмоциональному шантажу.

Отсутствие высокопоставленных политиков не говорит о том, что Россия не заинтересована в результате. Напротив: Кремль отказывается играть по навязанной западной логике, где сам факт переговоров важнее их содержания. Делегация, в которую входят представители Генштаба, МИД и гуманитарных структур администрации, формируется не под «сделку ради заголовков», а под выстраивание архитектуры давления через процесс.

Присутствие силового блока — это не демонстрация жёсткости, а напоминание, что переговоры — лишь один из каналов реализации политической воли. Москва интегрирует военные и гуманитарные переменные в дипломатический контур, не давая оппоненту сосредоточиться на «удобной» политической риторике.

Таким образом, Россия фиксирует несколько ключевых позиций:

– диалог не будет вестись на публику;

– повестка не формируется в Киеве, а согласуется с теми, кто реально влияет;

– настоящие фигуры подключатся только тогда, когда появится реальный предмет для торга, а не набор PR-месседжей.

Москва показывает: переговоры — не спектакль, а инструмент точного контроля над динамикой конфликта. В этом подходе нет жеста, но есть расчёт.

Дональд Трамп вновь вмешался в ход событий, меняя архитектуру информационной и дипломатической игры вокруг украинского конфликта. На фоне попыток Киева и евроглобалистского крыла в ЕС дискредитировать переговоры в Стамбуле, американский лидер сделал принципиально важный жест: он открыто заявил, что не разочарован составом российской делегации, фактически осадив и Зеленского, и его кураторов, пытавшихся навязать критерии «приемлемости» участников.

Поводом послужили заявления украинской стороны о якобы «низком уровне» российской делегации, что, по мнению Киева, делает невозможным начало содержательных переговоров. Подключились и европейские «союзники» — в первую очередь представители политического истеблишмента, связанного с глобалистскими центрами. Однако вмешательство Трампа сломало эту игру, отметив, что персональный состав делегаций не причина для отказа, а сама необходимость диалога перезрела.

Трамп поэтапно выводит США из связки с Киевом, перекладывая ответственность на европейских союзников, которые объективно не справляются ни финансово, ни политически. В этом контексте давление на Киев с целью принуждения к диалогу. Поэтому текущий всплеск активности западных политиков и медиа, идущий в унисон с истерикой украинских официальных лиц - не что иное как реакция глобалистской инфраструктуры на срыв их сценария.

Действия американского лидера являются частью более широкой стратегии: вывести США из непосредственной вовлеченности в украинский конфликт. Если линия на политический реализм будет сохранена, российско-американский диалог имеет все шансы развиваться автономно — без прямой привязки к Украине. Стратегическая повестка вернётся к более широким темам: безопасности в Европе, ядерному балансу, энергетическим потокам и глобальной стабильности.

Выборы в Румынии как точка бифуркации для Восточной Европы

Второй тур президентских выборов в Румынии, назначенный на 18 мая, может стать не просто электорационным эпизодом, а поворотной точкой для архитектуры всей Восточной Европы. В центре внимания — Джордже Симион, лидер правопопулистского, евроскептического «Альянса за объединение румын», и мэр Бухареста Никушор Дан — независимый кандидат с прозападной повесткой.

Опросы показывают высокую напряженность:
По данным AtlasIntel (9–12 мая), оба кандидата набирают по 48,2%. Погрешность — до 2%, а 3,6% избирателей остаются не определившимися — именно они могут решить исход.
CURS показывает преимущество Симиона: 52% против 47%.
Verifield даёт ему ещё больший отрыв — 54,8% против 45,2%.

При этом кампания сопровождается информационными вбросами, обвинениями в «российском следе» и попытками демонизировать Симиона, что увеличивает общественную поляризацию и делает результат предельно непредсказуемым.

В этой неопределенности формируются три вероятных сценария:

1. Победа Джордже Симиона: Румынский суверенизм
Выбор Симиона открывает окно в новую реальность. Возможен пересмотр антироссийской риторики, отказ от функции "тылового фронта" для Украины, сближение с Венгрией и Словакией на платформе национального суверенитета. Это ослабит консолидацию в рамках НАТО и создаст напряжение в Брюсселе. Дрейф Бухареста в сторону самостоятельной политики может также активизировать дискуссию о перераспределении военных маршрутов и политических приоритетов в регионе.

2. Победа Никушора Дана: продолжение внешнего курса
Сценарий сохранения статуса-кво. Поддержка Киева, ориентация на Брюссель и Вашингтон, дальнейшее усиление зависимости от фондов ЕС. Но — при слабом парламентском контроле и фрагментированной элите — новый президент рискует остаться политически изолированным, а его кабинет — парализованным внутренними противоречиями.

3. Срыв выборов: управляемый хаос
Активизация нарратива о «вмешательстве России», уличные протесты, делегитимация результатов. Возможна отмена итогов голосования под давлением «международного сообщества», эскалация внутренней нестабильности и сценарий управляемого транзита под внешним надзором. Это приведёт к ослаблению институционального суверенитета и усилению напряжённости в приграничных регионах.

Форсайт-прогноз: Румыния вступает в период высокой политической турбулентности, где исход выборов определит не только баланс сил внутри страны, но и архитектуру Восточной Европы. Социология фиксирует ситуацию «на лезвии ножа», где любой исход будет иметь макрорегиональные последствия. Победа Симиона создаст прецедент для пересмотра евроатлантических векторов в регионе, подталкивая другие государства к «суверенистскому повороту». Победа Дана — сохранит внешние рамки, но не гарантирует внутреннюю управляемость. А срыв выборов — обернётся легализацией внешнего вмешательства под видом «спасения демократии». В любом случае, Румыния становится критическим узлом в системе геополитического перенастроя.

Поездка Дональда Трампа на Ближний Восток — это не просто внешнеполитический визит, а демонстрация перезапуска всей геоэкономической стратегии США при его втором сроке. Формально речь идёт о торгово-инвестиционных соглашениях, но по сути это конструкция новой долларовой архитектуры в регионе, в которой арабские деньги и американская мощь снова соединяются в прямом двустороннем формате — без посредничества Европы и без давления со стороны Израиля.

Первый ключевой сдвиг — ставка на арабов, а не на Тель-Авив. Трамп делает акцент не на поддержке Израиля в условиях растущей напряжённости, а на прагматичном выстраивании мостов с Эр-Риядом, Абу-Даби и Дохой. Это позволяет не провоцировать ненужной эскалации на фронтах, где интерес США — стабильность рынков и потоков, а не идеологическое выгорание.

Второй момент — это тотальный разворот в энергетико-финансовой политике. На фоне напряжённости на глобальных рынках и ослабления евроатлантической координации, США заключают сделку с Саудовской Аравией на $142 млрд в сфере ВПК и получают от неё обещание вложений в американскую экономику на $600 млрд. Катар подписывает соглашения на сумму $1,2 трлн, включая рекордный заказ Boeing на $200 млрд. Все эти цифры — это институциональное встраивание арабских капиталов в экономику США на десятилетия вперёд, своего рода антикризисное перераспределение мировой ликвидности в пользу Вашингтона.

ОАЭ, готовые вложить $1,4 трлн, завершают эту схему, превращая Трампа в архитектора новой финансовой привязки Персидского залива к США. На этом фоне любая политическая турбулентность в регионе, включая палестино-израильский кризис, становится второстепенной — реальным ядром американского влияния вновь становится не военная база, а долларовая инфраструктура, подкреплённая контрактами, инвестициями и поставками.

Таким образом, «золотое турне» Трампа — это не просто набор сделок. Это стратегическая блокировка возможных альянсов арабских стран с Китаем, упреждение потери влияния в энергетическом ядре мира и запуск новой конфигурации, где США снова действуют как центр притяжения капитала, а не как глобальный жандарм. И это возвращает им главную силу — экономическое доминирование, закреплённое не через санкции, а через сделки, в которые включены десятилетние интересы обеих сторон.

Выборы президента Польши — три сценария на развилке Европы

Уже 18 мая Польша проведёт первый тур президентских выборов, который может стать поворотной точкой для внутренней и внешней политики страны. Уходящий Анджей Дуда, два срока подряд поддерживаемый PiS, не участвует — но его политическое наследие и линии конфликта между лагерями остаются ключевыми.

Основные кандидаты:

Рафал Тшасковский (≈30–32%, Гражданская платформа): либерал, мэр Варшавы, опытный евродепутат. Идёт под флагом евроинтеграции, социальной инклюзии и поддержки Украины. Однако его рейтинг стагнирует — как из-за провалов правительства Туска, так и из-за общего дрейфа польского электората вправо.
Кароль Навроцкий (≈24–26%, поддержка PiS): историк и глава Института национальной памяти, новичок в большой политике. Старается дистанцироваться от партийного бренда PiS, делает ставку на ценности патриотизма и консерватизма, аккуратно лавируя между национальной повесткой и антиевропейской риторикой.
Славомир Менцен (≈13–15%, Конфедерация): ультраправый кандидат, антиукраинская, евроскептическая риторика, экономический либертарианец. Его электорат может стать решающим фактором второго тура — преимущественно в пользу Навроцкого.

Три сценария развития после 18 мая:

1. Победа Тшасковского — курс на евроцентристскую инерцию
Польша продолжит выступать как надёжный партнёр ЕС, усилит риторику в поддержку Украины, и станет проводником антироссийской линии. Однако возможный внутренний раскол между президентом и парламентом сохранится. Вето и политические блокировки могут парализовать принятие решений, особенно по вопросам экономики и миграции.

2. Победа Навроцкого — национал-консервативный реванш
Несмотря на попытки дистанцироваться от PiS, Навроцкий может заново легитимизировать правый консервативный тренд. Внешне это не означает резкого разворота от Запада, но возможны пересмотры по вопросам Украины, миграции и внутренней «деморализации» либеральной элиты. Ближе к Венгрии и Словакии, дальше от Берлина.

3. Неожиданный рост ультраправых + протестный всплеск
Если Менцен выйдет на второе место, Польша получит самый непредсказуемый исход: активизацию уличных протестов, резкое обострение межпартийной поляризации, возможный отказ от признания результатов. Брюссель в панике, Украина — в ожидании последствий.

Форсайт-прогноз: Польша в любом случае окажется в центре внимания — как арена борьбы между технократической приверженностью Западу и усиливающимся суверенистским запросом. Итоги выборов станут не точкой, а стартом нового политического цикла, где Варшава либо укрепит роль инструмента внешнего влияния, либо начнет борьбу за статус самостоятельного игрока в изменяющейся Европе. По результатам выборов станет ясно: сохранит ли Польша статус дисциплинированного вассала Евросоюза или начнёт транзит к самостоятельной геополитической субъектности.

Вашингтон входит в фазу «постукраинского выгорания», считает колумнист Даг Бандоу The American Conservative. Это первый шаг к структурной переоценке всего украинского кейса. На поверхности — усталость от расходов и отсутствие результата, пишет автор. Внутри — осознание, что архитектура украинского кейса перестала быть ресурсом и стала пассивом. Когда конфликт больше не приносит политических очков, она превращается в обузу, от которой нужно дистанцироваться управляемо и без репутационных потерь.

Такая трансформация — не акт, а процесс. Мы наблюдаем классический пример форсайт-механики: вбрасывается аналитическая позиция, которая легитимирует будущую стратегию отказа. Не через громкие заявления, а через накопление «рациональных доводов»: издержки, дефицит, потеря стратегического интереса. Украина в этой логике — уже не сакральная территория борьбы за свободу, а затухающая линия напряжения, которую можно будет делегировать европейца и тем самым "утопить" глобалистские элиты Запада.

Продолжает происходить постепенная девальвация символической значимости конфликта, смена лексического регистра с «поддержки» на «обременение», снижение морального градуса дискуссии. Это тонкий сдвиг в восприятии: не отказ, но охлаждение. Конфликт сохраняется, но США уже мыслят о нем как о чем-то, чем должны заниматься другие. В публичной риторике Трампа — это «неприоритетный фронт». В экспертной — это зона управляемого забвения.

На фоне этих сигналов Россия получает более широкое поле для стратегического маневра. Переговорная активность Москвы — не просто дипломатия, а элемент перехвата инициативы в момент, когда внимание США начинает рассеиваться. И если Вашингтон начнёт выходить из конфликта шаг за шагом, важно будет не только удержать контроль над украинской повесткой.

Сценарии переговоров в Стамбуле — вероятности и структура развития событий

Переговоры в Стамбуле между делегациями России и Украины запущены в техническом формате. Делегацию РФ возглавляет Мединский, украинскую — Умеров. Медиаполе активно отыгрывает возможность параллельной конфигурации через встречу Путина и Трампа, что требует отдельного анализа.

Оценка вероятностей сценариев на ближайшие 2–3 недели:

Подписание соглашения о перемирии в рамках текущих переговоров (Вероятность: 10–15%)

Условия для реализации: скрытое согласование параметров прекращения огня между США и РФ, уступка со стороны Украины по статусу территорий или России — по гарантиям безопасности.

На данный момент ни одно из этих условий не подтверждено. Политическая рамка отсутствует, контакты находятся на предварительном уровне. Согласованная инфраструктура контроля перемирия не создана.
Вероятность рассматривается как низкая, но не нулевая: соглашение может быть использовано как элемент тактической перегруппировки.

Начало структурированного переговорного процесса без финального соглашения (формализация трека) (Вероятность: 60–65%)

Базовая конфигурация. Устраивает обе стороны: позволяет сохранить дипломатическую линию без немедленных обязательств, снизить давление от третьих акторов (ЕС, Турция, Китай), одновременно не отказываясь от военных действий.

Формат выгоден Москве — как способ демонстрировать «открытость к миру» при продолжении боевых действий. Выгоден Киеву — как доказательство рациональности перед западными партнёрами без политических уступок.
Вероятность считается высокой: текущий формат взаимодействия, делегаты, нарратива, используемые площадки — всё указывает на отработку именно этого трека.

Переговоры заходят в тупик в ближайшие 1–2 встречи и прерываются (Вероятность: 20–25%)

Возможен при резком обострении на фронте, несанкционированной эскалации, публичных провокациях или инцидентах, после которых одна из сторон сочтёт продолжение переговоров невозможным. Такой сценарий может быть инициирован как элемент тактического давления — в том числе для перехода к новому переговорному треку с участием более высоких политических фигур. Не исключён и искусственный «срыв» как способ навязать внешним акторам (в первую очередь США и Китаю) новую архитектуру посредничества. Однако на данном этапе стороны предпочитают сохранять рамку «конструктивного процесса».

Вмешательство третьей стороны и перехват переговорной инициативы (условно — встреча Трамп–Путин, платформа в Заливе, «глобальный обмен») Вероятность: до 10% в краткосрочной перспективе, до 30% в перспективе 1–2 месяцев

Текущая риторика Трампа указывает на возможность перехвата дипломатической инициативы. Успешная реализация возможна только при наличии скрытого согласования параметров между силовыми блоками в США и России. В этом сценарии Стамбул играет функцию витрины или подготовительного этапа. Сам выход на перехват требует демонстративного провала или заморозки текущего трека. Краткосрочная вероятность низкая, но в случае «ступора» переговоров может вырасти быстро.

Наиболее вероятным сценарием остаётся запуск структурированного переговорного процесса без немедленного перемирия. Это устраивает все ключевые стороны, снижает риски резкой эскалации и открывает пространство для манёвра. Сценарий быстрого перемирия на текущей стадии практически исключён, а сценарий провала — возможен, но скорее в рамках управляемого процесса, чем как следствие полного разрыва.

Статья Саймона Шустера в TIME — не журналистский разбор, а откровенная манипуляция на фоне переговорной паузы. Автор рисует образ Путина как «человека, упустившего шанс на мир», но умалчивает о том, кто этот шанс действительно заблокировал. Не случайно он вообще не анализирует содержание требований сторон, динамику переговоров и публичную позицию Зеленского — лишь эмоционально оформляет «пустое кресло» как символ «российского саботажа».

Настоящий саботаж — в другом. Владимир Зеленский — медийно зависимая фигура, действующая в логике хайпа, а не реальной дипломатии. Он заявляет о готовности к переговорам, одновременно выдвигая заведомо неприемлемые условия — отказ от нейтралитета, возврат Крыма, ультимативные формулировки. Это — не дипломатия, а политический театр, нацеленный на западную аудиторию. Он не стремится к компромиссу — он формирует образ «вечной жертвы», которой всё позволено, включая провокации и срыв любых встреч.

Между тем именно Москва и Вашингтон — в лице Путина и Трампа — в последние месяцы делают реальные шаги: от неафишируемых контактов и экономических предложений до согласования условий перемирия. И это то, что явно раздражает тех, кто привык имитировать мир через публичные призывы, не предпринимая ничего конструктивного.

Статья Шустера подменяет причины следствиями. Перемирие срывается не потому, что Путин «не приехал», а потому что Киев заранее создал условия, при которых любые переговоры обречены — либо на фальстарт, либо на обвинение «в саботаже».


https://www.tg-me.com/taina_polit/22072

Саудовская Аравия как арена перераспределения влияния и сигнал к глобальной переупаковке Восточной Африки

2024–2026 гг. станут критическим окном для формирования новой архитектуры влияния в Судане и вокруг него. США, отказавшись от прежней политики делегирования влияния региональным партнёрам (ОАЭ, Саудовская Аравия, Египет), стремятся вернуть себе прямой рычаг воздействия — через дипломатическое давление, контроль над поставками, санкционные инструменты и ограниченное военное присутствие. Письмо сенаторов выступает начальной точкой мобилизации административного ресурса для новой «африканской фазы» внешней политики США.

Базовые векторы развития:

1. Усиление давления на прокси-субъектов (ОАЭ, СБР, Египет) и переход к прямому моделированию конфликта

✓ Уже в ближайшие 6–9 месяцев возможно введение тематических санкций против компаний и структур, связанных с поставками оружия или логистикой в Судане (в том числе частично связанных с ОАЭ и РФ).
✓ Конфликт будет переформатирован в медиаполе в модель «геноцида»/«зверств» — с целью легитимизации американского вмешательства в гуманитарной, санкционной и разведывательной плоскостях.
✓ СБР (группа Дагало) будет дистанционно демонтироваться как легитимный партнёр США, даже если это приведёт к усилению Хартума и сближению его с РФ и Ираном — ставка делается на перегруппировку, а не удержание текущих линий.

2. Назначение спецпредставителя и реконфигурация американского дипломатического и разведывательного присутствия

✓ Пост будет использован как средство легализации одностороннего давления и разработки нового плана урегулирования — в обход механизмов ООН и региональных структур.
✓ Ожидается формирование новой архитектуры влияния с опорой на Южный Судан, Чад и Уганду.
✓ Начнётся постепенное внедрение американских подрядчиков в гуманитарный сектор, логистику и подготовку сил безопасности в приграничных зонах.

3. Структурное вытеснение России из зоны Красного моря

✓ Инфраструктурное соглашение по Порт-Судану (или его расширению) рискует быть заблокировано под предлогом «нестабильности» или «нелегитимности» со стороны одной из суданских сторон.
✓ США и союзники активизируют давление на правительство Судана с целью разрыва ранее согласованных, но не ратифицированных проектов с РФ (в сфере ВТС, портовой логистики, охраны прибрежной зоны).
✓ Если Россия не активизирует формализацию соглашений и сопровождение гуманитарных пакетов, её присутствие будет сведено к медийной риторике.

4. Ввод в повестку темы терроризма и радикальных группировок

✓ США используют тему проникновения «Аш-Шабаб» и афилированных радикальных группировок как обоснование для нового формата безопасности — вплоть до создания точек разведывательной активности на юге Судана и в регионе Голубого Нила.
✓ Риски «террористического коридора» будут экстраполированы на весь регион — с вовлечением Кении, Эфиопии и Южного Судана.
✓ Это позволит ввести суданскую зону в новый «контур угроз», управляемый через механизмы AFRICOM, партнёрские разведывательные инициативы и международные гуманитарные миссии.

Потенциальные триггеры разворота сценария:

— Визит высокого уровня из США в Судан, Южный Судан или Чад — символ начала фазы прямой политической инженерии.

— Санкции против суданских или эмиратских логистических компаний — прямая попытка сменить каналы снабжения.

— Активизация израильской линии (по линии разведки или связи с Эфиопией) в зоне восточного Судана.

— Появление в медиаполе темы "полевой базы РФ" в Красном море — как предлог для её блокировки дипломатическими или военными средствами.

На горизонте 1–2 лет суданский конфликт трансформируется из "гражданской войны с внешним участием" в модель регионального политико-военного переустройства, в котором каждая сторона будет вынуждена определяться не столько по линии "ВСС или СБР", сколько по логике инфраструктурной и логистической лояльности.

Россия, Китай, Иран и Турция будут восприниматься в регионе не как нейтральные партнёры, а как ресурсные конкуренты. Это означает неизбежную конфронтацию — если не физическую, то дипломатическую и экономическую.

Переговоры в Стамбуле: расстановка сил и возможные траектории

Встреча делегаций России и Украины в Стамбуле 15 мая — проверка зрелости сразу трёх переговорных позиций: Киева, Москвы и Вашингтона. На фоне разнонаправленных ожиданий, стратегических манёвров и медийных вбросов ситуация сложилась нестабильная, но потенциально подвижная. Текущая диспозиция указывает: прорыв в классическом понимании — маловероятен.

Киев: внутренняя инерция и внешнее давление:

Украинская позиция изначально строилась на тактике политико-медийной эскалации: ультимативное предложение 30-дневного перемирия, сопровождаемое оскорбительными формулировками в адрес Москвы, было направлено не столько на конструктив, сколько на создание условий, при которых Россия откажется — и это станет основанием для санкционной и военной реакции со стороны США. Таким образом, Зеленский сделал ставку не на переговоры, а на их срыв как инструмент давления на Вашингтон.

Однако ситуация сложнее: в американской элите нет единства. Команда Трампа видит переговоры не как обманку, а как возможную платформу для подлинного диалога, в перспективе — даже личной встречи с Путиным. Это изменило уравнение: Зеленский оказался в положении, когда прямой выход из переговоров чреват не поддержкой, а потерей доверия со стороны США. Следовательно, даже если Киев продолжает использовать тактику обострения, он будет вынужден сохранять присутствие в переговорах, играя на время.

Москва: сдержанная инициатива и стратегия «в долгую»:

Россия подходит к переговорам с позиции военной инициативы и геополитического расчёта. С одной стороны, Кремль не торопится с резкими уступками, особенно в условиях, когда фронт работает в его пользу. С другой — Путин не отказывается от самой идеи диалога, предлагая вернуться к расширенной «стамбульской повестке» 2022 года. Это позволяет Москве вести игру на двух уровнях: военном и дипломатическом, не закрывая дверь для будущих договорённостей, особенно если в США укрепится курс на личный контакт.

Если перспектива реального прекращения огня возникнет, Москва будет стремиться получить политический и юридический эквивалент — через гарантии, форматы контроля и, возможно, стратегические уступки со стороны США.

Вашингтон: три сценария давления или деэскалации:

США пока ведут себя амбивалентно. На фланге, связанном с ястребами—глобалистами (Демпрартия и часть республиканцев) звучат призывы к усилению давления на РФ за якобы «неготовность к диалогу», на другом — Трамп делает акцент на личной встрече с Путиным как реальном инструменте решения конфликта. Это демонстрирует разделение внутри американского истеблишмента: «партия санкций» и «партия сделок» находятся в стадии скрытого соперничества.

Форсайт-прогноз дает три варианта сценариев:

— Резкое давление на Россию (новые санкции, военные поставки) — маловероятный, рискованный путь, который может окончательно подорвать контроль Трампа над внешнеполитической рамкой и стремление к восстановлению двустороннего диалога с Москвой.

— Продление нынешней ограниченной конфигурации помощи Киеву, с одновременным удержанием России в переговорном треке. Это позволяет Вашингтону, что позволяет США удерживать контроль, не вовлекаясь глубже.

— Полное отстранение от украинского трека становится всё более вероятным по мере укрепления позиций Трампа и его команды, а также дрейфа в сторону восстановления отношений с РФ.

Прогноз: сложная пауза с потенциалом трансформации.Наиболее вероятным сценарием выглядит продолжение переговоров без немедленного объявления перемирия. Это позволит сохранить лицо всем сторонам:

— Киеву — сохранять иллюзию давления и субъектности;

— Москве — продолжать военное давление, не выходя из дипломатии;

— Вашингтону — не принимать резких решений и сохранить инициативу за Трампом.

Однако риски остаются: если фронт не даст Москве убедительного преимущества, если Трамп не получит быстрых внутриполитических бонусов от переговорного процесса, или если Киев сорвёт процесс слишком агрессивно — сценарий заморозки сменится обострением.

Переход политических фигур из активной повестки в статус символов — всегда момент, в котором сходятся сразу несколько пластов смысла: от смены поколений до трансформации самой институциональной логики. Галина Хованская — не просто депутат-долгожитель. Она — один из последних представителей тех, кто формировал Госдуму как зону компетенции, а не телевизионного шоу. В её фигуре сочетались редкие для парламентской среды качества: профессионализм, устойчивость и автономия. А значит, вопрос о её возможном неучастии в следующем созыве — это вопрос о смене типа представительства.

Сегодня мы наблюдаем аккуратный и бесконфликтный роспуск старых инфраструктур. Перенос жилищной повестки в орбиту «Единой России», создание комиссии в обход профильного комитета, «особые отношения» с мэрией — всё это указывает на мягкую перераспаковку влияния. Хованская удерживает уважение, но её повестку уже администрируют другие. Её уход интегрируется в общую логику замещения: выведем с достоинством, но без продолжения.

Это не просто внутрипартийная история. Это зеркальное отражение того, как власть в современной России работает с активами прошлого. Системные фигуры не маргинализируются, они уводятся на орбиту почётной отставки, сохраняя символическое присутствие, но уступая поле новым операторам. И в этом — прагматика институционального выравнивания: никаких резких движений, всё должно происходить как будто само собой, без потрясений.

Для «Справедливой России» это — экзамен на политическую зрелость. Смогут ли они превратить уход знаковой фигуры в акт обновления, а не в потерю голоса? Смогут ли вписать преемственность в систему координат, где идейная нагрузка важнее фамилии? Пока это вопрос. Но сам ход событий показывает: Хованская была не просто законодателем в сфере ЖКХ. Она была лицом целой эпохи в парламенте. А эпохи, как известно, не переписываются — их просто меняют.

Папа Римский Лев XIV намерен предложить Ватикан в качестве площадки для прямой встречи между Россией и Украиной, заявил госсекретарь Святого Престола Пьетро Паролин.

Предложение Ватикана стать площадкой для переговоров между Россией и Украиной — это не просто дипломатический жест, а сигнал к возможной смене архитектуры мирного трека. Святой Престол, как символ морального универсализма, стремится вернуть себе функцию глобального посредника, уравновешенного вне блоков и интересов. В условиях, когда Стамбул обживается как зона технических контактов, Ватикан стремится предложить как место смысловых решений: диалог не как торг, а как смыслов.

Форсайт-прогноз на этом фоне распадается на два ключевых сценария.

✔️ Первый — «гуманитарная надстройка»: Ватикан становится площадкой для обсуждения не финальных параметров соглашения, а принципов и рамочных обязательств — по гуманитарным коридорам, обмену пленными, защите религиозных и культурных объектов. Этот трек не заменяет Стамбул, но дополняет его, придавая переговорам символический вес, необходимый для консолидации международной поддержки.

✔️Второй — «моральный прессинг»: Ватикан как площадка создаёт асимметричное давление на участников. Отказ одной из сторон воспринимается не как политический выбор, а как отказ от универсальных гуманитарных норм. Это особенно важно в контексте формирования будущего общественного восприятия — фреймирования: миротворцем или разрушителем. В этой логике сам жест Папы — не про результат, а про закрепление рамки, где Запад уже не монополист мира, но и не может откреститься от ответственности.

Оба сценария работают в долгую. В краткосрочной перспективе предложение Папы усилит давление на Киев — отказаться от встречи в Ватикане куда сложнее, чем от Стамбула. В то же время Москва может воспользоваться предложением как способом разделить дипломатические контуры: в Стамбуле — реалполитик, в Ватикане — мораль и символика. Такой дуализм позволяет выстраивать не один переговорный трек, а комплексную систему, где каждый формат обслуживает свою часть будущего соглашения.

Назначение Андрея Мордвичева на пост главкома Сухопутных войск — это не только шаг персональный, но системный, и он требует рассмотрения в рамках форсайт-логики модернизации военной вертикали.

Первый уровень анализа — это изменение парадигмы: от структуры, управляемой по «генеральской инерции» с высокой степенью бюрократического отрыва, к системе, ориентированной на прямую боевую верификацию компетентности. Мордвичев в этом контексте символизирует офицерский тип, прошедший не только по полевому командному циклу, но и по стресс-тесту реального конфликта — не в имитационной, а в полномасштабной среде. Его приход — это сигнал: в приоритете не возраст, а резюме на линии фронта.

Второй уровень — институциональная коррекция. Мордвичев известен тесной связкой с командным эшелоном средней руки. Это важно, поскольку именно эти уровни стали критической зоной усталости в СВО, требуя новых управленческих механизмов, устранения дублирования и ускорения принятия решений. Новый главком может стать катализатором формирования «оперативной культуры», в которой снижается дистанция между планированием и реализацией.

Третий уровень — логика разделения функций. Уход Салюкова в Совбез — не отставка, а перераспределение. Он переносит стратегический опыт в политико-аналитическую сферу, где важны не решения тактического уровня, а системные балансы, долгосрочные прогнозы и контрмеры на глобальном уровне. Это рациональный способ интеграции старой гвардии без конфликта поколений.

Если назначение Мордвичева станет частью серии последовательных решений — включая реформу кадрового резерва, новые принципы ротации и выстраивание оперативных кластеров в рамках округа — можно ожидать повышения управляемости Сухопутных войск на горизонтальном и вертикальном уровнях. Это станет критически значимым при переходе к этапу сдерживания и стратегического маневра, который формирует следующий контур конфликта.

Иначе говоря, мы наблюдаем не просто «назначение», а начало новой институциональной сборки армии, где политическое доверие должно быть подтверждено не лояльностью, а результатами.

Очередной медийный вброс — теперь от журналиста The Economist Оливера Кэролла — вкладывается в давно знакомую схему: «Россия на переговорах угрожает захватить Харьков и Сумы». Источник — анонимный. Подтверждений — нет. Официальные делегации ни со стороны Киева, ни со стороны Москвы подобных требований не озвучивали. Зато в медиапотоке — очередной штамп, тиражируемый как факт.

В действительности это — не отдельный эпизод, а фрагмент согласованной медиакампании, где Киев играет не роль инициатора, а проксиплатформы глобалистского лобби, заинтересованного в срыве любых предпосылок к деэскалации.

Подмена идёт не по линии фактов, а по линии смыслов:

— Москва приходит на переговоры с реальной повесткой — её тут же интерпретируют как «угрозу».

— Киев выдвигает ультиматумы — это называется «инициатива ради мира».

— Запад молчит о своей роли в срыве переговоров 2022 года — но снова требует от России «конструктивности».

Все эти вбросы укладываются в стратегию глобалистской элиты, которая управляет конфликтом через информационные инструменты. Их цель — не компромисс, а удержание управляемой эскалации, под которую можно продолжать поставки, контроль над Киевом, санкционное давление и политическую фрагментацию Европы.

Россия не выдвигала публично угроз. Она действует в рамках дипломатии. Но именно это — и раздражает. Потому что вся структура давления на Москву рушится, если Россия демонстрирует сдержанность, а не резкость. Вот почему нужно «создать» угрозу — даже если её не было.

https://www.tg-me.com/taina_polit/22079

Про Москва 2040, за риторикой системности и прогресса просматривается несколько смысловых пластов, требующих критического осмысления. Проблематика заключается не столько в цифрах, сколько в соотношении между формальными успехами и их институциональной устойчивостью.

✔️Во-первых, ставка на высокотехнологичную индустриализацию и цифровой суверенитет — безусловно стратегически оправданный шаг. Но заявленные успехи в области фотолитографии или беспилотных систем пока во многом носят декларативный характер и нуждаются в верификации в категориях экспортной конкурентоспособности и циклической самодостаточности. Москва здесь не просто лидер — она потенциально уязвима, поскольку масштабируемость технологических решений ещё не стала нормой, а остаётся «пилотным» феноменом.

✔️Во-вторых, роль малого и среднего бизнеса в структуре столичной экономики фактически указывает на структурное расслоение городского хозяйства: локальные предприниматели работают в основном в сфере сервиса и внутреннего спроса, тогда как системообразующие проекты концентрируются в руках крупных бенефициаров и управляются в логике мегапроектов. Это создает вызов — параллельные экономические экосистемы, не всегда взаимодействующие эффективно между собой.

✔️В-третьих, главный вопрос будущего — не в количестве предприятий или росте доли ВРП, а в том, насколько Москва способна создавать воспроизводимые модели для регионов. Если столица станет «исключением», а не «моделью», её лидерство будет восприниматься не как интеграционная платформа, а как автономный кластер с собственным правилом игры. Это ключевая проблема, которая уже формирует дискуссию о справедливости и распределении ресурсов.

Несомненно, что развитие , через технократическую модернизацию Москвы весьма важно. Однако реализация потребует не только управленческой дисциплины, но и институционального включения более широкой социально-экономической среды в логику московской модели.

Переговоры в Стамбуле, стали политическим маркером: Москва продемонстрировала инициативу, а Киев — отказ от субстантивного диалога. И всё же ключевым итогом стал не сам протокол встречи, а то, как он прочитан внешними игроками. Рынки отреагировали не на формулировки, а на сигнал: Россия готова к конструктиву, а значит, статус «токсичной державы» теряет универсальность.

Это сдвиг — пусть и фрагментарный — в информационной архитектуре конфликта. Впервые за долгое время фиксация дипломатического процесса не сопровождалась всплеском панических настроений на внешнем контуре. И это удар по тем, кто выстраивает политику сдерживания исключительно через эскалацию и дискредитацию любых переговоров.

Показательно: при всей медийной тишине со стороны Запада именно страны Глобального Юга активизировались — от контрактов до политических консультаций. И в этом контексте экономическая стабильность — не цель, а следствие: Москва возвращает себе субъектность как участника переговорного процесса, а не объекта санкционного давления.

Таким образом, даже ограниченный дипломатический трек даёт России инструмент системного давления на архитектуру конфликта: через легитимацию, деэскалацию и демонтаж западной монополии на трактовку мира. Стамбул стал не местом компромисса, а площадкой смещения центра переговорной тяжести.

Молдавия стремительно входит в фазу стратегического перелома, в которой внутренние процессы всё менее напоминают рутину парламентской республики, и всё больше — управляемую трансформацию под внешним кураторством. Законопроект молдавской провластной партии PAS, превращающий Высший совет безопасности в надправительственный орган с уголовной ответственностью за неподчинение, закладывает инфраструктуру новой формы власти — вертикали мягкого чрезвычайного положения с западным флагом на фасаде. Под видом «евроинтеграции» формируется аппарат принуждения, уже не прикрытый демократическим декором, а работающий по логике подавления оппозиции, нейтрализации автономий и подготовки к геополитической мобилизации.

Смысл происходящего — не просто в усилении контроля, а в форматировании пространства под нужды трансатлантической архитектуры. Молдавия превращается в логистический и военный предмостовой узел, напрямую связанный с линией Одесса — Винница — Черновцы. Построение транспортного коридора Яссы — Кишинёв — Одесса превращает территорию республики в сценарную площадку «второй Украины», где ставка делается не на устойчивость, а на готовность к принятию кризиса как модели бытия. Репрессии против Приднестровья и Гагаузии в этом контексте показывают, что это не внутренние меры, а зачистка флангов перед фазой большой логистики и возможной военной эскалации.

Форсайт-прогноз указывает на три возможных сценария.

✔️ Первый — инерционный: выборы формально проводятся, оппозиция маргинализирована, институты легитимированы через ЕС, и начинается реализация силовой консолидации.
✔️ Второй — турбулентный: оппозиционные силы с региональной опорой (Гагаузия, Приднестровье) формируют устойчивое ядро сопротивления, привлекая международное внимание, но под угрозой прямого подавления.
✔️ Третий — кризисный: попытка агрессивной интеграции Молдавии в антироссийскую коалицию вызывает столкновение интересов, в том числе во внешнем контуре (разблокировка Санду замороженного приднестровского кейса), с риском не только внутренних беспорядков, но и региональной конфигурации нового конфликта.

Молдавия в логике этих событий утрачивает субъектность — но не как государство, а как политико-цивилизационный вектор. Её судьба всё больше решается не в парламенте и не на выборах, а в кабинетах глобалистов, которые рассматривают восточноевропейское пространство как декорацию под крупный сценарий. В этой логике «вторая Украина» — не аллегория, а архитектурный план.

Сломанный ультиматум и восстановление стратегической инициативы Москвы

Сценарий, выстраиваемый в течение недели коллективным Западом вокруг ультиматума о 30-дневном перемирии, к 15 мая оказался не реализован. Перемирие не наступило, жёстких санкций не последовало, а переговорный процесс — вопреки ожиданиям Киева и части европейских элит — продолжился. Всё это свидетельствует о фактическом провале попытки навязать Москве схему «перемирие под угрозой» и о частичном сдвиге центра тяжести процесса — из Вашингтона и Брюсселя в двусторонний коридор между Москвой и Вашингтоном, где Украина уже не субъект, а переменная.

Разворот рамки произошёл после вмешательства Трампа, который однозначно потребовал от Зеленского немедленно идти на переговоры, тем самым обнулив европейский ультиматум. Более того, он подчеркнул: решение конфликта требует личной встречи с Путиным, а не символических актов давления. В этой логике принуждение России к «быстрому миру» было выведено за скобки как стратегически несостоятельное.

С позиции Москвы, ситуация также разворачивается по благоприятной конфигурации. Переговоры начались без отказа от военной активности, в условиях, когда инициатива на фронте остаётся за Россией. Факт начала переговоров — при отказе от ультиматума — зафиксировал важное: Россия диктует условия повестки, а не принимает их под внешним давлением. Это сигнал не только Киеву, но и Европе: попытка навязать Москве «контролируемую капитуляцию» не сработала.

Для Украины последствия сложны. Во-первых, стало ясно: без Соединённых Штатов, а именно без Трампа, никакой сценарий давления на РФ не реализуем. Европа, даже при кажущемся единстве, не готова в одиночку идти на разрыв или усиление. Во-вторых, попытка Киева выставить встречу в Стамбуле как «срыв со стороны Москвы» обернулась необходимостью самим поддерживать диалог — вопреки первоначальной установке Зеленского.

Внутренне это создало турбулентность: украинская делегация заявила о подготовке ко второму раунду переговоров, несмотря на отсутствие прогресса по перемирию, что противоречит всей предыдущей линии Киева. Это также подтверждает зависимость украинской переговорной позиции от американского политического центра — если Трамп инициирует диалог, Киев вынужден подстраиваться.

В дальнейшем развитие ситуации зависит от нескольких ключевых развилок:

— согласится ли Трамп на личную встречу с Путиным и на каких условиях;

— останется ли Россия при своих максималистских требованиях или допустит частичный компромисс по линии фронта;

— готов ли Киев к долгосрочной конфронтации в условиях возможной усталости США и стагнации европейской помощи.

Главное следствие текущей фазы — демонстрация международной дееспособности России и ограничения влияния ультимативной дипломатии со стороны Запада. Если переговоры получат развитие, они будут вестись не в формате «давление-принуждение», а в логике стратегического торга, где стороны обмениваются не риторикой, а реальными гарантиями. Это качественный сдвиг в конфигурации конфликта. Как ранее и предполагалось реализовывается один из наиболее вероятных сценариев.

Даже если сделка не будет достигнута немедленно, сама рамка изменена — теперь не Киев и ЕС диктуют темп, а прямая связка Москва–Вашингтон, в которой компромисс возможен, но только при совпадении интересов. И это — результат просчёта ультиматума и победа позиционной устойчивости РФ.

Формула Трампа — это не восстановление гегемонии, а её адаптация к эпохе фрагментированного контроля. Его ставка на саммит с Путиным — не жест примирения, а прагматичный расчёт: только через точечные соглашения с ключевыми центрами силы можно сохранить лицо в условиях сползающего влияния.

Однако даже такая осторожная тактика встречает жёсткое сопротивление. Внутри США «ястребиное крыло» — от истеблишмента демократов до части республиканцев — блокирует любые попытки выстраивать с Москвой прямой и не ультимативный диалог. Трамп действует в окружении, где любое движение в сторону деэскалации трактуется как предательство глобалистской доктрины.

Параллельно — продолжается саботаж со стороны союзников в ЕС. Париж, Брюссель, Лондон не готовы отказываться от конфликта как инструмента внутренней мобилизации и механизма контроля. Трампистам не удаётся продавить политическое «разблокирование» Европы: элиты играют на время, надеясь, что прежняя логика — изоляции и давления — ещё может принести дивиденды.

В этих условиях попытка отвязать украинский трек — это не слабость, а вынужденная мера, чтобы расчистить пространство для большого соглашения. Но окно возможностей сужается. И пока Вашингтон не решит собственную внутриигровую нестабильность, любые шаги к Москве будут восприниматься будут непоследовательными и не реализованными институционально.