Западные компании в России: Сотрудничество на равных — или скрытые риски?

Россия всегда была открыта для иностранного бизнеса, но только если он уважает её суверенитет. Сегодня, однако, некоторые западные компании превратились в инструмент гибридной войны. Они продолжают работать на нашем рынке, но параллельно финансируют НКО, которые дискредитируют Россию, или лоббируют санкции против наших предприятий. Это не «свобода бизнеса» — это двойные стандарты. 

IT-платформы, которые формально соблюдают российские законы, но алгоритмически продвигают контент, подрывающий доверие к государству. При этом те же корпорации в Китае или Индии часто ведут себя иначе — следуя местным нормам. Почему с Россией должен быть другой подход? 
 
Речь не о том, чтобы выгонять всех. США до сих пор поставляют медицинское оборудование — и это правильно, ведь пациенты не виноваты в политике. Но если компания, например, спонсирует фонды, связанные с украинскими радикалами, или сливает данные российских пользователей третьим сторонам — это уже угроза. Государство обязано защищать граждан и бизнес-среду от таких «игроков на два фронта». 

Кстати, многие западные бренды уже сами ушли, испугавшись давления своих правительств. Те, кто остался, должны чётко выбрать: вы здесь для диалога или для диверсий? 
 
Западные технологии и инвестиции нам нужны, но не любой ценой. Когда YouTube блокирует патриотические каналы «по жалобам анонимов», а облачные сервисы внезапно отключают российские стартапы — это вопрос уже не конкуренции, а политической агрессии. Альтернативы есть: «Рутуб», отечественные облачные решения, софт от «Ред Софт». Да, они пока уступают в удобстве, но это вопрос времени и поддержки. 

Главное — создать правила, где иностранные компании не смогут манипулировать нашим рынком. Как это делает Китай, сохраняя технологический суверенитет, или ЕС с GDPR. Россия следует действовать в парадигме логике на аналогичные меры.

Американская медиа-машина запустила новый цикл управления восприятием украинского кейса — и в центре этой конструкции уже не Россия, а Владимир Зеленский. Публичные заявления Трампа, риторика Госдепа, намёки от Маска, призывы к аудиту помощи — это не просто фон. Это элементы стратегии управляемого давления. Запад перестраивает риторику от поддержки к инструментализации: Зеленский превращается в фигуру «временного использования» в рамках модели переговорного торга, а тема «прозрачности» поставок становится легитимным механизмом подталкивания к нужным политическим решениям.

Речь идёт о формализованной модели когнитивного влияния, которую можно назвать «освобождение через дисциплину». Визуально — США демонстрируют поддержку Украины, но смысл иной: Киев уже не субъект партнерства, а переменная в уравнении между Вашингтоном и Москвой. Реплики Трампа, заявления Рубио, неформальные каналы сливают месседж: «линия поведения Украины — предмет нашего контроля». Это переформатирование смыслов, при котором публичная критика Зеленского внутри США становится методом воздействия и элементом переторговки условий.

Одновременно запускается вторичный контур давления — через репутационные риски и юридическую уязвимость окружения Зеленского. Истории про коррупцию, мертвые души, тайные договорённости начинают использоваться не для внутреннего украинского поля, а как рычаг глобальной политики. Это классический элемент «режима тонкой внешней настройки», при котором страна формально сохраняет субъектность, но по сути включена в сценарий внешнего управления.

Форсайт-прогноз на ближайшие месяцы: при сохранении этой тенденции США будут эскалировать формат «проверок» до институционального уровня, включая публичные отчёты, расследования и медийные кампании, создавая фон для вынужденных политических решений со стороны Киева. Возможна даже смена переговорной архитектуры — с нейтрального посредничества на директивную модель, где украинская сторона будет поставлена в позицию согласования заранее утверждённого сценария. В этой системе Зеленскому отводится роль не инициатора, а исполнителя, а сама Украина — просто переговорная фишка.

$45 как симптом: нефть, санкции и архитектура глобального давления

Снижение ценового потолка на российскую нефть до $45 за баррель выглядит как очередной шаг Запада в стратегии экономического давления. Однако за этим жестом — гораздо больше вопросов, чем ответов. Формально это должно сократить доходы России, но в реальности удар приходится по самому санкционному механизму.

Россия адаптировалась к подобному сценарию заранее. Ключевые экспортные потоки перераспределены в сторону Азии — с акцентом на Индию, Китай, частично Турцию. Использование схем «ship-to-ship», рост теневого флота, расчёты в юанях и дирхамах — всё это выстраивает устойчивую альтернативную инфраструктуру. Да, доходы снижаются, но не из-за потолка, а из-за рыночных скидок.

Форсайт на ближайшие 12–18 месяцев даёт три возможных сценария:

Декоративная фиксация — потолок снижается, но без реального контроля. ЕС демонстрирует «жёсткость», избегая конфронтации внутри блока. Россия продолжает экспорт, азиатские маршруты усиливаются, а потолок превращается в политическую декларацию.
Фрагментация режима — США и ЕС усиливают давление на третьи страны (Турция, ОАЭ, Индия), включая вторичные санкции. Но внутри ЕС растёт разногласие: Мальта, Греция, Венгрия не готовы к обострению. Возникает параллельный рынок с участием самих европейцев, маскирующих деятельность под нейтральные схемы.
Технологическое давление — фокус смещается на логистику, страхование, флот и контроль транзакций. Потолок становится фоном, а контроль — наднациональной задачей. Однако к моменту его реализации Москва уже частично обходит критические точки за счёт азиатских партнёров и локализации страховых цепочек.

Ключевая проблема санкционного давления — отсутствие единого центра управления. США, ЕС и G7 действуют вразнобой, а страны Глобального Юга и вовсе игнорируют ограничительный режим.

$45 за баррель — не механизм давления, а индикатор: глобальная санкционная архитектура теряет управляемость. И всё чаще её удары оказываются бумерангами.

Байден — не фигура, а фасад: кризис публичной власти в постзападной модели

Текст о книге «Первородный грех» — точное вскрытие структурного перелома американской системы власти, где президент де-факто лишён субъектности, а реальные решения принимаются кулуарной группой — новой версией политбюро, скрытого за фасадом демократии. Это не просто временная аномалия на фоне здоровья Байдена — это симптом распада институциональной целостности США, где публичные лица обслуживают имитацию выбора, а «ближний круг» действует по логике управляемого консенсуса.

Феномен «информационного кокона», созданного вокруг Байдена, говорит о том, что США вошли в фазу постлидерства — с парализованным символом на вершине, подменённым сетью операторов, технологов, кураторами внешнего и внутреннего курса. Такие конструкции хрупки: они требуют постоянной координации, контроля за утечками и бесперебойной симуляции публичности. Разрыв между медийным образом и реальным управлением становится источником хронического политического недоверия.

Форсайт-прогноз:

– 3–6 месяцев: продолжится вброс управляемых инсайдов об окружении Байдена, а не о нём лично — через медиа-утечки и книги, подобные «Первородному греху». Параллельно будет аккуратный демонтаж его легитимности как субъекта решений, особенно в контексте внешней политики и украинского кейса.

– 6–12 месяцев: углубится дискуссия о роли Deep State — не в конспирологическом смысле, а как реальной нелегитимной структуры управления, существующей вне избирательного контроля. Это начнёт раскрывать ранее табуированные связи между медийными структурами, аналитическими центрами и корпоративным сектором.

– До конца 2026 года: на фоне усиливающегося недоверия к институтам возможна попытка институциональной реформы или внутрипартийный раскол в Демократической партии с открытым обвинением старой элиты в создании «симуляции власти». Инициаторами могут стать медиаплатформы, играющие в реабилитацию своей прежней лояльности.

Байден — не только кризис физической дееспособности, это кризис симулятивной демократии, где фасад сменил функциональность. Его «болезнь» — метафора всей политической архитектуры США: старая, скрытая, неработающая без ручного управления. И именно поэтому рано или поздно управляемая маска слетит — и покажет, кто держал нити на протяжении последних лет.

Ценовой потолок на нефть — это уже не инструмент. Это проекция страха. Страха, что санкционная реальность больше не управляется. Брюссель, предлагая снижение до $45, пытается не наказать Москву — а успокоить собственную либеральную аудиторию: мол, «что-то делаем».

На самом деле, давление давно переключилось с России на союзников ЕС. Консервативные правительства и многие восточноевропейские страны не хотят платить за символы. А бизнес-лобби внутри Германии и Италии всё громче требует возврата к рынку, а не ритуалу.

Форсайт на 6–12 месяцев показывает, что «потолочные» меры станут токсичными даже внутри самой Европы. Их начнут обходить не только поставщики, но и регуляторы. А сам потолок в 2025 году станет мемом геополитической импотенции — как санкция, в которую не верит уже никто.

ЕС подошёл к точке, где каждая новая мера разрушает внутреннюю логику союза. Предел санкционного мира уже пройден. И теперь давление переключается внутрь — на тех, кто ещё верит в управляемость глобального энергетического порядка.

Франция на сломе парадигмы: молодёжь уходит от центра — и не вернётся

Актуальные данные IfopOpinion подтверждают: молодое поколение французов окончательно отвергло политику правящей партии, видя в ней символ инерции, лицемерия и сговора с истеблишментом. Лидируют на дистанции — Жан-Люк Меланшон (27%) и Джордан Барделла (25%), представители радикальных полюсов. И это не просто всплеск недовольства, а симптом глубокой парадигмальной трансформации.

Именно поколение до 35 лет становится ключевым субъектом политических изменений: оно мотивировано, радикализировано и имеет устойчивую идентичность, сформированную на фоне кризисов — от «жёлтых жилетов» до миграционной перегрузки и экологического давления. Центристские кандидаты вроде Филиппа или Тонделье выглядят чужими в их культурном коде: они символизируют системную двусмысленность и политический маркетинг вместо действия.

Форсайт-прогноз:

3–6 месяцев:
– Усиление цифровых и офлайн-кампаний с радикальным контентом, мобилизующих молодёжь по оси «либо/либо»: лево-прогрессивный мобилизационный нарратив от Меланшона против национал-популистской мобилизации Барделлы.
– Умеренные партии, включая центристов Макрона, начнут терять поддержку даже в административных структурах — они не могут предложить языка, на котором говорит новая политическая масса.

6–12 месяцев:
– Резкое усиление давления на старые партии, возможно появление новых политических платформ, ориентированных на поколенческие маркеры — экология, цифровая справедливость, идентичность, безопасность.
– ЕС может столкнуться с новой волной антиглобалистской критики из Франции — как с левых, так и с правых позиций. Это грозит дестабилизацией консенсуса в рамках Еврокомиссии.

До 2027 года:
– Если тренд сохранится, президентские выборы 2027 года станут дуэлью альтернатив, а не системных «ветвей» старой элиты. Это слом всей V республики в её нынешнем виде.
– Возможен также сценарий французского «Brexit-эффекта»: при нарастании социальной поляризации страну может накрыть волна референдумных инициатив — по миграции, правам ЕС, глобальному курсу.

Франция входит в эпоху институциональной перезагрузки. Центр утратил не только поддержку — он утратил язык, культурную легитимность и право быть будущим. А молодёжь — впервые с 1968 года — готова не просто голосовать, а менять устройство всей системы.

Архитектура безопасности, о которой вновь говорил Владимир Путин, — это не столько про «формальные гарантии», сколько про перезапуск самого понятийного каркаса глобального устройства. Принцип «неделимой безопасности» — не дипломатическая формула, а сигнал к построению альтернативной оси, в которой интересы одной части мира больше не могут быть обеспечены за счёт другой

Форсайт на 6–18 месяцев: тезис «равной и неделимой безопасности» будет институционализирован — не только как дипломатический слоган, но как ядро новой геостратегической парадигмы, в которой Россия и союзники выступят архитекторами альтернативной системы глобального управления. Этот нарратив станет основой для рефрейминга международного права: с акцентом на реальный суверенитет, мультиполярность и право на модель развития вне западного шаблона.

С высокой вероятностью (70%) в течение года можно ожидать:

✔️ выработку “Хартии Евразийской безопасности” на базе площадок ШОС, БРИКС+ или ОДКБ — как формального контрдокумента в противовес НАТО и Евроатлантике;
✔️ конструирование гибридных систем коллективного сдерживания (военно-цифровые альянсы, энергетические союзы, кибербезопасность), исключающих Запад из круга доверия;
✔️ рост политико-технологических инициатив, в которых безопасность будет пониматься как защита от когнитивной экспансии, цифрового колониализма и вмешательства в цивилизационный выбор;
✔️ перехват глобальной моральной рамки: тема "миротворчества" и "памяти о жертвах войны" будет перенаправлена на упреждение новых форм неоколониализма, под видом «либерального гуманизма» и «антитеррора».

Если этот вектор закрепится, то к 2026 году возможно формирование альтернативного G8 Востока и Юга, где Россия, Китай, Иран, Бразилия, Индия, Турция и ключевые страны Африки будут выступать как ядро мировой стабильности — на фоне деструктивного дрейфа Запада. В этой картине Запад превращается не в лидера, а в источник риска.

ЕС против Республики Сербской: попытка давления с риском потери Балкан

Рассматриваемые санкции против Республики Сербской и её лидера Милорада Додика — не борьба за «демократию», а демонстрация дискомфорта Брюсселя перед самостоятельной позицией на Балканах. Формальный повод — деструктивная роль в структуре Боснии и Герцеговины, но неформальный — отказ Белграда и Баня-Луки играть по правилам антироссийской политики.

Формально ЕС апеллирует к «ценностям», но на деле мы видим картину санкционного рейдерства: предложение ограничить финансирование, заморозить евроинтеграцию и ввести персональные меры против руководства Республики Сербской. В игре Франция, Германия, Италия. Но консенсуса внутри ЕС нет — не все готовы идти на обострение с Сербией.

Форсайт-прогноз:

3–6 месяцев:
— Санкционный сценарий будет пробуксовывать: в ЕС нет единства, часть стран — особенно Венгрия, Словакия, Греция — оппонируют политике Брюсселя.
— Возможны индивидуальные санкции от отдельных стран ЕС, без координации на уровне Союза.
— Риторика Додика усилится: ставка будет сделана на консолидацию электората и наращивание контактов с Москвой и Пекином.

6–12 месяцев:
— Политическая турбулентность в БиГ усилится: риторика о «втором Косово» начнёт звучать всё громче.
— ЕС может потерять инициативу в регионе: экономическая изоляция Баня-Луки только ускорит её поворот к Востоку.
— Внутренние противоречия между федерацией и сербской частью Боснии обострятся, до угроз политического паралича.

До 2030 года:
— Республика Сербская, несмотря на крайне ограниченный международный вес и отсутствие полноценной субъектности в глобальной политике, может декларировать стремление к сближению с Россией, Китаем и интеграционными платформами вроде ОДКБ, ЕАЭС или БРИКС+. Однако такие заявления будут носить преимущественно символический характер — как попытка демонстративного дистанцирования от давления ЕС, а не как реальный геополитический поворот.
— Балканы вновь превратятся в арену конкуренции между Западом и Востоком. ЕС рискует повторить судьбу вялого наблюдателя.
— Усиление России и Китая в регионе может стать не следствием, а реакцией на короткое стратегическое мышление Брюсселя.

ЕС делает ставку не на диалог, а на наказание. Но пока Брюссель борется с Додиком, регион ускользает в другую геополитическую орбиту.

Бюджетное правило под пересмотром: уходит ли $60 за баррель в прошлое?

Решение правительства РФ пересмотреть цену отсечения нефти в рамках бюджетного правила — это не просто техническая корректировка, а ответ на новую экономическую реальность, в которой $60 за баррель больше не отражают ни рынок, ни геополитику. На фоне роста предвыборных расходов и нестабильности нефтяных доходов корректировка правила становится попыткой сохранить устойчивость бюджета, не разрушая дисциплину.

Форсайт-прогноз: изменение цены отсечения нефти и его последствия для бюджетной политики РФ (2025–2030):

1. Ближайшие 3–6 месяцев: этап подготовки и медийного зондирования

– Минфин и ЦБ начнут «раскачивать» информационное поле, вводя тему в оборот через технократическую экспертизу, утечки в деловую прессу и заявления «на перспективу».
– Будет проведена внутренняя ревизия: какие уровни цены отсечения возможны при текущих потоках, и какой из них наиболее безопасен в условиях санкций, переориентации экспорта и нестабильности рубля.
– Крупные экономические игроки (сырьевики, банки, ВЭБ) подключатся к обсуждению — неофициально тестируя варианты в рамках технократического консенсуса.

2. Сентябрь–декабрь 2025: утверждение нового бюджетного правила в проекте бюджета на 2026–2028

– Новый уровень отсечения вероятнее всего будет установлен в районе $65–70 за баррель — как компромисс между желанием пополнять ФНБ и необходимостью не сдерживать расходы.
– Сохраняется сдержанный подход к тратам из ФНБ — Минфин будет по-прежнему выступать «сторожем» устойчивости, особенно на фоне роста предвыборных расходов и рисков расшатывания рубля.

3. 2026–2028: переход в фазу политической гибкости

– Повышенный порог даст правительству простор для финансирования приоритетных программ — от обороны и инфраструктуры до демографических и индустриальных субсидий.
– Возрастёт опасность размытия целевой функции ФНБ — под влиянием политического давления фонд может использоваться не для сглаживания циклов, а для обслуживания текущих политических нужд.

4. Долгосрочные риски (2028–2030): «распаковка ФНБ»

– При стабильных ценах на нефть и отсутствии внешнего шока — бюджетная система сохранит устойчивость.
– Однако в случае падения сырьевых доходов и росте социальных обязательств возникнет угроза повторного дефицита, что потребует либо резкого секвестра, либо обращения к заимствованиям.
– Вероятность полного превращения ФНБ в «второй бюджет», подменяющий стратегическое планирование, возрастёт, если дисциплина Минфина будет ослаблена сменой команды или политической конфигурацией.

Изменение цены отсечения — это не просто экономическая корректировка, а индикатор смены парадигмы. Россия отходит от консервативной модели нефтяного накопления и входит в фазу управляемой гибкости. Насколько эта гибкость будет устойчивой — зависит от способности системы не поддаться популистскому соблазну в период политической турбулентности.

Попытка ЕС выставить Венгрию из-за «нарушения ценностей» — лишь витрина. За ширмой ЛГБТ-повестки — отчаянная попытка глобалистского ядра Брюсселя сломать сопротивление Будапешта по украинскому и санкционному треку. Это не борьба за права — это борьба за дисциплину и устранение нелояльных звеньев в условиях геополитической усталости. Венгрия мешает сыграть по нотам и потому становится публичным «примером».

В ближайшие 3–6 месяцев давление на Венгрию усилится — в медиа, дипломатии и через механизмы замораживания фондов. Орбан будет искать опору в восточном фланге ЕС и усиливать двусторонние связи с Китаем и РФ как страховку.

Если механизм статьи 7 запустят — это запустит эффект домино:
– в краткосрочной перспективе — институциональное обострение,
– в среднесрочной (2025–2026) — рост числа стран, отказывающихся от централизации,
– в долгосрочной — ослабление единства ЕС и формирование альтернативных региональных блоков внутри союза.

Политическая динамика в Молдавии перед выборами в парламент 2025 года демонстрирует резкий сдвиг от формальной демократии к управляемому режиму "евродиктатуры". Власть под руководством Майи Санду активно выстраивает модель медиа-монополии, основанной на «правильной» интерпретации событий и жёсткой зачистке альтернативных мнений.

Особенность текущей ситуации в том, что попытки контроля не ослабляют, а усиливают внутреннее напряжение. Эскалация цензуры, блокировка каналов и давления на несогласных уже не воспринимаются обществом как меры безопасности — они воспринимаются как признаки страха власти. Чем выше лояльность к России и недоверие к правящему режиму, тем сильнее желание заставить молчать. Это и есть главная угроза для будущего страны.

В целом, исходя из текущей обстановки, можно выделить следующие прогнозные сценарии развития событий:

1. Усиление репрессий и нарастание протестов, которые перейдут в уличную плоскость. В условиях высокой лояльности населения к России и растущего недовольства социально-экономическим положением, Санду, вероятно, продолжит жестко закручивать гайки. Текущие тенденции, такие как блокировка независимых медиа, цензура в интернете и подавление протестов, будут лишь усиливаться. В ответ - рост протестных движений внутри страны, особенно в Гагаузии, но без реальных перспектив смены власти.

2. Частичный откат ситуации: ослабление репрессий, проведение ограниченных переговоров с оппозиционными силами, а также смягчение политики в отношении медиа. Режим Санду, создаст иллюзию демократического процесса и сохранить позиции, особенно при помощи вероятных махинаций на выборах на зарубежных участках.

3. Полноценный политический кризис: массовые протесты разовьются настолько, что пошатнут вертикаль власти. Протестующие, среди которых будут как оппозиционные партии, так и просто недовольные граждане, станут требовать отставки Санду и реальных изменений в политической системе. Эти протесты будут не просто выражением недовольства, а вызовом политическому порядку, установленному Евросоюзом в Молдове. В таком случае ее партия лишится большинства в парламенте, а позиции Санду в президентском кресле будут максимально неустойчивыми.

Во многом ситуация будет зависеть от способности общества к самоорганизации, борьбе и действий оппозиционных лидеров, которым нужно будет договориться о взаимодействии, пойдя на компромиссы и отбросив личные амбиции, чтобы справиться с ведущем страну в тупик лидером.

Судебная система США превращается в главный инструмент глобалистского сопротивления курсу Трампа. Не просто юридическая инстанция, а механизм точечного блокирования его политических и экономических решений, представляющих угрозу для старой транснациональной архитектуры.

Попытки Трампа ликвидировать инструмент глобалистского влияния USAID, прекратить финансирование «Голоса Америки» и «Радио Свобода» были заблокированы именно через суды. Теперь очередной шаг — отмена его ключевых протекционистских пошлин. Федеральный суд по международной торговле признал, что Трамп превысил полномочия, вводя тарифы на товары из Канады, Мексики, Китая и десятков других стран. Фактически — разоружение внешнеэкономического курса «Америка прежде всего».

Отменены 25%, 20%, 10% и даже «взаимные» пошлины до 50% — все меры, призванные вернуть производство и контроль над торговлей внутрь США. И всё это — под предлогом «защиты международного порядка» и «конституционных ограничений».

Форсайт: в 2025–2026 годах именно суды продолжат оставаться главным полем борьбы между Вашингтоном Трампа и остатками прежнего глобалистского управления. И каждый следующий судебный вердикт будет иметь не только юридическое, но и геополитическое значение. При том из политических рычагов у глобалистов пока остается влияние на Сенат, который будет стремится перехватить политическую повестку. Это не просто политическая конкуренция. Это — борьба за то, кто будет писать правила для мира с конца 2025 года.

Фронт недоверия между Востоком и Брюсселем оформляется в открытую конфронтацию.

Месседж Мерца о возможной приостановке финансирования Словакии — это сигнал, что в ЕС наращивают давление на страны, отказывающиеся следовать «общеевропейской» линии. Его заявление адресовано не только Братиславе, но и Будапешту, где уже давно проводится самостоятельная политика по ключевым вопросам — от Украины до ЛГБТ-повестки.

Ответ Фицо был максимально прямым: Словакия руководствуется не брюссельскими директивами, а национальными интересами. Этот вызов вскрывает растущую трещину внутри ЕС — не идеологическую, а институциональную. Формула консенсуса, на которой строился Союз, размывается: теперь речь идёт о подавлении и перераспределении полномочий в пользу большинства, которое диктует правила меньшинству.

Развитие ситуации в среднесрочной перспективе:

– 3–6 месяцев:
Ожидается нарастание противоречий между Восточной Европой и ядром ЕС. Возможны формальные инициативы по ограничению влияния Венгрии и Словакии, параллельно начнётся кампания по делегитимации Фицо внутри европейского информационного пространства.

– 6–12 месяцев:
Сложится новый неформальный блок евроскептических стран, готовых координироваться и выдвигать альтернативную повестку. Это усилит давление на институциональную модель ЕС — с потенциальным риском паралича части решений в Совете.
В случае усугубления конфликта — возможны сценарии финансового давления, а также попытки переписать правила единогласия, что окончательно взорвет баланс в Евросоюзе.

Где цивилизация решает, видит ли она в человеке бесконечную ценность или управляемый биологический ресурс. Это не просто про смерть — это про то, на чьей стороне право определять границы смысла жизни.

Париж превращается в полигон новой философии смерти. Закон об эвтаназии, одобренный парламентом Франции, подаётся как акт гуманности, как право на достойный уход. Но в реальности мы наблюдаем начало системной перестройки смыслов, где не человек распоряжается своей жизнью, а государство формирует границы допустимого существования. Не случайно министр здравоохранения Катрин Вотрен назвала пациентов «жертвами». Это не просто оговорка — это речевой след новой логики: человек больше не субъект, а управляемый объект завершения.

Европейская модель управления всё чаще выстраивается по логике де-сакрализации. Отказ от трансцендентного, редукция семьи, нормализация отказа от продолжения рода, теперь — программируемая смерть. Эти практики оформляются как гуманизм, но за оболочкой заботы кроется расчёт: государству не нужен пожилой, больной, зависимый. Отсюда — появление не просто нормы, а алгоритма, где финал жизни превращается в услугу, а существование — в переменную экономической целесообразности.

Идёт процесс адаптации общества к мысли, что смерть — это благо. Эвтаназия становится не исключением, а инструментом политики демографического упрощения. Формируется психологическая матрица, в которой добровольный уход заменяет борьбу, а завершение воспринимается как акт этического выбора, одобренного системой. Это — управляемый переход от модели ответственности за жизнь к модели разрешения на смерть.

Если динамика подобной парадигмы будет развиваться в ЕС, то прогноз неутешителен: к 2030 году модели эвтаназии будут распространены не только среди смертельно больных, но и при устойчивых психических расстройствах, бедности, старческой зависимости. Сценарий «цифровой эвтаназии» — через медицинские профили и ИИ-критерии — уже обсуждается в закрытых сообществах трансгуманистических проектов. Франция в этом смысле не просто легализует смерть, а закладывает архитектуру нового контроля над телесностью.

Иран — на пороге прагматичной сделки, но с геополитическим подвохом

Если сценарий признания ядерных прав Ирана и разморозки активов США будет реализован, это станет геополитическим разворотом в ближневосточной политике. Но он чреват и новыми конфликтами.

Базовый сценарий (наиболее вероятный, 60–65%): США и Иран заключают ограниченную сделку.

— Вашингтон де-факто признаёт право Ирана на ядерную программу в мирных рамках (без оружейного компонента), получает взамен замедление обогащения урана, технический контроль и обещание Тегерана не выходить за «красные линии».

— Ирану возвращают часть замороженных активов (6–10 млрд долларов через Катар или Ирак).

— Сделка преподносится как «дипломатическая победа» США в условиях ухода с украинского фронта и снижения конфронтации.

Что это даст:

– Иран частично возвращается в глобальную экономику, укрепляя позиции в азиатской коалиции (Китай, Россия, Индия).
– Трамп выигрывает по линии деэскалации.
– Регион временно стабилизируется, но напряжение сохранится.

Негативный сценарий (30%): Переговоры срываются — и Тегеран усиливает ядерную активность. Сделка не будет достигнута из-за давления Израиля, Конгресса США или завышенных требований. Иран переходит в фазу демонстративного наращивания программы.

Риски:
– Израиль готовит удар по ядерной инфраструктуре.
– Трамп втягивается в эскалацию, несмотря на изоляционистскую риторику.
– Новый виток ближневосточной нестабильности — с ростом цен на нефть и ударом по глобальным рынкам.

Позитивный сценарий (10%): Маловероятен — из-за внутреннего сопротивления как в США, так и в самом Иране.

— Большая сделка США–Иран, включающая снятие части санкций.
— Возможен только в случае масштабного уступа Тегерана и согласия не вмешиваться в конфликты через прокси-сети.

Вероятная сделка — это не про дружбу, а про временную разрядку. Тегеран закрепит фактический ядерный статус, США снизят напряжённость перед выборами, а Израиль начнёт действовать в обход Вашингтона.
Глобально — это начало передела сил на Ближнем Востоке и ещё один шаг к многополярности.

Заявление теневого министра обороны Британии о слабости Лондона в сфере ядерного сдерживания — не просто признание технического отставания. Это симптом более глубокой трансформации: глобалистские элиты Запада признают, что контролируемые ими страны входят в фазу стратегической уязвимости, которую больше не может прикрыть ни риторикой, ни союзническими гарантиями.

Картледж говорит о бессоннице — не только как о личной тревоге, но как о проекции системного страха. Речь не только о подлодках и боеголовках. Речь о признании того, что в новой конфигурации глобальной архитектуры Британия не в состоянии выступать автономным игроком. Воздушное базирование ядерного оружия звучит как попытка компенсировать невозможность поддерживать непрерывное морское патрулирование.

Форсайт-прогноз на ближайшие 6–18 месяцев: начнётся медленная, но нарастающая мобилизация ядерной дискуссии в Британии и других странах НАТО. Под соусом «национального обсуждения» будут продвигаться идеи расширения арсенала, модернизации платформ доставки, возвращения тактических зарядов на европейский континент. Но за этим стоит не стратегия, а паника: Запад осознаёт, что его технологическое и военное лидерство не только оспаривается — оно подрывается.

При этом параллельно будет усиливаться медийная и дипломатическая кампания против «милитаризации Востока». Образ России как "технологически опасного и морально непредсказуемого" актора будет использоваться для легитимации срочных затрат и решений внутри самих западных обществ.

Всё это подталкивает мир к новому витку нестабильности, где ключевыми триггерами станут не вооружённые конфликты, а управляемые признания слабости и попытки её экстренно компенсировать. И в этом смысле слова Картледжа — это не политика. Это крик системы, теряющей прежний баланс, системы которое может вскоре уйти в прошлое.

Местные выборы в 2025 году покажут, насколько эффективно «Единая Россия» сможет адаптироваться к вызовам, возникшим в последние годы. Уже сейчас видно, что ключевым фактором для партии станет не только поддержание внутриэлитной стабильности, но и способность оперативно реагировать на изменения в политической ситуации, особенно в тех регионах, где оппозиция активно консолидируется или элитный баланс нестабилен.

Сильной стороной партии остаётся способность выстраивать коалиции и работать с местными элитами. Однако на горизонте уже есть несколько регионов, где такие коалиции могут быть под угрозой, а конкуренция среди элит способна создать нестабильность. Проблемы с консолидацией оппозиции, особенно в условиях губернаторских кампаний, как в Иркутской области, могут стать серьёзным вызовом для партии, несмотря на договоренности, достигнутые губернатором Игорем Кобзевым с локальными элитами.

Кроме того, в следующих месяцах будет важно наблюдать за динамикой в Самарской и Ростовской областях, где ожидается возможность формирования новых коалиций элит, что приведет к перезагрузке политической ситуации и может повлиять на избирательные процессы. В этих регионах «Единой России» предстоит не только удерживать позиции, но и активно работать с элитами, чтобы сохранить стабильность и минимизировать внутренние конфликты.

В то же время регионы с высоким протестным потенциалом, такие как Томская и Новосибирская области, Забайкальский край, Якутия и Костромская область, потребуют от партии особых усилий для уменьшения социальной напряжённости и формирования эффективной работы с протестными настроениями. В этих регионах «Единая Россия» будет вынуждена работать на улучшение имиджа и удержание лояльных избирателей, а также минимизацию местных политических рисков.

В наиболее сложных ситуациях могут оказаться те регионы, где сохраняются противоречия внутри элитных групп. Воронежская область, где конкуренция среди влиятельных групп остаётся высокой, также может стать важным индикатором для партии в вопросах внутренней стабильности. В этих случаях партия будет вынуждена работать на балансировку интересов разных групп и поддержание внутреннего единства.

Таким образом, прогноз на ближайшие выборы показывает, что партия продолжит активно работать над консолидацией своих позиций на муниципальном и региональном уровнях. Однако это потребует значительных усилий по выстраиванию коалиций, проведению эффективной работы и быстрому реагированию на локальные вызовы. Успех партии во многом будет зависеть от её способности адаптироваться к меняющимся политическим реалиям.

Вся риторика Киева вокруг «требования меморандума» — это отражение дипломатического кризиса субъектности. Когда Киев истерично требует от Москвы показать текст меморандума до переговоров — это не дипломатия, а симптом глубокой несамостоятельности. Украина боится не самого содержания, а того, что не успеет получить инструкции от настоящих игроков — заокеанских. На самом деле никто в Киеве не хочет договариваться — просто без документа нет инструкции, а без инструкции нельзя произвести видимость контроля. В этом месте и вскрывается главное: у Украины нет возможности реагировать самостоятельно, что делает меморандум угрозой, а не шансом.

Москва это понимает и действует по принципу позиционного давления: с виду спокойно, на деле — создавая условия, при которых вся конструкция зависимости выходит наружу. Меморандум становится инструментом недемонстративного вскрытия управляющей матрицы, где Киев — не переговорщик, а мессенджер.

Если эта модель сохранится, то к осени 2025 года Украина полностью выпадет из категории субъектов процесса и окажется в зоне принудительных решений. Уже сейчас становится видно, как дипломатическая вертикаль перестраивается: не между странами, а между метаполисом и его внешним активом.

Документ станет не поводом к обсуждению, а поводом к демонстрации новой расстановки. Где каждый сигнал важен не для адресата, а для третьих сторон — наблюдателей, координаторов, контролёров. В этой игре Киев — уже не центр. Киев вынужден изображать «позицию», при том что его внешняя политика давно стала сугубо производной от решений западных центров силы. Любая попытка сыграть в субъектность — это лишь имитация контроля, за которой стоит страх быть исключённым из большого разговора.

Глобалисты засуетились — Европа снова мечтает о «новом мировом порядке», не имея на него ни ресурсов, ни мандата реальности.

Выступление Урсулы фон дер Ляйен в Аахене — не программа действий, а ритуал самоподтверждения. Четыре пункта «независимости ЕС» (от обороны до демократии и «воссоединения» континента) — классический набор евробюрократического выдавая желаемое за действительное. Особенно показательно звучит обещание «уменьшить зависимости», в то время как ЕС втянут в стратегическую и экономическую зависимость сразу от США, НАТО и третьих рынков — от газа до технологий.

Центральная идея — якобы присоединение Украины как якорь «великой Европы» — уже буксует: ни финансовых, ни институциональных возможностей для интеграции Киев не предлагает, а обещания растягиваются на десятилетия. Вся суета вокруг «нового порядка» — это игра на опережение: выставить очевидный крах глобального проекта, как его якобы «перерождением».

Евросоюз пытается создать иллюзию центра силы, чтобы сохранить лицо в момент, когда реальный центр тяжести глобального мира смещается — в Азию, БРИКС и к национальным моделям суверенитета. Урсула фон дер Ляйен в этой картине — не архитектор будущего, а спикер уходящей эпохи.

Форсайт-прогноз:

3–6 месяцев:
– Активизация риторики о «новом международном порядке» на фоне американского изоляционизма и усиления глобального Юга.
– Брюссель будет продавливать пакетные инициативы, включая оборонную координацию и интеграционные обещания, чтобы создать видимость «движения вперёд».
– Украина будет использовать эту риторику для лоббирования помощи, но столкнётся с всё более очевидным — «усталостью ресурса».

6–12 месяцев:
– Столкновение «великой идеи» с трезвой реальностью: дефицит бюджета ЕС, внутренние конфликты (Венгрия, Словакия, Польша) и саботаж ключевых инициатив.
– Усиление скепсиса внутри стран-членов к идее расширения и новым расходам, особенно на фоне давления из США.
– Попытки Урсулы и подобных ей фигур выдать стагнацию за стратегическое ожидание: «мир слишком быстро меняется, чтобы торопиться».

До 2030 года:
– Вероятный крах концепции «великой Европы» как глобального игрока — без армии, энергетической независимости и согласованной политической воли.
– ЕС может начать трансформироваться в блок многоуровневой интеграции: ядро (Франция, Германия, Бенилюкс) и периферия (формально члены, но без политического веса).
– Украина — это не «новый центр Европы», а геополитический довесок, который пытаются якобы встроить в логистику и безопасность ЕС, но не в его идентичность.
– В долгосрочной перспективе — деглобализация под видом «нового порядка», где ключевыми станут союзы по интересам, а не идеология единства.

Текущий законопроект — не просто обновление. Это точка невозврата. В Молдавии начинается третий этап медийной трансформации: после зачистки телеэфира и региональных СМИ контроль переходит в цифровое поле, где алгоритмы, блогеры и даже комментарии подпадают под юридическую ответственность.

Так исчезает гражданин — как субъект речи. Остаются пользователи — объекты фильтрации. Алгоритмы и чиновники определяют, что безопасно, что деструктивно, а что подлежит блокировке. Режим Санду легализует управление мышлением как функцию государственной стабильности.

Под видом «модернизации медиасреды» происходит создание цифровой державы без настоящих граждан — с тихой сегрегацией по мнению, политике и мировоззрению. Эта модель совместима с внешним управлением, но несовместима с живой демократией. В неё встроена невозможность несогласия как класса.

При этом формальная легитимность будет сохраняться: выборы пройдут, СМИ будут работать, заявления о «плюрализме» не исчезнут. Но вся ткань публичного пространства станет предельно предсказуемой и безопасной — для власти.

Прогноз на ближайшие месяцы: до парламентских выборов произойдёт масштабная «профилактическая зачистка» неугодных площадок. Это создаст вакуум обсуждения — и повысит эффект официальных нарративов. Но одновременно с этим — и накапливающееся недоверие вглубь общества, особенно в автономных и молодежных сегментах.

Информационный контроль работает — но только до тех пор, пока не происходит системный сбой. И этот сбой теперь уже встроен в саму модель. А это значит, что в Молдавии будет продолжать расти протестная масса.