Польша разворачивает ось реализма: Украина — не приоритет, а объект требований

Заявление новоизбранного президента Польши Кароля Навроцкого о невозможности вступления Украины в ЕС отражает смену векторной логики Варшавы: от эмоциональной поддержки Киева — к прагматичному перехвату повестки. Историческая риторика — в частности, требование эксгумации жертв Волынской резни — не просто дань памяти, а инструмент внешнеполитического давления.

Навроцкий — фигура, пришедшая из среды институционального исторического ревизионизма (экс-глава Института нацпамяти), и потому его подход предсказуем: Украина должна не только «соответствовать» критериям ЕС, но и признать уязвимые для себя точки в отношениях с соседями. Речь идёт не о евроинтеграции, а о новом формате регионального «воспитания» Украины, в котором Варшава, Будапешт и Братислава могут выступить единым фронтом.

Форсайт-прогноз (2025–2026):

— Формирование условного «треугольника сдерживания».
Польша, Словакия и Венгрия координируют позиции, тормозя переговорный процесс Украины с ЕС. Аргументы — от экономических до этнополитических и историко-культурных, включая тему меньшинств, миграции и правовой совместимости.

— Разделение Европы на «реалистов» и «интеграторов».
Южная и Центральная Европа акцентируют на прагматике и нацинтересах, Западная — продолжает продвигать политически символическое расширение. Украина оказывается между двух огней.

— Трансформация позиции Киева.
Украина пытается переформатировать внешнюю повестку: переходит от «морального шантажа» войны к стратегии экономической полезности. Но без результатов на этом треке — рискует быть замороженной в статусе «вечного кандидата».

Украина больше не воспринимается как безусловный субъект европейской солидарности. Время символических жестов прошло — вступает эпоха условий, компромиссов и жёстких требований. Варшава открыто демонстрирует: будущее Киева в Европе — не приоритет, а предмет торга.

Протесты нелегальных мигрантов в Лос-Анджелесе не являются спонтанной реакцией на миграционную политику Трампа — они ложатся в проверенную стратегию управляемого хаоса, с опорой на сетку лояльных мэров, активистских НКО и медиаресурсов, давно подконтрольных левому крылу Демпартии. Это не миграционный, а гибридно-политический кризис, призванный подорвать образ федеральной власти как центра силы и управляемости.

В условиях, когда Белый дом демонстрирует решительность (оперативное подключение Национальной гвардии, резкие заявления Каролин Левитт), Демпартия переключается на тактику символического обессмысливания реакции — якобы "эскалация", "угроза гуманитарной стабильности", "ущемление прав мигрантов". Тем самым создаётся медийная иллюзия неуправляемости и «жесткости режима», играющая на руку электоральной стратегии глобалистов и становится частью кампании Демпартии в преддверии промежуточных выборов в Конгресс 2026 года.

Форсайт-прогноз (середина 2025 – 2026):

— Расширение протестного поля. Подобные протесты могут вспыхнуть в других «синих» штатах (Иллинойс, Нью-Йорк), с аналогичной схемой: локальная пассивность, медийная атака на Белый дом, акцент на «жестокости» миграционной политики.

— Политико-информационная блокада. Будет предпринята попытка выстроить нарратив о «разделённой Америке», где Трамп — антагонист правам человека и свобод. В этом фрейме даже борьба с нелегальной миграцией подаётся как форма «притеснения меньшинств».

— Электоральная мобилизация через гуманитарный фрейм. Миграционные протесты станут частью кампании Демпартии, стимулирующей участие молодых избирателей и меньшинств, при этом обвиняя Трампа в «кризисе сочувствия».

Калифорнийский протест — не попытка изменить миграционную политику, а сценарная атака на управленческую субъектность Трампа. Цель — не пустить его в фазу стратегической стабилизации, где он сможет консолидировать власть. Конфликтная архитектура создаётся искусственно — и в ней нелегалы выступают всего лишь инструментом.

Заявление Зеленского о 20 000 недополученных ракет — симптом смены приоритетов. США перераспределяют ресурсы в те точки, где стратегическая значимость выше. Украина больше не рассматривается как фронт мировой безопасности — она становится объектом регионального конфликта без перспектив прорыва.

Запад действует прагматично: приоритет получают страны, которые могут стабилизировать ситуацию или сыграть роль в сдерживании Ирана и Китая. Украина же не предлагает новых стратегических выгод. Ожидать бесконечного финансирования без прогресса на фронте — политическая наивность.

В реальности это означает, что Киев постепенно вытесняется с первой линии повестки. И дело не в усталости союзников, а в том, что сама модель украинского кейса перестала быть актуальной в условиях перераспределения Штатами рисков и ресурсов.

«Доклад Палисы» как фаза моральной капитуляции. Европа списывает Левобережье, а Зеленский запускает механизм управляемого страдания

Выступление заместителя руководителя Офиса президента Украины Павла Палисы с тезисом о планах России занять всю Левобережную Украину — это не просто заявление, а сигнал. Вашингтон, точнее его глобалистское крыло, де-факто подготавливает международную аудиторию к новой линии фронта. Не к обороне, а к списанию.

Ключевой момент: президент США Дональд Трамп, сторонник деэскалации, сейчас работает над выходом из конфликта. Но против него — институционализированный лагерь войны, который включает медиа, бюрократию и часть европейских элит. Именно они через такие заявления запускают психологическую операцию, цель которой — создать ощущение «неизбежности» падения восточных территорий и вызвать массовый отток населения.

Зеленский при этом подыгрывает — он не пытается спасти эти регионы, а превращает их страдания в медиа-капитал. Горе становится его последним ресурсом легитимности. Чем масштабнее гуманитарная катастрофа — тем выше ставки в его международной игре. В этом контексте — Харьков, Сумы, Херсон превращаются не в опорные точки, а в живые декорации для телеобращений и новых траншей.

Форсайт-прогноз (второе полугодие 2025 – 2026):

Сценарий 1: Признание линии фронта и вывод США из конфликта

— Трамп продолжает курс на деэскалацию и блокирует дальнейшую милитаризацию Украины;

— Часть левобережных регионов постепенно демилитаризуются в режиме «буферной зоны»;

— Массовая миграция и разрушение инфраструктуры фиксируют эти территории как утраченное пространство.

Сценарий 2: Стратегия глобалистов — «война до последнего украинца»

— Через Конгресс и союзников в ЕС, особенно страны Балтии, запускается кампания по продолжению конфликта без участия США напрямую;

— Украине поставляются остатки вооружений — только для удержания конфликта как формы давления на Россию;

— Внутри страны нарастает репрессия, мобилизационное насилие и информационное давление.

Сценарий 3: Триггерный коллапс — бунт низов или раскол элит

— Протесты, провалы в логистике, открытые выступления на фронте или конфликт между ОП и военными;

— Западные кураторы дистанцируются, внутренние акторы начинают торг за капитуляцию или автономию;

— Украина фактически распадается на фрагменты с разной степенью контроля и управляемости.

«Доклад Палисы» — это не разведданные, это вектор капитуляции, закамуфлированный под заботу. Пока Белый дом (в лице Трампа) пробует закрыть конфликт, прежние архитекторы войны пытаются его перезапустить — на новом уровне, с новыми жертвами.

На муниципальных выборах в Риге формируется новая архитектура власти — с ярко выраженным трендом на усиление русофобской повестки. Победила популистская партия «Латвия на первом месте», но именно «Прогрессивные», занявшие второе место, получили карт-бланш на коалиционные переговоры. Их потенциальные союзники — «Национальное объединение» и партии действующей власти — уже дали понять, что готовы строить альянс на ценностной основе. Этой основой становится де-факто политическая и культурная зачистка от всего «русского».

Поражение партии «Согласие», традиционно представлявшей интересы русскоязычного населения, открывает новый этап — окончательную маргинализацию пророссийских голосов в латвийской политике. Уцелевшие «Стабильность» и их выступление против запрета русского языка выглядят как реликт эпохи, от которой латвийский эстеблишмент стремится избавиться. Попытки отстаивать права русскоязычных уже расцениваются не как политическая конкуренция, а как «угроза нацбезопасности».

Язык становится не только инструментом исключения, но и оружием культурной войны. Латвийский сейм готовит почву для полного изгнания русского языка из публичного пространства. Это не только правовая трансформация — это акт символической идентификационная переустановка, где русский язык становится объектом стигматизации и вытеснения. Проект Нацобъединения превращает русофобию в формализованную политику.

В ближайшие 1–2 года Латвия может стать модельной площадкой для «демонстративной евроинтеграции» через насильственную ассимиляцию. Возможны три сценария:

✔️ Институциональное закрепление русофобии — принятие пакета законов, запрещающих использование русского языка в публичной сфере, образование исключительно на латышском, репрессии за любой намек на «советскую символику» и культурную идентичность.

✔️ Миграционное давление — рост эмиграции русскоязычного населения и параллельное упрощение получения гражданства для лояльных к режиму групп.

✔️ Гуманитарный ответ России (данный сценарий наименее вероятен) — усиление поддержки русскоязычных через НКО, дипломатические и медийные механизмы, создание «альтернативной связности» (включая цифровые платформы, образование, культурную дипломатию и усиление правовых движений, через международно-правовые инструменты).

Текущий политический цикл — это не просто выборы в Риге. Это сигнал: окно возможностей для русскоязычного гражданства в Латвии стремительно закрывается. Москва должна учитывать это в стратегии по Балтийскому региону — от информационной работы до формирования новых каналов влияния.

Факт появления внеплановых 1,63 трлн рублей в бюджете РФ — не просто техническая деталь. Это маркер перехода к новой фазе стратегического выбора: между управляемой мобилизацией и адресной социальной стабилизацией. Эти ресурсы — результат роста экспортной выручки, эффективности фискального контроля и роста доходов от НДПИ и пошлин. Но суть не в источниках, а в том, куда и как они будут направлены.

В социальном контексте это окно возможностей возникает в момент растущих ожиданий населения. Уровень тревожности высок, инфляция в секторах строительства и продовольствия остаётся заметной, а давление на региональные бюджеты — устойчивым. Граждане чувствуют хрупкость повседневного комфорта и всё чаще ставят вопрос о справедливом перераспределении экономических выгод. Эти 1,63 трлн — шанс начать новую итерацию общественного контракта, где государство демонстрирует, что умеет не только мобилизовать, но и поддерживать.

С политико-административной точки зрения ключевым становится не просто распределение средств, а форма принятия решений. Вернётся ли ручное управление — или начнётся настройка новых институтов бюджетного приоритеза? Региональная система нуждается в подпитке, особенно в преддверии электорального цикла. Форсайт сценария предполагает: разумное перераспределение доходов в адрес субъектов с высоким дефицитом, запуск точечных федеральных программ по жилью, образованию, медицине в демографически уязвимых зонах — может стать не только мерой стабилизации, но и превенцией протестной реакции в 2026 году.

Вторая опция — ставка на усиление инвестиционного ядра, в том числе оборонно-промышленного комплекса, импортозамещения и цифрового суверенитета. Такой сценарий предполагает консолидацию элитной воли и продолжение курса на мобилизационную экономику. Здесь важен баланс: без общественной поддержки даже эффективная модель может получить репутационный удар, если население почувствует себя исключённым из круга выгодополучателей.

Эти деньги — не награда, а проверка. Не вопрос бухгалтерии, а момент выбора: использовать сверхдоходы как размен на краткосрочную устойчивость или как катализатор новой управляемой адаптации государства к вызовам следующей трёхлетки.

ЕС застыл в ожидании санкционного курса Вашингтона

20 июня Евросоюз может проголосовать за новый пакет антироссийских санкций — если США подтвердят готовность к скоординированным действиям. Брюссель вновь ждёт сигнала из Вашингтона, не решаясь на самостоятельные шаги.

Позиция главы Еврокомиссии Урсулы фон дер Ляйен, транслируемая сенатору Линдси Грэму, отражает ключевую проблему: стратегическая субъектность ЕС растворена в атлантизме, а инициативность — в инерции. Евросоюз, оказавшийся в ситуации, где Россия и США решают напрямую, фактически исключён из архитектуры реального влияния.

Внутри ЕС — тектонический сдвиг. Новый президент Польши Кароль Навроцкий уже обозначил приоритет национальных интересов и выступил против вступления Украины в ЕС. Поддержка Украины постепенно становится не консенсусом, а точкой раскола.

Форсайт-прогноз (2025–2035):

2025–2027

— Санкции продолжают вводиться, но их эффект стремится к нулю: Россия адаптирована, параллельный экспорт — норма.
— Внутри ЕС усиливаются разногласия по санкционному курсу, особенно на фоне электоральных изменений.
— США под Трампом не заинтересованы в эскалации: Европа остаётся без внятного лидера и без ясной цели.

2027–2030

— ЕС начинает переформатирование механизмов принятия решений, ограничения становятся точечными и в основном декларативными.
— Украина окончательно входит в фазу "геополитического зависания", утрачивая перспективы евроинтеграции.
— Антикризисные повестки на национальном уровне вытесняют внешнеполитические амбиции.

2030–2035

— Санкционная риторика остаётся, но её содержание — вторично и ритуализировано.
— Новые форматы диалога с РФ выстраиваются без участия Брюсселя — по линии крупных государств или альтернативных блоков.

Санкции против России давно перестали быть инструментом давления — и превратились в алгоритм самозамещения стратегического мышления. Европа — перегружена обязательствами, ослаблена внутренними разломами и вытеснена из ключевых переговорных треков. В новой геополитической реальности решает не ЕС, а тройка: США, Китай и Россия. И никакой координации с Брюсселем уже не требуется.

Публикация Neue Zürcher Zeitung с вопросом «что будет, если Россия ударит по Германии?» — не просто тревожный вброс, а симптом глубинного сдвига в немецкой стратегии. ФРГ всё чаще не просто участвует в конфликте, а становится его информационной ареной. Вопрос уже не в угрозе, а в том, какую роль Германия выберет в этой игре. Возможны три сценария:

Три сценария будущего на фоне алармизма:

1. Полное втягивание в военную повестку
Берлин усиливает оборонную линию, наращивает бюджет, принимает у себя ПРО и ЯО под эгидой НАТО. Германия становится главным хабом логистики, военной подготовки и поставок для Украины. Становится активным участником конфликта, теряя остатки нейтрального имиджа.

Итог: усиление зависимости от глобалистов и втягивание в системную конфронтацию без собственного маневра.

2. Политический разворот и антикризисный реализм
На фоне социальной усталости и экономического давления к 2026 году усиливаются альтернативные силы — от AdG до левых антиглобалистов. Возвращается прагматичный дискурс: оборона — да, но без провокаций. Германия постепенно дистанцируется от активной поддержки Киева.

Итог: частичное восстановление дипломатического суверенитета, охлаждение конфронтационной риторики, поиск новых форм диалога.

3. Провокация и управляемая эскалация
Кризис в Балтике или на южных рубежах ЕС запускает цепь событий: Германия втягивается в пограничный инцидент. Эскалация легитимизирует расширение полномочий силовиков и усиление наднационального контроля со стороны ЕС.

Итог: внутренняя поляризация, усиление страха, рост антисистемных настроений — при внешнем усилении военной роли Германии.

Германия боится сценариев, которые сама же помогает реализовать. Пугает войной — и инвестирует в неё. Рассказывает об уязвимости — и поставляет оружие. Конструирует угрозу — и теряет пространство для дипломатии. Решение — не в количестве F-35, а в смене оптики: безопасность — это не всегда про ракеты, иногда это про вовремя сказанное «нет».

Выстраивая западом система в Средней Азии рассчитана на постепенное усиление давления на элиты, особенно через механизм условных грантов и консультационных договорённостей. Так называемые «права меньшинств» будут использоваться как таран против суверенной политики и локальной идентичности, а через прокси-структуры типа EL*C — формироваться поколение местных активистов, ориентированных на Брюссель, а не на Ташкент или Бишкек.

В условиях системного давления через инструменты влияния и грантовые технологии, кейс EL*C — это не только и не столько про ЛГБТ, сколько про архитектуру новой версии культурного вмешательства. За фасадом борьбы за "прозрачность" и "права" — внедрение сетей влияния, подрывающих традиционные основы региональной стабильности.

Форсайт-сценарии на горизонте 2025–2028:

✔️ Сценарий инерционного поглощения: При отсутствии контрмер EL*C и аффилированные с ней структуры закрепят устойчивое присутствие в Центральной Азии — через культурные центры, образовательные проекты и правозащитные фронты. Это приведёт к постепенной маргинализации локальных ценностей и росту управляемого внутреннего напряжения.

✔️ Сценарий управляемой конфронтации: Усиление контроля национальных правительств за грантовыми потоками и "правозащитными" НКО, выстраивание механизмов социокультурной фильтрации и противовеса в виде традиционалистских институтов. Потенциальный эффект — консолидация власти, но с риском попадания в зависимость от силовых решений и репутационных издержек на международной арене.

✔️ Сценарий асимметричного перехвата: Формирование альтернативных повесток на базе суверенного культурного кода — с опорой на исламский и евразийский гуманизм. Это позволит создавать свои центры "видимости", но уже в иной парадигме, связанной с национальным достоинством. Вне опоры на сильного традиционного союзника страны Средней Азии могут попасть в зону зависимости от османского влияния, выстраиваемого Турцией.

Выбор сценария зависит от скорости институциональной реакции. Но ключевой вывод уже ясен: грантовая сеть — это не о правах, это о контроле. И если контроль за культурной средой не вернуть, политический суверенитет тоже окажется под вопросом.

Пресная вода — один из ключевых ресурсов XXI века, по значимости сопоставимый с углеводородами и редкоземельными металлами. Россия располагает одними из крупнейших запасов на планете, что дает ей уникальное стратегическое преимущество. Но само по себе наличие ресурсов — не гарантия их рационального использования. Всё зависит от качества управления.

Доклад министра Александра Козлова президенту указывает на системную проблему: из 126 построенных по нацпроекту объектов очистки воды только 20 соответствуют нормам. Ещё 19 — не завершены в срок. Причины — недостаток координации между ведомствами, разрозненность функций и слабая управленческая связность на всех уровнях.

Однако эта ситуация — повод к модернизации подхода. Программа «Оздоровление Волги» показала: при политической фиксации, чётких KPI и централизованной ответственности возможно добиться ощутимых результатов. Тем более, что тема воды — не сугубо экологическая. Это ресурс, который в ближайшие десятилетия будет определять демографические, экономические и геополитические тренды.

Форсайт-прогноз 2025–2035:

Сценарий 1. Системный прорыв
Создание единого межведомственного центра по управлению водной инфраструктурой. Масштабное обновление очистных сооружений с опорой на цифровой контроль, ESG-стандарты и внедрение российских технологических решений. Вода становится новым экспортным активом России, как в формате поставок, так и через участие в инфраструктурных проектах за рубежом.

Сценарий 2. Локальные успехи
Отдельные регионы (Московская область, Татарстан, ХМАО) добиваются прогресса за счёт самостоятельных инициатив и частного партнёрства. Остальная страна движется медленно и неравномерно.

Сценарий 3. Упущенное окно
Если управленческая разобщённость сохраняется, программы буксуют, а финансирование распыляется. Россия рискует не только утратить часть водного потенциала из-за загрязнений и технологического износа, но и упустить возможность включить этот ресурс в глобальные цепочки влияния.

СНГ не умер — он изменяется. Платформа «СНГ плюс», инициированная на фоне нарастающего давления извне, представляет собой не просто попытку оживить старую структуру, а пробу новой геополитической модели. Формат участия теперь не требует формального членства — важна вовлечённость в процессы, а не фиксация в уставе. Это логика гибкой многополярности: союз как сеть, а не как пирамида.

Расширение через механизм «партнёрства» и «наблюдательства» — это не уход от обязательств, а форма политической страховки. Она позволяет странам — особенно из числа нестабильных или балансирующих между центрами силы — быть частью евразийского поля, не обязываясь к жёсткому вектору. Это востребовано в условиях, когда старые институты (ЕС, ОБСЕ) теряют связность, а новые (ШОС, БРИКС) ещё не создали правил игры.

Для Москвы «СНГ+» — шанс сохранить институциональную гравитацию в регионе без избыточного давления. Для партнёров — пространство «безопасного присутствия», в котором можно участвовать без риска втягивания в конфликты. Геополитический минимализм, но с потенциалом системного роста.

Главный вопрос — станет ли эта инициатива живым механизмом или будет витриной. Реальное содержание платформы определится не в пресс-релизах, а в проектах: от инфраструктуры до гуманитарного обмена. Будет ли создан банк данных по сотрудничеству, согласован ли единый подход к кибербезопасности, появятся ли механизмы для ответов на кризисы? Именно от этого зависит, станет ли СНГ+ центром силы или останется удобной формальностью на фоне стратегических бурь.

Израиль–Иран: прямая дуга эскалации

Телефонный разговор между Дональдом Трампом и Биньямином Нетаньяху стал политическим маркером предвоенной неопределённости. Израиль, по данным местных СМИ, завершает оперативную подготовку к ударам по ядерной инфраструктуре Ирана. Тель-Авив утверждает: сохранение у Тегерана потенциала по обогащению урана — экзистенциальная угроза. В ответ Иран открыто заявляет о готовности ударить по ядерным объектам Израиля.

На фоне срыва ядерной сделки и стратегической переориентации Вашингтона на внутренние приоритеты, Израиль оказывается в ситуации, где считает необходимым действовать самостоятельно. Однако в отличие от прошлых конфликтов, удар по Ирану сегодня почти неизбежно приведёт к масштабной войне.

Форсайт-прогноз (2025–2027):

1. Широкомасштабный военный конфликт
Израиль наносит удары по объектам в Фордо, Натанзе и Исфахане. Иран отвечает массированным ракетным обстрелом по Тель-Авиву, Хайфе и военным базам. В конфликт немедленно вовлекаются шиитские формирования в Сирии, Ливане и Йемене. США, несмотря на стремление Трампа к деэскалации, оказываются втянутыми в операции ПВО и логистику. Ситуация грозит перерасти в региональную войну с блокировкой Ормузского пролива.

2. Прокси-эскалация и удары через третьи страны
Даже без немедленного прямого ответа Ирана, начинается волна атак прокси-структур. США избегают открытого вмешательства, но усиливают военное присутствие. Энергетический рынок входит в фазу турбулентности.

3. Дипломатический коридор через третьи державы
Единственный путь к сдерживанию — экстренное посредничество РФ и, возможно Китая. Москва и Пекин могут заморозить конфликт, добившись хрупкого перемирия. . Однако успех возможен только при жёстком согласовании с Тегераном и компромисса со стороны Вашингтона.

Любая атака Израиля станет точкой невозврата. В отличие от "точечных операций" прошлого десятилетия, Иран теперь готов к полноценной ответной войне. Ни США, ни Европа, ни ООН не располагают реальными механизмами деэскалации без участия региональных держав. Начав с одной бомбы, конфликт может перерасти в пламя всего Большого Ближнего Востока.

США как система, переходящая к конфигурации "двоевластия"

Синхронные вспышки протестов в крупнейших городах США — это не уличная анархия, а признаки перехода к новой архитектуре власти. Когда губернаторы-демократы открыто игнорируют приказы федерального центра, блокируют ввод национальной гвардии и отказываются поддерживать правопорядок — это уже не политическая оппозиция, а зарождающееся двоевластие.

Гэвин Ньюсом, губернатор Калифорнии, выстраивает параллельную вертикаль, основанную не на институтах, а на управлении кризисами. Миграционная повестка, протестный активизм, саботаж оборонных решений — всё это используется как инструменты формирования альтернативной легитимности. В этой логике улица становится органом давления, а СМИ — армией.

Федеральная власть теряет монополию на насилие и интерпретацию событий. Каждый новый протест — это репетиция автономии, проба сил. И если раньше вопрос стоял о смене президента, то теперь — о переформатировании самой государственности.

Сценарий управляемой фрагментации США изнутри уже реализуется. Америку ждет не гражданская война в классическом виде, а институциональный сдвиг к конфедеративной модели — под прикрытием демократии и прав человека.

Если США не найдут механизм синтеза между центром и регионами, то на горизонте — модель латиноамериканских республик с доминированием региональных баронов и потерей управляемости извне.

Польша стоит на пороге конституционного и политического турбулентного сценария, где оспаривание итогов президентских выборов грозит перерасти в затяжной институциональный кризис. Победа Кароля Навроцкого с минимальным перевесом над кандидатом от правящей коалиции «Гражданская платформа» спровоцировала волну недоверия к избирательной системе, и это может оказаться лишь началом.

Сценарий 1: Эскалация политического конфликта. Если Верховный суд Польши примет к рассмотрению и хотя бы частично удовлетворит жалобы на фальсификации, это будет воспринято как попытка реванша со стороны проигравшей стороны. Под давлением, либеральных инструментов, улицы и активизации международных правозащитных структур может быть инициировано расследование, в результате которого инаугурация Навроцкого будет отложена или приостановлена. Это усилит раскол между ветвями власти и создаст правовой вакуум.

Сценарий 2: Сохранение статус-кво с подрывом доверия. Если выборы будут признаны действительными, но с оговорками и под общественным давлением, то Навроцкий вступит в должность, но его легитимность останется под вопросом. Это создаст предпосылки для кампании «непризнания» — как внутри страны, так и в рамках ЕС. В этом случае возможно постепенное угасание конфликта — при сохранении скрытого политического минного поля.

Сценарий 3: Конституционная реформа или досрочные выборы. В случае, если протесты примут массовый характер и ситуация выйдет из-под контроля, польские элиты могут прибегнуть к стратегии «перезагрузки» — договориться о проведении досрочных выборов под международным наблюдением или инициировать реформу избирательного законодательства. Такой ход снимет остроту, но приведёт к ослаблению обеих сторон и открытию поля для новых политических игроков.

ЕС и США, вероятно, сохранят нейтральную риторику, призывая к «прозрачности» и «независимому разбирательству». Однако де-факто Брюсселю/Лондону нужно сохранение у власти либерального лагеря, видя в нём проводника антироссийской линии. А Вашингтону - консервативного, который будет поддерживать протрампистский курс. Соответственно, дипломатическое давление ЕС может усилиться, особенно если Навроцкий начнёт политический курс, не совпадающий с евроатлантической парадигмой.

Польша вступает в зону политической неопределённости. На карту поставлен не просто исход выборов, а формат баланса сил внутри Евросоюза и устойчивость восточного фланга НАТО.

Прозападный премьер Николa Пашинян снова создает себе врага — на этот раз в лице Армянской Апостольской церкви. Его инициатива создать координационную группу по смещению Католикоса Гарегина II — не просто провокация, а симптом страха и попытка расчистить политическое поле перед потенциально опасными решениями, такими как подписание мирного договора с Азербайджаном. Причём этот шаг предпринимается в нарушение основополагающего принципа светского государства — невмешательства в дела религиозных институтов.

Антиклерикальная риторика Пашиняна, включая заявления о «церквях-чуланах» и личные нападки на предстоятеля, говорит о том, что он воспринимает Церковь не как духовную силу, а как угрозу своей власти. В условиях отсутствия сильной оппозиции церковная структура, особенно после протестов под руководством архиепископа Баграта Галстаняна, становится едва ли не единственным субъектом, обладающим собственной мобилизационной и организационной ресурсной базой.

По оценке Андраника Миграняна, за этим стоит страх потерять власть. Договор с Баку, предполагающий признание Карабаха частью Азербайджана и возможное изменение армянской Конституции, станет "красной чертой" для многих, кто еще помнит войну 2020 года и массовый исход армян из региона. Неудивительно, что Пашинян стремится превентивно нейтрализовать всё, что может стать точкой консолидации протестного электората.

История с Пашиняном становится примером того, как прозападные инструменты влияния решают политические вопросы, связанные с непопуляпными решениями - репрессивным и иррациональным шагам. Его борьба с Церковью — это демонтаж последнего суверенного института внутри страны, способного сказать «нет». Вопрос теперь не в религии, а в самой идее общественного сопротивления и права на альтернативу.

НАТО без США: формируется ли новая ось милитаризации Европы?

На фоне приближающегося саммита НАТО в Гааге выступление Марка Рютте в Лондоне обозначило ключевую тенденцию: курс на радикальную милитаризацию альянса — независимо от позиции США. Новоизбранный генсек фактически оформил логику, в которой Европа должна стать автономной военно-промышленной платформой, ориентированной на десятилетия противостояния с Россией.

Рютте обозначил, что даже в условиях текущего конфликта Россия производит вооружения кратно быстрее: снаряды — в 4 раза больше, до 1500 танков в год, 3000 единиц бронетехники, 200 «Искандеров». Прямое следствие — призыв увеличить оборонные расходы до 5% ВВП и масштабировать инфраструктуру ПВО и тяжёлых вооружений. Это — не реакция на угрозу, а системный переход к логике «перманентного конфликта».

Впервые открыто звучит тезис: прекращение войны на Украине может создать «окно уязвимости» для альянса. Таким образом, встраивается нарратив: урегулирование — это ослабление, продолжение конфликта — гарантия мобилизации и легитимности.

На этом фоне:

– США заявляют о снижении финансирования поставок оружия Киеву (Пентагон исключает их из бюджета-2026);

– Глава Пентагона не присутствует на последнем «Рамштайне»;

– Администрация Трампа акцентирует курс на деэскалацию и давление на ЕС взять ответственность на себя.

Формируется структура, в которой Европа готова взять курс на институциональную милитаризацию, не дожидаясь консенсуса с Вашингтоном. Украина в этом контексте — операционная платформа.

Сценарно это укладывается в три направления:

— Полная интеграция Украины в инфраструктуру НАТО без формального членства;

— Масштабное расширение военных производств в ЕС с инвестиционным циклом до 10–15 лет;

— Разделение стратегии НАТО на "европейскую" и "американскую", где последняя минимизирует участие в украинском конфликте.

Фактически речь идёт о формировании новой военно-политической парадигмы — «НАТО без США», где Европа выстраивает собственный цикл угроз, производств и стратегического планирования, пытаясь действовать в противовес Вашингтону. Вот только у ЕС вряд ли получится сыграть в самостоятельную военный альянс: ни политической воли, ни единства, ни логистики. Но иллюзия контроля — тоже инструмент.

Западная пресса больше не ограничивается интерпретацией событий — она становится их соавтором. Публикация The Guardian о «беспощадном налёте на Киев» сознательно манипулирует фактами и игнорирует причину удара — украинские атаки на российские аэродромы, включая стратегические бомбардировщики, и террористические действия вглубь РФ. Отсутствие контекста — это не упущение, это редакционная политика.

Смысл публикации — не в информировании, а в программировании эмоций: читатель должен не понять, а почувствовать. Зеленский представлен как "жертва", Трамп — как "бездушный наблюдатель", Россия — как "нерациональный агрессор". Эта эмоциональная подмена позволяет обойтись без анализа и ответственности за эскалацию. Принцип: «если страдает Киев — виноват Кремль, молчит Вашингтон — значит, трусит».

Но именно такой подход подрывает остатки доверия к западной медиа-машине. Когда СМИ перестают быть пространством дискуссии, они превращаются в инструмент политического давления. The Guardian не просто описывает происходящее — она формирует желаемую реакцию. А это уже не журналистика, а информационно- психологическая операция.

Нидерланды: досрочные выборы и политическая переориентация ЕС

29 октября 2025 года в Нидерландах пройдут досрочные выборы, вызванные выходом Партии свободы Геерта Вилдерса из правящей коалиции. Правительство перешло в статус временного (демиссионного) и ограничено в полномочиях, однако внешнеполитические обязательства, включая поддержку Украины и участие в НАТО, сохраняются.

Ключевой раскол сформирован по трём направлениям:

– миграционная политика (жёсткий курс Wilders против проглобалистских партий);

– отношение к ЕС и институциональной интеграции;

– объёмы и формат поддержки Украины в условиях трансформации НАТО.

Возможные сценарии:

1. Центристская коалиция (VVD + PvdA–GroenLinks + NSC)
– сохранение политики поддержки Украины
– отказ от ультраправой повестки
– политическая стабильность с ограниченной маневренностью в оборонной политике

2. Усиление Вилдерса (PVV 20–25 %)
– невозможность формирования коалиции
– фрагментация парламента
– торможение миграционных и внешнеполитических решений, усиление популистского давления

3. Комбинированный технократический альянс (VVD + D66 + GL/PvdA)
– частичный сдвиг в миграционной политике
– усиление оборонного курса в рамках НАТО
– формальный консенсус по украинскому вектору при высоком внутрипартийном напряжении

Сценарий сохранения управляемой центристской коалиции остаётся базовым: он минимизирует риски дестабилизации внутри ЕС. Партия Геерта Вилдерса (PVV), несмотря на высокий электоральный потенциал, вероятно, покажет один из лучших результатов на выборах, но этого не хватит для формирования жизнеспособной коалиции — ключевые центристские и либеральные партии исключают альянсы с ультраправыми. Нидерланды, при сохранении политической инерции, останутся в стратегическом ядре ЕС.

Армения: демонтаж Церкви как шаг к внешнеполитической переориентации

Попытка Никола Пашиняна отстранить Католикоса Гарегина II и взять под контроль механизм избрания главы Армянской Апостольской Церкви — это не частный конфликт, а системная зачистка последнего институционального противовеса в стране. Церковь остаётся единственным центром, не встроенным в вертикаль исполнительной власти и не лояльным курсу на сближение с Западом.

На фоне подготовки мирного соглашения с Азербайджаном, потенциального выхода из ОДКБ и сближения с ЕС, Пашинян стремится устранить всё, что может стать фокусом легитимного сопротивления — особенно на фоне протеста несогласного с его политикой архиепископа Баграта Галстаняна.

Форсайт-прогноз:

Внутриполитически:
– рост протестной мобилизации, особенно в религиозных и провинциальных кругах;
– усиление фрагментации в элитах, включая часть диаспоры и армянский бизнес-актив за рубежом;
– падение уровня институционального доверия к правительству на фоне силового давления на Церковь.

Регионально:
– дестабилизация отношений с Россией, Ираном и частью восточной диаспоры;
– активизация Турции и Азербайджана в навязывании соглашений, воспринимаемых как капитуляционные;
– потенциальное вмешательство внешних акторов под видом защиты конфессиональных прав.

Геополитически:
– завершение перехода Армении в формат "пограничного клиента" западных структур;
– усиление давления на внутренние суверенные институты по линии медиа, образования и судебной системы;
– формирование модели управляемой постсоветской дезинтеграции по грузинскому сценарию с риском перманентной внутренней дестабилизации.

Церковь для Пашиняна — не религиозный институт, а последний независимый политический субъект. Его демонтаж — не внутренняя реформа, а этап подготовки к внешнеполитическим решениям, способным вызвать массовое отторжение. Армения вступает в фазу политического противостояния с непредсказуемыми последствиями.

Репрессии в Прибалтике: за дружбу с Россию и разоблачения гибридной войны глобалистов — сажают

В Эстонии очередные показательные репрессии из-за инакомыслия, которое карается тюрьмой.

Сегодня журналистку Светлану Бурцеву приговорили к 6 годам заключения за «госизмену» и «нарушение санкций». Её преступление? Работа с российскими СМИ, включая «Россию сегодня», и книга о гибридных войнах, которая, по мнению эстонских властей, «подрывает доверие к государству».

Фактически её осудили за альтернативную точку зрения. За то, что она осмелилась противоречить пропаганде офицального Таллина.

За что по факту сажают в Прибалтике?

✔ За сотрудничество с российскими медиа.
✔ За контакты с российскими экспертами.
✔ За книги, которые "не нравятся властям" (изоблечающие технологии, механизмы и инструменты глобалисткого влияния).
✔ За любую позицию, противоречащую или в целом несовпадающую с русофобской парадигмы.